Он вёл себя так, как и положено собаке. Негромко гавкнул, побуждая меня ещё раз почесать его за ухом. Я пытался найти хоть малейший признак того, что этот пёс был похоронен и внезапно ожил. Не вышло. Я ерошил его жёсткую шерсть, смотрел на виляющий хвост, я не видел никакой враждебности в его глазах. Пёс как пёс, к тому же умный и довольно дружелюбный. Что-то не складывается. Я оставил его в покое и встал.
- Попробуем распутать, что с вашим псом приключилось, батюшка, - подала голос Яга. – А вы уж нас в курсе держите, коли вдруг что.
И, не дав мне слова сказать, потянула меня во двор. Я не стал спорить и вышел следом.
- Благодарствуем покорно, - отец Онуфрий поклонился нам на прощание. – Непременно сообщу, если вдруг случится что.
Я оглянулся: пёс выглядывал из-за приоткрытой двери. Бабка решительно зашагала прочь, я поспешил за ней, оставив святых отцов позади. Отец Кондрат нас окликнул:
- Чаю, батюшка участковый? А может, покрепче чего, во славу Божию?
Я каким-то шестым чувством понял, что бабка хочет скорее уйти, а потому вежливо отказался:
- Спасибо, но нас ждёт государь. Но на неделе обязательно к вам загляну.
Лишь когда мы вышли за ворота храма, Яга заговорила. Вид у старушки был крайне растерянный.
- Ох, Никитушка, не знаю, что и сказать тебе.
- Но вы что-то углядели? – с надеждой спросил я. Она покачала головой.
- И да, и нет… но то, что углядела, мне не нравится. Ты прав, касатик, пойдём к государю, по дороге и поговорим.
Возражений у меня не было. Мы неспешно зашагали в сторону царского терема. Вечерний воздух пах первоцветами и сырой землёй, голова была необычно свежей, и я был готов к любым обсуждениям. К тому же можно было не опасаться лишних ушей.
- Докладывайте, бабушка.
- Докладаю. Ты, как я видела, пса сего всесторонне ощупал и даже носом своим начальственным обнюхать не поленился.
Я не понял, шутит она или нет. Похоже, что нет. Я виновато улыбнулся:
- Люблю собак, бабуль. А этот уж очень симпатичный.
- В том и загвоздка, Никита. Ты человек неопытный, в нашем мире недавно, а я-то уж не первую сотню лет живу, всякого повидала. Первое: не мёртвый он.
- Ну слава Богу, - выдохнул я. – Уже проще.
Будь это моим первым делом в Лукошкине, я бы на такой вывод лишь фыркнул: слишком очевидно. Но я здесь уже не первый день, а потому понимаю, что не всё так просто. Мёртвые здесь не обязательно смирно лежат в земле, они иногда чудят похлеще живых. Но пёс мало того что двигается, ест и пьёт (то есть базовая физиология в норме), у него есть ещё и желания. Он явно требовал почесать его за ухом, он выглянул нас проводить. Короче, я и сам пришёл к такому выводу.
- Если бы проще, - вздохнула Яга.
- А что не так? Живой ведь.
- Живой, - согласилась она. – Но очень странно.
- Странно живой? – не понял я. – Это как?
- Вот про то не ведаю. Сама ведь первый раз такое чудо вижу, Никита. Что-то витает над ним такое… неуловимое, я и ухватить не смогла. Вот смотришь ровно на него – ну пёс как пёс, таких в каждом дворе не по одному. А пытаешься приглядеться – оно ускользает. То есть вроде бы живой, но иногда такое чувство, что прямиком оттуда, - она указала пальцем в землю. – Потому и не берёт его ни святая вода, ни молитвы, что не нечистая сила он, и бесы к тому не причастны. Нет в нём зла, Никитушка. А всё ж таки… странно.
Яснее не стало. Я растерянно взглянул на бабку, она развела руками.
- Не смотри на меня так, участковый, сама знаю, что чушь несу. А токмо более мне сказать-то и нечего. Ты ж ведь вспомни, имели мы уже дела с мертвецами – так там сразу было ясно, кто свой, кто враг. А тут, прости Господи, собака! Хвостом виляет, носом своим мокрым тычется, а мне, старой, и не нравится. Чего, спрашивается, не нравится? А вот. Чую, Никитушка, ничего хорошего нам от этого дела не ждать.
- Вы правы, бабуль, я ещё сильнее запутался. Что делать-то будем? Не забирать же пса на экспертизу? Живое существо всё-таки, меня совесть замучает.
