— Приходи завтра после ужина к реке.

Кадан кивнул.

Льеф молниеносно наклонился к нему и шепнул в самое ухо:

— Я жалею, что не взял тебя.

В животе Кадана вспыхнул пожар — и тут же погас.

А в следующую секунду Льеф уже отшатнулся от него и двинулся прочь.

Льеф не знал, придёт к нему галл или нет.

Он в самом деле жалел — что упустил единственную возможность, которую теперь отобрал у него отец. Он мог убить раба, работавшего в поле — конечно, эрл отругал бы его, но не более того. Но он не мог взять галла теперь, при всех. И не мог зайти за ним на скотный двор — потому что уже к утру об этом говорили бы все.

Оставалось ждать, когда появится возможность застать Кадана одного — но откуда бы ей взяться, когда тот ел, работал и спал вместе с другими рабами.

Льефа постепенно охватывала нестерпимая, тягучая обида и злость. Бесцельная, она заполняла его до краёв, потому что Льеф не мог получить то, чего хотел.

Теперь, когда он утратил власть над собственным рабом, отдав его семье, ему оставалось только ждать, что галл сам придёт к нему — а Льеф отлично понимал, что у того нет ни малейших причин делать подобную глупость.

Льеф не спал всю ночь, пытаясь представить, что произойдёт, когда следующим вечером он отправится к реке, но как ни старался — не мог.

В голове его мелькали контуры стройных бёдер Кадана, которого он прижимал к земле. В которого входил как в девушку, заставляя стонать от боли и признавать его, Льефа, господство — и тут же, представив исполненные боли и страха глаза, прогонял видение прочь. Чтобы уже через секунду, перевернувшись на другой бок, представить, как нежно целует его — контур безбородого лица, маленькую выемку под подбородком и мечущийся кадык. Сухие губы, которые казались такими нежными, когда Льеф увидел Кадана в первый раз.

Льеф тут же ругал себя за глупость и начинал рисовать сновидение сызнова, но так и не смог угадать, что произойдёт.

Он пришёл к реке сразу, как только смог. Журчала вода в ручье, ещё не затянувшемся льдом. На берегу стояла тишина, и никого не видать на много миль вокруг, а сам берег от полей и пахотных земель отгораживал небольшой холм.

Какое-то время Льеф стоял в одиночестве и смотрел на воду, чувствуя, как поднимаются в сердце обида и злость от мысли, что Кадан не пришёл.

Кадан, приблизившись к реке, замер, рассматривая плечистый крепкий силуэт. Льеф не был самым крупным викингом из тех, кого он видел здесь, и всё же напоминал молодой дуб, прочно укоренившийся в земле.

Кадан не знал, как начать разговор и потому просто стоял в отдалении и молчал.

Он упустил момент, когда Льеф повернулся к нему лицом, а когда встретился взглядом со взглядом голубых северных глаз — ноги сами бросили его вперёд. Он рухнул на грудь северянина и уткнулся носом ему в плечо — а в следующий миг Льеф уже прижимал его к себе, как Кадан видел только во сне.

Кадан испустил рваный вздох и плотнее зарылся носом в меховой плащ, пахнущий свежеубитым зверем и дублёной шкурой.

— Льеф… — прошептал он.

Льеф стоял, вдыхая запах его волос — изменившийся, потерявший свою прелесть, но всё равно родной. И чувствовал, как напряжённый член Кадана упирается ему в бедро.

Он не мог поверить в то, что Кадан тоже хочет его — но иначе быть не могло.

«Всё это не вовремя», — подумал он.

Не выпуская Кадана из объятий, Льеф огляделся по сторонам. Кругом не было людей, но ещё не стемнело, и вдалеке уже звучал первый тоскливый женский напев.

Льеф осторожно погладил Кадана по спутавшимся волосам.

Тот помешкал в нерешительности, а затем опустил руки на плечи северянину и тоже обнял его.

Они долго стояли так, не глядя друг другу в глаза, и, если и думая, то только о тепле, окутавшем их плащом.

========== Глава 7. Предзимье ==========

Льеф не смог оставить Кадана при себе — но кое-что он всё-таки смог отстоять.

Всех трелей в доме Хальрода, как и в любой северной усадьбе, коротко стригли — потому что длинные струящиеся волосы отличали благородных людей от рабов.

Вскоре после того, как Кадан попал в общий барак, постричь было приказано и его. Льеф ждал этой минуты. Он не мог представить Кадана лишившимся его роскошных, огненно-рыжих волос. И стоило цирюльнику приблизиться к галлу, Льеф пригрозил ему мечом.

— Есть закон! — попытался возразить щуплый старичок с инструментом для стрижки овец в руках.

— Есть закон, и по закону это мой трель. Я хочу видеть его таким, как сейчас.

Поспорив немного, цирюльник сдался. И в каждую встречу Льеф продолжал любоваться огненными волосами своего раба. Не укрылась эта вольность и от взглядов других.

Кадан продолжал приходить на берег каждый вечер — и каждый вечер находил Льефа там.

Если поначалу северянин был единственным добрым человеком, и кроме него никто здесь, на чужой земле, не думал о нём, то теперь их встречи значили для Кадана всё больше. В тусклой серости осенних дней только они становились тем, чего стоило бы ждать.

Льеф по-прежнему наблюдал за галлом, когда не имел собственных дел. И хотя его жизнь была немного разнообразней, он тоже каждый день ждал наступления вечера, а садясь за стол, каждый раз выискал глазами Кадана за столом для рабов.