Почти полночь. Борис вышел на улицу покурить. Что будет дальше? Он физически ощущал, как ей больно, и ненавидел себя за то, что не может помочь. За что? Лучше бы это случилось с ним. Безжизненная ночь освещалась лишь одиноким огоньком его дымящейся сигареты. Борис устало завёл машину. Тишину разорвала сирена спешащей скорой помощи. Он включил музыку и поскорее уехал от этого острова смерти. Сна почему-то не было, от нечеловеческой усталости и перевозбуждения в теле началась дрожь.

Борис уснул под утро, абсолютно разбитый. Рассвет был какой-то чужой, ярко-красный, слишком ранний… Морские волны превращались в воздушную вязкую пену. Берег нежный, песок очень мелкий. Похоже, они в Египте. Он бежит в спортивном костюме за убегающей от него Натальей… Её длинное, розовое платье развевается на ветру. Волосы распущенные, длинные и густые, как колосья. Она смеётся и дразнит его. Борис не может её догнать, он прибавляет скорость, бежит ещё быстрее. Вот он касается её плеча, ещё чуть-чуть, и закружит жену в своих объятиях, его руки запутаются в волосах… Но Наташа отрывается и бежит вперед… Все время впереди него… Он проснулся, судорожно глотая душный воздух. Вышел на балкон, оставив дверь незапертой. Закурил. Время 7-00. Сон… Это просто сон…

‒ Борислав Михайлович, мне очень жаль, Наталья Алексеевна скончалась в 6-30 утра. Примите мои соболезнования, ‒ тишину нарушил звонок врача.

Пустота. Борис словно умер вместе с ней. Только физическое тело, будто ватное, как ненужный мешок, жило и упорно не хотело умирать вместе с душой.

‒ Я могу сейчас приехать? ‒ прохрипел он.

‒ Да, конечно. Мы отвезли её на вскрытие, а после вы можете забрать тело.

Он находился в ступоре и не мог вести машину, сидел неподвижно, пока его не вывел из оцепенения звонок Анны:

‒ Боря, доброе утро. Ты не против, если я сегодня вместе с тобой навещу Наташу? ‒ спросила его Анюта, но ответа не последовало. ‒ Борь! Ты слышишь меня?

‒ Она умерла… Ань, умерла, понимаешь? ‒ он давно знал, что так будет, что произнесёт это страшное слово… И все равно оказался не готов…

‒ Господи, Боря, ты уже в больнице? Я сейчас приеду! ‒ она стала всхлипывать в трубку.

‒ Я дома… Приезжай, пожалуйста, за мной.

Растерянная, с глазами, опухшими от слез, Анна приехала через двадцать минут. Она застала Бориса в машине. Он был почти не в себе, беспомощный, растерянный, с потухшими глазами.

‒ Боря, держись, ‒ она не могла сказать большего. Её сердце было опустошено потерей близкой подруги.

Они приехали в больницу, не проронив ни слова. Холодный кафель опустевшей палаты… Наташу уже увезли в морг.

‒ Аня, я справлюсь… Поезжай домой, ‒ каждое слово давалось ему с трудом.

‒ Нет, я тебя не оставлю, ‒ Анна сжала его руку. ‒ Боря, ты сообщил всем?

‒ Нет… Сейчас… Надо позвонить отцу.

‒ А родственники Наташи? Неужели нет никого?

‒ Нет, Аня. Спасибо тебе…

Врач проводил Бориса для подписания документов. Какие-то бумаги, диагнозы…

«Почему я живу? Зачем ты оставил меня здесь страдать?» ‒ Борис начинал день с этих вопросов Богу. С каждым днём ему становилось труднее дышать, мучительнее вспоминать, его поглощала звенящая пустота. Их с женой корни, сплетенные в одно целое жизнью, с хрустом, грубо и безжалостно разорвала смерть, оставив кровоточащую рану.

Квартира без Наташи опустела. Борис заходил в спальню, которую она оборудовала под мастерскую. Недописанные картины, кисти, флакончики с растворителем, краски, лаки – всё, к чему она совсем недавно прикасалась руками. Казалось, вещи еще не остыли от её тепла. Не было светлой памяти и смирения, лишь безумная тоска. Он никого не пускал домой, не отвечал на звонки родственников и друзей, лишь ложился на пол мастерской и призывал смерть, желая её, как избавления, но она не приходила…

Родители тревожились, хотели быть рядом, поддержать, но его горе любило тишину. Ему хотелось вспоминать любимую, разговаривать с ней или молча сидеть в мастерской, не делиться своей бедой ни с кем. Борис так замкнулся в себе, что не думал о дочери, о том, как тяжело Алина переживала смерть матери. Девочку окружили заботой и теплом его родители.

