— Я расскажу. Только, прошу вас, заставьте боль уйти! Умоляю! — прошептал Синда. — Я не могу… Это слишком ужасно. Я так виноват…

— Я заберу боль, Леголас, — печально пообещал Глорфиндел и наклонился, чтобы поцеловать юношу в последний раз.

Когда же мужчина отстранился, перед принцем предстал другой Глорфиндел: спокойный, уверенный в себе, жестокий. Таким он был, когда командовал своими воинами. Другой Глорфиндел властно приказал Леголасу снять тунику и крепко сжать ладонями ветку дерева, снял с талии портупею и пропустил её сквозь пальцы, наслаждаясь гладкостью выделанной, толстой кожи. Он бы, конечно, предпочёл плеть, но пришлось довольствоваться тем, что было под рукой.

— Ты должен попросить меня об этом, Леголас, — мрачно произнёс Мастер. — Поверь, то, что я сделаю с тобой, не доставит мне ни малейшего удовольствия. Предупреждаю, это будет очень больно. Больнее, чем всё то, что ты испытывал до этого. Я уже делал это раньше с воинами, которые нуждались в суде, чтобы избавиться от призраков, что преследовали их по пятам, чтобы открыть старые раны и излечить их души… Я накажу тебя очень жестоко, но не причиню вред. Ты этого хочешь, Леголас?

— Да… — выдохнул принц. — Да… накажите меня. Я заслужил это. Валар, вы даже не представляете насколько…

Глорфиндел тяжело вздохнул и нежно погладил дрожавшего юношу по спине. Когда же он отстранился, то тишину ночи разрезал спокойный властный голос:

— Не разжимай руки, Леголас!

— Да, мой лорд, — еле слышно прошептал юный принц. Глорфиндел видел, как каждый мускул обожаемого им тела напрягся в предвкушении неизбежной боли, что должна была обрушиться на него. Совершенно незаслуженно.

— Мы начнём со вчерашнего проступка, Леголас, — прогремел строгий голос. — Думаю, стоит покончить с этим прямо сейчас, а не дожидаться завтрашнего дня.

— Да, мой лорд, — согласился Леголас и покорно склонил голову.

— Три удара, — огласил приговор Мастер и обрушил ремень на белоснежную спину юного Синда.

Учитывая, как юноша закричал, когда ремень соприкоснулся с его спиной, он явно не ожидал, что это будет так больно. Леголас уже знал это орудие наказания на вкус, но чего он не знал, так это того, что в тот раз на балконе дворца Элронда ремешок был совсем тоненьким — декоративным. К тому же, тогда юноша был в положении, и потому мужчина сдерживался. Сейчас же всё было иначе. Сейчас Глорфиндел наказывал его армейским ремнём, в полную силу, потому что Леголас нуждался в катарсисе, а его могла даровать лишь сильная… ужасная боль.

Красные широкие полосы украсили некогда бледную нежную кожу. Леголас всё так же плакал, не переставая, но не попытался закрыться от ремня, не отпустил ветку и не умолял мужчину прекратить наказание.

— Ты наказан и прощён, Леголас. Скажи, за что ещё я должен тебя наказать? — приказал строгий голос, в то время как нежная рука погладила юношу по спине.

— Я… п-покинул талан без вашего разрешения, — пролепетал Синда.

— Да. Я знаю, почему ты это сделал, и тем не менее, это тебя не оправдывает. Я очень волновался за тебя, Леголас.

— Простите, мой лорд. Мне жаль, — прошептал юноша.

— Пять ударов за то, что ушёл один, ночью, в совершенно незнакомый лес, не сказав мне ни слова, — огласил вердикт строгий судья.

Леголас пытался терпеть ужасную боль молча. Но для столь юного создания — это было намного, в десятки раз больше, чем то, что он мог бы стойко выдержать. Глорфиндел искренне радовался каждому отчаянному воплю, что вылетал из горла его принца, ибо с каждым криком и слезинкой, его душа освобождалась от вины. И в то же время сердце воина разрывалось на части…

После пятого удара Глорфиндел вновь оказался рядом с Леголасом. Теперь спина мальчишки была покрыта багровыми полосами, которые утром обещали расцвести жуткими синяками.

— Ты прощён, Леголас, — прошептал мужчина принцу на ухо. — Ты очень храбрый, мой мальчик… Ты сможешь вынести ещё?

— Д-да, — всхлипнул Леголас, и Глорфиндел запечатлел нежный поцелуй на влажном виске.

