Оставшись в одиночестве, Эйлерт огляделся по сторонам. Интерес к старинным томам после случившегося заметно ослаб.

Он всё же потянул с полки одну из книг и открыл наугад, но ничего прочитать не успел.

— Увлекаетесь историей магического века? — прозвенел высокий мужской голос у него за спиной.

— Скорее, историей возникновения Серой Стражи, — сказал Эйлерт и неторопливо обернулся.

Молодому человеку, стоявшему перед ним, вряд ли было больше семнадцати лет, но он имел несвойственный для этого возраста пристальный взгляд. Аккуратно уложенные длинные светлые волосы и голубые глаза без единой бурой искорки выдавали в нём представителя правящей ветви, но Эйлерт знал, что помимо Ролана в неё входит всего один человек.

— Ирвин фон Крауз, — молодой человек щёлкнул каблуками и отвесил неглубокий поклон. Затем протянул руку, которую Эйлерт нехотя пожал — каких бы то ни было прикосновений он не любил.

— Эйлерт Коскинен, — сказал он и так же неглубоко поклонился в ответ.

— Много слышал о вас, — с искренним почтением в голосе произнёс Ирвин, — и, безусловно, рад встретить вас здесь.

Эйлерту не нравился этот молодой человек. И он отлично понимал почему. В каждом слове Ирвина сквозил расчет, и хотя Эйлерт тоже всегда думал наперёд, он сильно подозревал, что в целях им с молодым Краузом не сойтись.

Ирвин хотел завязать светский разговор — у Эйлерта не было особых сомнений в том, что тот хотел расположить его, а через него и Консула, к себе. Но продолжить не успел, потому что Ролан появился из-за двери кабинета герцога — мрачный как туча.

— Идём, — сказал он. Потом взгляд его упал на брата. От глаз Эйлерта не укрылось, как оба стиснули зубы, но он не спешил что-либо говорить. — Я покажу тебе парк, — закончил Ролан и взял Эйлерта за локоть.

Тот не спешил сопротивляться, решив, что эта показная фамильярность неспроста. И только когда, выполняя своё обещание, Ролан вывел его на воздух, и они сделали несколько десятков шагов по аллее, убегающей к цветочному лабиринту, спросил:

— Есть люди, с которыми ты ладишь, Ролан фон Крауз?

— Ты и Брант, — сухо сказал Ролан.

Эйлерт поперхнулся следующим саркастическим замечанием, обнаружив, что Ролан так легко ввёл его в круг своих друзей.

— А ты не слишком спешишь? — спросил он, осторожно высвобождая руку и поворачиваясь к Ролану лицом.

Тот оставался всё так же мрачен, но, спокойно посмотрев ему в глаза, сказал:

— Я вижу, что мы смогли бы понять друг друга, Эйлерт. Нет смысла играть в игры, это не любим ни ты, ни я.

Эйлерт молчал. Ролан оказался неожиданно прав в отношении него. Но Эйлерт понятия не имел, откуда тот мог так хорошо его узнать.

— Если я доверяю людям, — продолжил тот, — я доверяю им от и до. Я не жду, когда они разочаруют меня, чтобы затем обвинить в своём разочаровании. И мне не нужно время, чтобы решиться сказать человеку, что я думаю о нём.

— Не уверен, что в этом мы с тобой похожи, — осторожно сказал Эйлерт и сам взял Ролана под локоть, чтобы повести его вперёд.

— Я знаю, ты так же не боишься говорить правду, как и я.

— Я ничего не жду от людей, Ролан. Нужно быть готовым к тому, что тебя предадут. Тогда боль будет не так сильна.

Ролан промолчал, и тогда Эйлерт сам задал следующий вопрос:

— И что ты думаешь обо мне? — он снова повернулся к Ролану лицом и поймал на себе его взгляд — внимательный, проникающий, казалось, под самую кожу, обжигающий до костей.

— Я думаю, что ты удивительно красив.

— Это не новость, — Эйлерт звонко рассмеялся, хотя никакой радости и не испытал, и опять посмотрел на аллею, убегающую вперёд. — Иногда мне кажется, что только это люди и думают обо мне, — кривая улыбка осталась на его губах. Он сделал ещё один шаг вперед, но Ролан остановился, рывком разворачивая его к себе.

— Я думаю, что ты настоящий, — сказал он, всё тем же обжигающим взглядом глядя Эйлерту в глаза, — что если случится беда — тебе можно будет доверять. В отличие от Ирвина… или кого-то ещё.

— Волфганга, например?

— Нет, — помешкав, сказал Ролан, — я думаю, Волфганг тоже не подведёт. Но у меня есть причины ненавидеть его. Как моя мать ненавидела его отца.

Он замолк на какое-то время, а затем продолжил уже другим тоном:

— Давай не будем об этом. Я правда хочу показать тебе места, где я рос.

Остаток прогулки почти целиком прошёл в молчании.

Ролан смотрел на Эйлерта, идущего с ним плечом к плечу. Рука юноши была тёплой, в отличие от его глаз.

Ролан смотрел на него и думал о том, как хорошо и правильно было бы, если бы Эйлерт стал его женихом. Ролан был романтиком, он верил, что любовь и брак — это одно.

Но чем дольше он смотрел на белые волосы, разметавшиеся по тонким плечам спутника, тем чаще мысли его возвращались к разговору, который состоялся между ним и дедом только что.

— Я понимаю, что ты ожидал другого, — говорил герцог и прятал взгляд. Самому Ролану становилось невыносимо стыдно от мысли, что дед, который казался ему нерушимым, как вершины гор, прячет от него глаза. — Я бы и сам хотел, чтобы ты жил своей жизнью, Ролан, жил так, как хотел.

— А если я не соглашусь? — спросил Ролан тогда.

— Тогда я возложу эту ношу на Ирвина… Я хочу, чтобы ты понял, Ролан, — дед наконец в упор посмотрел на него, — я предлагаю тебе это не потому, что не люблю тебя. Напротив. Я хочу, чтобы именно ты возглавил дом. Но без союза с Мелбергами тебе будет нечего возглавлять. Сейчас ничего не значат боевые заслуги и древняя честь. Настало время мира, и Гесорией правят деньги, а не флот. У Мелбергов они есть.