Борис, всегда обладающий мужеством и силой духа, сломался. Надо было заниматься похоронами и документами, но Борис был ослеплён горем. Он никого не хотел видеть, прогонял Юргиса и Анну, но они упрямо стучали в его дверь, уговаривая открыть.

‒ Боря, я дверь выломаю! Немедленно открой! ‒ гневался Юргис. ‒ Да будь ты мужиком, в конце концов!

‒ Поехали… ‒ Борис вышел им навстречу небритый, помятый, с потухшим взглядом.

Они забрали тело Наташи. Анна уже сталкивалась с этой жуткой процедурой, когда хоронили её папу. Она с тоской смотрела на её мертвое лицо, молча гладила холодную, серого цвета щеку и плакала, пока не пришло время закрыть крышку гроба.

Наташа… Как же так? Кто будет теперь принимать Анну такой, какая она есть на сто процентов, не желая изменить? Кто будет заставлять её любить себя, уважать, принимать свои слабости и недостатки? Кто, если не Наташа, будет учить её говорить «нет», ценя свои интересы и свободу превыше всего? Анна плакала, прижавшись к плечу оглушённого горем Бориса.

После похорон Борис пригласил друзей, родственников и коллег Наташи в кафе на поминки, которые помог организовать Юргис. Родители Бориса на время перевезли Алину к себе, чтобы дать возможность сыну восстановиться после потери жены.

Это было страшное время для всех близких Наташе людей. Она была источником житейской мудрости, данной ей от Бога, в которого искренне верила. Её доброе слово могло быть резким и отрезвляющим. Теперь без неё, как без живой воды, близкие задыхались от жажды, не в силах принять её смерть.

Глава 7

Борис утопал в своём горе долгое время. Он не желал смиряться, забывать жену, не желал жить дальше ради дочери, не хотел отвлекаться ни на что. Ему, пребывающему в своей тоске, как совладельцу бизнеса, позволялось не ходить на работу.

У Анны не было такой возможности: ей приходилось мило улыбаться клиентам отдела продаж, выполнять поручения, переводить дипломы и читать лекции студентам. Они с Юргисом беспокоились за состояние Бориса. Тот по-прежнему не отвечал на звонки, много пил и не хотел ни с кем разговаривать.

Михаил Александрович и Вера Петровна окружили Алину неподдельной заботой и лаской. Она была уже вполне взрослым подростком и всё понимала, с болью, юношеской обидой на судьбу, отобравшую у неё маму, пыталась справиться с горем.

В один из осенних промозглых дней, когда прошло сорок дней со дня смерти Наташи, к Анне в отдел продаж прибежал Юргис.

‒ Ань, я переживаю за Борю, давай съездим к нему. Раньше он хоть какие-то признаки жизни подавал, писал сообщения, а со вчерашнего дня не отвечает.

‒ Ты не говорил об этом с Михаилом? ‒ заволновалась Анна.

‒ Нет, не хочу его беспокоить, тем более, его тоже нет на работе, он взвалил на себя всё управление холдингом.

‒ Хорошо, я могу отпроситься, поедем. ‒ Анна вскочила со своего места.

Они молча ехали по дождливому, сонному осеннему городу, боясь своих самых худших ожиданий. Небритый, заросший Борис, как ни странно, открыл им дверь. Анна заметила, что в его темно-каштановых волосах заблестела седина.

‒ Раудис. Мое любимое семейство. Спасибо, что приехали, ‒ он жестом пригласил их на кухню. ‒ Ань, не пугайся, ‒ виновато сказал Борис.

‒ Боря, я останусь и помогу тебе убраться. Юргис, ты не против? ‒ сказала Анна, ужаснувшись про себя масштабу беспорядка.

Муж одобрительно кивнул. Анна прошла в мастерскую Наташи. Борис оставил здесь всё как было: холсты, растворители, кисти. Анюта вспомнила, как Наташа угадывала её внутренние переживания, страхи с помощью цвета.

‒ Боря, какую краску ты хотел бы сейчас использовать? Подумай. И сделай мазок.

‒ Зачем это всё? ‒ недоверчиво спросил Борис.

‒ Это была наша с ней игра. Я хочу, чтобы ты знал.

Он с сомнением теребил в руках палитру, выбрав, наконец, желтую краску.