- Это ж отец Алексий, чему ты удивляешься? Он праведник святой, все искусы мирские победивший. Про него ещё при жизни такое сказывали, что и представить сложно. Он токмо молитвой живёт, своим примером людей к вере приобщает. Для него как раз это нормально, а нам странным кажется.

Праведник… я тяжело вздохнул. Праведник, да не тот. Не знаю, почему, но я был уверен, что отец Алексий не имеет к нашим поискам никакого отношения, он такая же жертва, как и прочие. Милицейская интуиция, чтоб её. Я вновь погрузился в унылые размышления. Где нам искать того, кто это делает? У меня даже версий не было. Хотя нет, одна была – про юродивых, но и та весьма сомнительная. Ладно, дождёмся результатов бабкиной экспертизы, тогда уже будем решать. Я надеялся, что она сможет из крови что-то вытащить. Потому что если не сможет… тогда я не знаю. Бросать нам надо это дело. С несвойственным мне равнодушным цинизмом я подумал, что пусть делают что хотят. Умирают, воскресают – мне всё равно. Это уже давно стало нашей рутиной. Я чувствовал, что погружаюсь в болото.

- Никита Иваныч, ты чего это? – окликнул меня Фома, и я от неожиданности едва не подскочил в седле.

- А?

- Странный ты, говорю. Рожа твоя мне зело не нравится, как будто на свои похороны пришёл. Распутаем мы это дело, участковый, не паникуй раньше времени. Ща кровь бабуле твоей доставим – глядишь и вытянет она чего, крупицу какую. Рано в тоску-то впадать.

А и правда. Подумаешь, пять человек воскресли! И это, кстати, только те, о ком мы достоверно знаем. Город большой, за кем-то могли не уследить, о ком-то нам не доложили. Никто ж не знает, сколько их на самом деле.

***

Мы с Еремеевым въехали во двор отделения. Первым, что бросилось мне в глаза, была запряжённая парой белоснежных коней коляска, оставленная у забора. На козлах откровенно скучал незнакомый мужик в форменной куртке. Кого это, интересно, принесло? Я поманил одного из дежурных стрельцов и выразительно кивнул в сторону коляски.

- Чьё?

- Бояр Бодровых, - невозмутимо отозвался парень. Я присвистнул. Ну и дела! В жизни бы не поверил, что нога Бодрова ступит на милицейский двор. Он же нас терпеть не может!

- Сам? – уточнил я. Это было бы интересно. Для Бодрова мы – вечный ячмень на глазу, будь его воля – я бы уже служил участковым милиционером в какой-нибудь Тмутаракани.

Стрелец покачал головой:

- Лариса Павловна.

Ещё интереснее. Я решил больше не тратить время на дурацкие вопросы и зашагал в терем. Фома остался во дворе со своими.

Я вошёл в горницу, стараясь сохранять максимально невозмутимое выражение лица. На лавке у окна сидела Лариска Бодрова. Бледная, заплаканная, она теребила пальцами кружевной платок. Яга заботливо налила ей чай, но девушка к нему так и не притронулась. На моё появление она отреагировала не сразу. Медленно подняла голову, и я заметил, что глаза её, большие, чуть навыкате, с загнутыми ресницами, от стоявших в них слёз кажутся сейчас на кукольном лице ещё больше.

- Здравствуйте, Лариса Павловна.

- Зд…равствуйте, - всхлипнула она и глубоко вздохнула, пытаясь взять себя в руки. Яга матерински погладила её по плечу. – Никита Иванович… папá пропал. Вчера домой не вернулся.

Мы с бабкой переглянулись. Лариска закрыла глаза и отвернулась к окну, я видел, как из-под ресниц по её щекам поползли слёзы. Яга поманила меня в сени.

- Никитушка, мне дозволишь ли в уголку посидеть, али один на один допрашивать её станешь?

- В смысле? – не сразу понял я. – Вы ж всегда сидите, когда это я вам запрещал?

- Ну, это ж Лариска… мало ли, - двусмысленно улыбнулась Яга. Я понял, куда она клонит, и покраснел.

- Бабушка! Ну не до того сейчас, честное слово.

Бабка изобразила смущение и приложила палец к губам. Мы вернулись в горницу. Я сел за стол напротив Лариски, Яга уплыла в угол и устроилась там с вязанием.

- Лариса Павловна, прежде всего я должен уточнить.

