Медленно два силуэта двигались мимо больничных корпусов, и взгляд постепенно сдвигался прочь, оставляя за собой нестерпимое чувство одиночества и тоски, пока оба — Рейнхардт и Коскинен — не исчезли за стволами ракит.

========== Глава 3. ==========

Только к концу недели Эйлерту удалось вырваться из цепких лап Волфганга, чтобы оформить документы о поступлении — что само по себе грозило превратиться в немалое приключение.

Консул позволил ему закончить начальную школу на общих основаниях, но довольно быстро пришёл к выводу, что аристократическая среда плохо сказывается на характере и интересах его воспитанника. Потому уже с двенадцати Эйлерта перевели на домашнее обучение чуть более, чем полностью.

Добрую половину времени он тратил на сопровождение своего покровителя в многочисленных командировках, а остаток уходил на занятия с домашними учителями — коих, впрочем, Консул выбирал, не щадя средств.

Теперь же его влиянию предстояло вступить в непростое сражение со знаменитой гесорийской бюрократией.

Формально всем давно уже было понятно, что слова Консула Хайдрика — сами по себе закон.

На деле воплотить в реальность хоть одно решение было предельно трудно, потому как большинство из них требовали троекратного утверждения в Сенате, последующего рассмотрения нижней палатой и закрепления печатями пяти великих родов.

Разумеется, речь не могла идти о том, чтобы проводить через сенат вопрос о переводе в лётную академию одного отдельно взятого ученика. Но оформить документально все предыдущие годы домашних занятий пришлось, и кое-что ещё предстояло досдавать.

Эйлерт не сомневался, что управляет малым звездолётом не хуже, а то и на порядок лучше, чем любой из учеников — однако именно лётное мастерство потребовали досдавать. Кроме того предстояла пара экзаменов по теоретической части: по древнему языку, который Эйлерт всегда терпеть не мог, и по региональной истории Тардоса, которая по понятным причинам была ему ни к чему.

Результат посещения ректората Эйлерта не расстроил и не удивил. Радоваться нужно было уже тому, что не придётся отправлять документы опять в столицу и что-либо по новой заверять.

Выбравшись наружу из этого холодного и негостеприимного здания, он завернул за угол и с облегчением вздохнул.

Однако уже в следующую секунду был вынужден подтянуться опять.

— Сэр Коскинен! — послышался насмешливый голос из-за спины.

Эйлерт старательно натянул ледяную маску на лицо, небрежно уцепился пальцем левой руки за ремень и только затем повернулся на звук.

— Виконт фон Крауз! Это вы?! — вежливая улыбка скользнула по его губам. — Как ваша нога?

— Честно говоря, всё ещё болит.

Фон Крауз приближался к нему, картинно прихрамывая, хотя в остальном имел такой цветущий вид, что Эйлерт сильно сомневался в правдивости его слов. По правую руку от него держался ещё один курсант с серебряным галуном на груди. Эйлерт пока не слишком хорошо разбирался в местной символике, но этот знак опознал: «Командорский факультет».

По большей части в Академию на Тардосе поступали не для того, чтобы затем отправиться служить во флот. Многие старые аристократы наподобие герцога фон Крауза были уверены, что строевая подготовка поможет их избалованным детям стать настоящими людьми. Другие молодые дворяне, напротив, сами стремились сюда — их влекла романтика древних войн. Ну, и возможность поводить скоростной звездолёт.

Первые, как правило, попадали в пехоту, за три года получали офицерское звание и затем отправлялись служить в Гвардию ещё на несколько лет. Этого контингента Эйлерт насмотрелся в столице.

Вторые носили на отворотах агатовую звезду и изо всех сил старались попасть на факультет, где готовили пилотов малых кораблей — впрочем, в итоге, опять же как правило, тоже меняли звезду на золотые эполеты гвардейского корпуса. Такая звезда как раз красовалась у Ролана на груди.

Командорский факультет представлял собой на порядок более серьёзный выбор, потому что особой романтики в службе на больших кораблях нет. Такой крейсер или фрегат, в сущности — большая консервная банка, с мостика которой космос можно увидеть только через камеры внешнего наблюдения, а в каюте и вовсе окно заменяет гала-репродуктор, показывающий всё что угодно, кроме того, что на самом деле есть за стеной. Что именно двигает теми, кто выбирает этот путь, Эйлерт не понимал. Если бы ему позволили выбирать, он сам выбрал бы малые корабли. Ему нравилось чувствовать мощный поток космического ветра под крылом, наблюдать, как бесконечный простор космоса несётся прямо на него. Впрочем, выбор, в любом случае, был давно уже сделан за него.

— Помните прошлый наш разговор? — спросил тем временем Ролан, тоже заметивший пристальный взгляд Эйлерта, направленный на серебряный галун, но только больше разозлившийся из-за него.

— Смутно, — признался Эйлерт, которому всю последнюю неделю было не до того. Волфганг так старательно выполнял долг гостеприимства, что ему едва хватало времени подумать о себе.

— Вы просили меня забыть сложившийся между нами неловкий инцидент. Ну, и мы с вами пришли к выводу, что вы мне должны.

 — Что?!

Эйлерт вспомнил. До мелочей.

— Имейте совесть, Крауз, вы сами врезались в мой звездолёт! Я его до сих пор не починил, а мне нужно как можно скорее начать летать!

— Правда? Вы думаете, мой корвет в лучшем виде? У вас, по крайней мере, целы руки, ноги и голова!

— Если вы пришли меня обвинять, то нам не о чем говорить.

— Я пришёл вернуть долг.