- Пса трогать не будем, - подтвердила бабка. – Животина бессловесная и ни в чём худом не повинная, не сам ведь он над собой ворожил. А токмо, Никитушка, предложение к тебе имею. Сходил бы ты завтра на собачье кладбище.
Я в задумчивости потёр подбородок. В принципе, мне эта идея тоже приходила в голову. Уж если мы берёмся выяснить, что произошло с этим несчастным Барбосом, то начинать следует оттуда.
- Схожу, только днём. Бабуль, последний вопрос по существу. Вы действительно считаете, что это дело для милиции? Ну, в смысле, что за этим на первый взгляд пустяковым фактом возвращения собаки кроется что-то нехорошее. Не отец Онуфрий его спящего на кладбище отнёс, с мёртвым перепутав, не другая собака вернулась… да?
- Истинно, Никитушка. Вишь, в чём тут дело: он ведь, пёс этот, внешне совершенно обычный, а всё-таки есть что-то. Это-то меня и тревожит. Если б сразу всё ясно было, животину почившую на ноги подняли, - так тогда и вопросов бы не было, колдун злобный некрещёный орудует. А тут сложнее всё.
- Понял. Ну тогда и начнём.
- Начнём с Богом, - кивнула Яга. – На кладбище сходи, посмотри могилку пса этого. Митьку, если хочешь, с собой бери, он тока людей вроде мёртвых боится, а тут, может, противиться и не будет. Да и днём вы пойдёте, под небом ясным. Взгляни глазом своим начальственным, что углядишь – от того и плясать будем.
На том и порешили.
***
Начинало темнеть, город постепенно затихал. Ложатся лукошкинцы рано, но уж и встают с петухами. В вечерний сумрак гармонично вплеталось птичье многоголосье. Мы приближались к Червонной площади. Это центральная, самая большая площадь столицы. Здесь собирается народ во время государственных праздников и редких волнений. С одного края площади возвышался за забором четырёхэтажный государев терем, с другого – сиял куполами Никольский собор. Так сказать, с одной стороны власть духовная, с другой – светская. Собор возглавлял епископ Никон. С ним я был едва знаком, да и нужды особой не было, духовные вопросы я предпочитал решать с отцом Кондратом. Венчание Гороха с Лидией Адольфиной проходило именно здесь, я лично присутствовал. Именно из Никольского собора начинались крестные ходы по большим праздникам. Короче, место в религиозном плане значимое, но уж очень шумное. Туда даже туристы совались.
По Червонной площади неспешно прогуливались горожане. Влюблённые пары, молодки под ручку, скучающие стрельцы. Я козырнул знакомым ребятам, и мы с Ягой свернули к калиточке неподалёку от парадных ворот. Я постучал.
- Кто там?
- Милиция.
Калитка немедленно распахнулась. Охрана пропустила нас беспрекословно – это был личный приказ Гороха, отданный им ещё во времена памятного дела о шамаханском заговоре: милицию впускать незамедлительно. Из государевой гвардии я мало кого знал (всё же их я вижу гораздо реже, чем еремеевцев), поэтому отделался дежурным приветствием. Бабка вновь взяла меня под руку, и мы вошли во двор.
Нас ждали. Государь и царица Лидия расположились в углу двора, в беседке, затенённой тремя яблоневыми деревьями. Оно и правильно – такой воздух, зачем сидеть в тереме? Я вновь полной грудью вдохнул пьянящую ароматную свежесть.
- Рад видеть тебя, Никита Иваныч, - Горох встал с лавки и сердечно пожал мне руку. Яга в пояс поклонилась царю, тот кивнул и заботливо препроводил бабку к плетёному креслу с мягкой подушкой. – Располагайтесь, гости дорогие.
Царица Лидия одарила нас немного смущённой улыбкой. По-русски она пока едва говорила, с Горохом общалась на английском, а в нашем присутствии робела. Она моя ровесница и неплохая, в принципе, девчонка, поэтому, не будь между нами языкового барьера, мы вполне стали бы хорошими друзьями. Горох вновь плюхнулся на лавку и крикнул куда-то в сторону, чтоб накрывали на стол. Из терема в беседку немедленно засновали слуги с подносами.
Понемногу вечерело. Над городом полыхал закат, было тепло и уютно, три яблони вокруг беседки шелестели ветвями со свежей, едва проклюнувшейся листвой. В который раз я понял, как сильно люблю этот мир – с его природой, людьми, со всем, что за эти полтора года стало мне невыразимо дорого. И вовсе не в далёком будущем, в коммерческой Москве двадцатого века, а здесь, в полусказочном городе времён царя Гороха, я по-настоящему был на своём месте. Я снял фуражку, расстегнул китель и откинулся на спинку лавки.
