Кадан был плохим рабом — как Льеф и ожидал. Он собирал за день всего несколько снопов, и то с трудом. Охотиться не умел и не знал, как ловить рыбу подо льдом. Льеф боялся, что, такой беспомощный, галл не дотянет до весны, когда Льеф смог бы увезти его с собой на королевский двор.

Друзей среди других рабов галл тоже себе не завёл.

Льефу иногда становилось зябко, когда он видел, как кто-то из дворовых мужчин толкает его или что-то ему говорит. Кадан в такие мгновенья вжимал голову в плечи и так, будто бы пытаясь спрятаться, уходил прочь.

Льеф заступался за него, если мог — но он мог не всегда. Слишком много шума вышло бы на дворе, если бы сын хозяина что ни день затевал драки с кем-то из рабов.

Сюда, в глухое поместье на дальней оконечности полуострова, не доходили слухи о том, что галл околдовал его, но внимательный глаз увидел бы это и так.

А Льеф продолжал наблюдать. Он не мог оторвать от галла глаз — когда тот работал, ел… Иногда Льеф наблюдал за ним, даже когда Кадан спал. С тех пор, как он отдал Кадану плащ, Льеф так и не сходил ни разу на охоту, не набрал новых шкур, а только стоял в тени у стен пристройки для рабов и, приникнув к маленькому окошечку, наблюдал. Не будь он столь привычен к капризам погоды и переменам судьбы — и сам бы давно уже слёг, но Льеф только стучал одним меховым сапогом о другой и продолжал наблюдать.

Тоска и неутолённое желание становились всё сильней.

Теперь не было никаких сомнений — Льеф точно знал, чего хотел. Для него уже не имело значения, мужчина Кадан или нет.

И сейчас, чем больше мёда наливали ему в рог, чем больше мёда из рога переливалось к нему в живот, тем сильнее становилась уверенность Льефа в том, что он хочет сделать. Пока наконец он не встал и не принялся проталкиваться к столу для рабов.

Остановившись у Кадана за спиной, Льеф легонько коснулся его плеча.

Тот дёрнулся и испуганно обернулся, но когда увидел Льефа — взгляд его мгновенно потеплел.

Льеф кивнул на дверь. Кадан судорожно кивнул в ответ.

Льеф вышел первым и остановился на крепком уже морозце. Пару минут он стоял, растирая локти, чтобы те не заледенели, а затем Кадан тоже вынырнул из дверей.

Льеф сгрёб его в охапку и принялся целовать. Кадан только скользил ладонями по затянутой в тонкую рубашку спине северянина.

— Ты совсем холодный, Льеф, — прошептал он и попытался вернуть воину плащ, но тот не принял его. Вместо этого поймал Кадана за локоть и потащил прочь.

Они миновали главный дом. Увязая в сугробах, добрались до высокого стабура, на втором этаже которого хранились платья и гобелены — и который открывали только, если кто-то в доме играл свадьбу, чтобы оставить новобрачных на одну ночь вдвоём — и стали подниматься по лестнице, ведущей наверх.

Кадан поскользнулся на заледеневшей ступени. Льеф подхватил его и дальше понёс уже на руках.

— Ключей же нет… — прошептал Кадан, обнимая Льефа за шею, но тот не обратил внимания на его слова. Опустил на секунду Кадана на дощатую площадку, ловким движением вскрыл ножом замок и, снова подхватив Кадана на руки, занёс внутрь, как заносили в эту комнату невест.

Место, где они оказались, Кадан видел в первый раз. Здесь повсюду стояли сундуки и висели дорогие одежды, а в маленькое окошко под потолком заглядывала луна. В комнате было холодно, но от обилия тканей два горячих тела стремительно согревали её.

Льеф затворил дверь. Пинком ноги сдвинул два сундука, бросил сверху ворох гобеленов и, обернувшись к Кадану, принялся стягивать с него одежду — сначала плащ, потом рубаху. Замер, разглядывая худенькое тело, и, тут же опустившись на колени, принялся целовать все, что находил — от ключиц до сосков и ниже, ниже, пока не очертил языком дрожащий пупок.

— Льеф… — выдохнул Кадан, вплетая пальцы в его волосы и невольно прижимая сильнее к себе.

Льеф чувствовал, как у самого его подбородка дрожит член галла, и это ещё сильнее возбудило его.

Он стянул с Кадана штаны и толкнул того назад, заставляя опуститься на сундук, смять платья и гобелены обнажённой спиной. Сам северянин оказался теперь между широко расставленных ног Кадана и пару секунд разглядывал булочки, закрывавшие порозовевший вход. Поднял взгляд и увидел, что Кадан со страхом и ожиданием смотрит на него. Он весь дрожал в предвкушении того, о чём слышал, но чего не пробовал сам.

Льефа разрывали на части нестерпимое желание и тягучая нежность. Смочив пальцы слюной, он протиснул их между булочек и осторожно вошёл.

Кадан вскрикнул и тут же прикрыл рот рукой.

Льеф смотрел на него, и взгляд северянина удерживал Кадана от накатившего страха и желания сбежать.

Льеф продолжал. Иногда он срывался, и движения его становились резкими, но через секунду замедлял их, разглядев в глазах Кадана боль. Наконец он накрыл рот галла поцелуем и, приставив к розовой дырочке член, вошёл.

Кадан задохнулся от охватившего его незнакомого ощущения наполненности, от страха и желания, и странного чувства, будто он, всегда бывший лишь половинкой, теперь слился с другой своей половинкой в одно.

Льеф задвигался — яростно, не в силах утолить месяцами терзавшую его жажду одним глотком — и в то же время протяжно, наслаждаясь каждым мгновением соприкосновения их тел.

— Мой… — выдохнул он, покрывая поцелуями шею Кадана, плечи, лицо, — навсегда теперь мой. Не уйду к богам, если они не позволят взять тебя с собой.

Кадан обнимал викинга за плечи и, полностью отдавшись на волю уносивших его волн, просто сжимал спину Льефа и стонал. Он уткнулся лбом в крепкое плечо и тихонько пискнул, когда обнаружил, что рука Льефа легла на его член. Подался навстречу, прогнулся и, уже полностью потерявшись, заметался между пронзавшим его членом и ласкавшей рукой.

Льеф особенно резко вошёл в него, и, вскрикнув в последний раз, Кадан выпустил семя в шершавую ладонь.