— Тогда скажи мне, мой храбрый мальчик, за что я должен тебя наказать?

— Видения… — в ужасе выдохнул Леголас. — Моя вина… Все эти смерти и боль. Эта война. Это всё из-за меня. Я так виноват… Всё это лишь моя вина. Я не знал… Я не хотел…

— Тише, Леголас… Ты осудил себя, но здесь только я имею право выносить приговор и приводить его в исполнение! — Глорфиндел сомневался. Похоже, Леголас, по обыкновению, взвалил на свои хрупкие плечи вину за то, что началось ещё до его рождения, и, одному Морготу известно, за что ещё!

Но тем самым он не облегчил ему задачу, а лишь усложнил её, ведь наказание должно было быть равнозначно по тяжести проступку. Оно должно было быть столь же ужасным, как и то, в чём он себя обвинил. Прояви Глорфиндел хоть толику милосердия, и все старания пошли бы насмарку — Леголас всё так же винил бы себя за ужасное преступление, которого не совершал, и эта ноша постепенно свела бы его в могилу.

— Двадцать ударов, — огласил вердикт беспристрастный судья. Леголас зарыдал ещё горше, покаянно склонив голову. Глорфиндел же был в ужасе. Ремень, конечно, нельзя было сравнить с плетью, и, тем не менее, это было безумно жестокое наказание для кого-то столь… хрупкого и юного.

Удар за ударом обрушивался на спину несчастного Синда, вырывая из его горла отчаянные вопли и стоны. Снова и снова… На спине проступили капельки крови в тех местах, где ремень лёг поверх серии особо сильных ударов. От этого зрелища, даже видавшего виды Глорфиндела замутило. Эту грань он переступал всего несколько раз в жизни с опытными воинами, но ни разу с невинным, напуганным до смерти эльфёнком. Вот только Леголас был всё так же далёк от той грани, за которой находилось прощение его «грехов»…

Удар за ударом сыпался на юного принца без остановки, не давая опомниться, сделать вздох, выдох, оставляя синяки и кровоподтёки на нежной коже. На четырнадцатом ударе Леголас чуть было не рухнул на землю, но в последний момент он всё-таки совладал с собой и ещё крепче вцепился в ветку, что не давала ему упасть на колени. Никогда в жизни Глорфиндел никем не гордился так, как этим мальчишкой, который с таким невероятным мужеством терпел невыносимую боль.

Казалось, эта пытка никогда не закончится. Но, наконец, ремень оставил прощальный поцелуй на коже Синда и наступила гробовая тишина. Тихо застонав, юноша отпустил ветку, державшую его на плаву реальности, и рухнул в столь желанную темноту. Но ещё до того, как он успел коснуться земли и упасть в обморок, сильные руки подхватили его и нежно прижали к груди.

— Мой принц, — нежно прошептал Глорфиндел, сжимая хрупкое тело в объятиях. — У тебя сердце воина, мой мальчик. Ты был таким храбрым. Ты с честью выдержал суровое наказание. Даже более стойко, чем многие лорды и воины, которых мне довелось знавать на своём веку. Ты прощён, Леголас. Ты заплатил за то, что сделал, кровью и болью. А теперь отдыхай, pen vell. Я горжусь тобой, мой маленький принц.

— Спасибо, — выдохнул Леголас. Никогда прежде он не видел, чтобы кто-нибудь смотрел на него с такой гордостью. Как бы он хотел, чтобы однажды отец посмотрел на него так же. Но теперь он знал, что это было невозможно. Не после того, что он сделал…

Леголас уткнулся лицом в сильное плечо Глорфиндела и провалился в исцеляющие объятия забытья без сновидений.

Он не помнил, как воин аккуратно завернул измождённое тельце в тунику и отнёс его в талан; как Глорфиндел осторожно уложил его на кровать и нежно промыл ужасные раны, оставленные его рукой; как мужчина поил его вином и смазывал жуткие шрамы заживляющей мазью. Леголас не видел, как Глорфиндел, дрожащими руками укрыл хрупкое тело тёплым одеялом и грузно опустился на край кровати, как ещё долго он всматривался в худенькое бледное личико, пытаясь прочесть на нём что-то, как он надломленно вздохнул и зарылся лицом в ладони.

Лишь спустя несколько часов, убедившись в том, что его принца не мучают кошмары, мужчина разделся, лёг в кровать, осторожно обнял юношу за талию и уткнулся лицом в белоснежные волосы, проклиная Валар за то, что те заставили его сделать с ни в чём неповинным эльфёнком.