Она остановила на мне свой взгляд и медленно кивнула.

- Вы знаете, какие чувства ваш батюшка питает к нашему ведомству. И вместе с тем вы едете к нам доложить о его исчезновении. Вы не боитесь, что боярин, вернувшись, будет недоволен, что это дело расследую именно я? Мне не хотелось бы стать причиной его гнева на вас.

Она покачала головой.

- На меня он не гневается. К тому же я скоро уеду. Никита Иванович, я хочу, чтобы расследовали именно вы. У вас получается.

Что и говорить, мне приятно было это слышать. Особенно от дочери Бодрова – человека, который всю нашу бригаду ненавидит до дрожи. А она, похоже, имеет собственное мнение. Интересно.

- Хорошо, - я раскрыл блокнот на новом развороте. В конце концов, Бодров – это другое дело, обособленное от наших покойников. – Тогда постарайтесь в деталях вспомнить вчерашний день. Что делал ваш батюшка, вы сами, другие члены семьи.

Я ободряюще улыбнулся, Лариска вытерла слёзы уголком платка. Я старался не так уж пристально её разглядывать. Я слышал, что она долгое время воспитывалась в Европе, а потому переняла заграничную манеру одеваться и вести себя. Девушка подняла руку, чтобы поправить причёску (или, скорее, просто убедиться, что ничего не растрепалось), и я заметил, что пальцы у неё дрожат. Волосы она заплетала в две косы и укладывала тяжёлым венцом вокруг головы.

Если честно, мне хватало заборов и покойников, чтобы добавлять к этому набору ещё и Бодрова. Мы и так ничего не успевали. Но не мог же я сейчас просто отправить её домой? Не мог. Люди к нам со своей бедой приходят, наша задача – помогать по мере сил, иначе зачем мы тогда вообще нужны? Ладно, разберёмся по ходу дела, к тому же несколько следствий одновременно у нас уже было.

- Спасибо, Никита Иванович.

- Пока не за что, - я вновь улыбнулся. Удивительно, она вела себя совсем не так, как я подсознательно ждал от дочери Бодрова. Видимо, и в самом деле сказывалось европейское воспитание.

- Вы, наверно, про нас мало что знаете… Пять детей у папеньки моего, я младшая. У меня две сестры и два брата, братья в думе уже места имеют. Все семейные, у всех дети. Одна я непристроенная покуда. Завтра в день венчать нас планировалось с паном Казимиром, а только кто ж знал… теперь, видно, придётся отложить венчание, не могу я так. А вдруг случилось что? Как я замуж пойду, зная, что папенька мой лихими людьми убит?

- Не переживайте заранее, разберёмся, - я попутно записывал. Про Бодрова и его клан я действительно почти ничего не знал, нужды не было. Лариску, кстати, не смущало, что я за ней стенографирую, а многие об это спотыкаются. – Вы живёте все вместе?

Она удивилась. Вот именно удивилась – посмотрела на меня так, будто я спросил что-то неприличное.

- Зачем? У всех имения свои, семьи большие. Одна сестра с мужем за городом землю купили. Ближе к природе и для деток раздолье. Вторая сестра во Франции, муж её – посол государев. Мы ведь не бедные, Никита Иванович.

- Да, простите, - я постарался сгладить впечатление от собственной наивности. – Просто бывает, что большие семьи живут вместе.

- Это неудобно, - безапелляционно заявила Лариска. – Мы живём втроём. Папá, маман и я.

Я вспомнил огромную территорию их поместья и высокий забор с воротами на полозьях.

- А прислуга? Сколько всего людей в доме?

Она задумалась, подсчитывая.

- Охрана внешняя – меньше сотни, но что-то около того. Прислуги разной… человек пятьдесят. На конюшне пятнадцать человек, плюс два каретных мастера. На кухне… не ведаю, повара с маман всегда советуются, не со мной. Мне оно вроде бы и не надо. Садовники есть, маман английским стилем увлеклась, специально из Англии выписала.

Короче, по самым приблизительным подсчётам, на всей территории больше двухсот человек. А так, конечно, втроём, да. Я мысленно прикинул: вот вроде бы, кажется, много, но там огромная площадь.

- Вчера проснулась я рано, потому как гостей встречать надобно было. Пока меня причесали, пока оделась, помолилась… я ж теперь по-польски молюсь, Никита Иванович. Сложно немного, но я привыкну.