- А где ж отец Алексий-то? – негромко уточнил я у отца Кондрата.

- При храме остался, с нами не пошёл. Никита Иваныч, ну ты ж уйми своего аспида! Ведь который раз кровь нашу пьёт!

- Я с ним проведу разъяснительную беседу и дам по шее, - пообещал я. – А теперь, будьте любезны, отправьте своих обратно и пожалуйте в участок, чай пить будем. И вы мне спокойно расскажете, что к чему.

Теперь была моя очередь угощать святого отца. Он чинно кивнул:

- Ну коли так… но смотри мне, геерон сладкоречивый! Ежели на тормозах спустишь издевательство над преподобным – прокляну!

- Договорились.

Отец Кондрат повернулся к своим.

- Братья! Сыскной воевода клянётся, что со всей строгостью накажет ослушника. На том я лично стоять буду! А посему идите с миром да за отцом Алексием присмотрите, ибо слаб он здоровьем. Я же побеседую с участковым и к вечерней молитве возвернусь.

Его подчинённые ещё немного побубнили, но противиться не стали. Оно и разумно, отцу Кондрату попробуй возрази – он и по загривку огреть может, во славу Божию. Но так-то, конечно, по-православному, с молитвой да с прощением.

Мы трое прошествовали в терем. Митьку я велел развязать и без лишних слов отправил его топить баню. Дело к вечеру, не помешает и помыться перед сном. С ним я потом разберусь, для начала мне нужно выслушать версию отца Кондрата, а уж потом, если силы останутся, то и Митькино представление посмотрим. Хотел бы я знать, зачем он к немощному старику полез, да и в целом – каким ветром его в храм занесло.

Пока отец Кондрат крестился на иконы в углу, Яга принялась колдовать с самоваром. Словно сами собой, на столе появились протёртая с сахаром клюква, пирожки с повидлом и кисель в миске.

- Не побрезгуйте, святой отец, уж чем богаты.

- Благодарствую, матушка!

Мы расположились за столом, я раскрыл блокнот.

- Я готов. Излагайте.

- Ох, Никита Иваныч… от токмо мы с тобой поговорили – и нá тебе! Выхожу я во двор, а ну как проконтролировать что нужно, смотрю – Господи спаси и помилуй! Идёт наш отец Алексий. Я уж на что историю твою чуднýю выслушал, можно сказать, готов был, но не настолько же близко! Не в нашем же храме, участковый, второй случай за неделю! И ладно бы собака, на это я ещё готов закрыть глаза, но преподобный наш, какового я сам же перед смертью исповедовал осьмнадцать годов тому? Вот веришь, Никита Иваныч, я там так на ступеньки и сел.

- Верю, чего ж нет. Если бы кто-то из моих знакомых воскрес, я бы не то что сел – я упал бы. Вы пейте чай, святой отец, бабуля туда пустырник кладёт, для успокоения нервов.

- Благодарствую, оно мне вчасно. Так вот, идёт наш отец Алексий, каким я его помню, с палочкой, с крестом на шее… с крестом, Никита Иваныч! Значит, Божья сила с ним, не диаволовы то происки. Чтой-то ты, говорит, Кондрат, как беса увидел. И перекрестил меня эдак отечески. Я, участковый, человек не робкий, сам знаешь. Я православную жизнь в городе поддерживаю, мне внешние барьеры подвластны, в подчинении у меня человек сто… а тут я, признаться, опешил. А он смотрит на меня так ласково, давненько, говорит, меня не было. Ну теперь-то уж я помогу тебе с делами управляться, ибо вижу груз на твоих плечах великий. А я сдуру-то и спроси: а где ж вы были-то, отче? Сам ведь я над могилкой евонной стоял…

- Прощальную молитву вы читали?

- Нет, не я, а какое это имеет значение? Отец Феофан, но он вскоре после того в монастырь дальний уехал. А жив ли – про то не ведаю.

- Да не знаю, может, и не имеет… - впрочем, пометку в блокноте я сделал.

- А я ж смотрю на него, Никита Иваныч, а сердце так и колотится. Шутка ли, отец Алексий воскрес! Я, говорит, в паломничество по святым местам ходил, вот токмо вернулся, совсем родную обитель забросил.

Паломничество, значит. Интересно. У Сухарева, например, полгода с момента смерти вообще вылетели, в его понимании он просто спал одну ночь. А отец Алексий понимает, что прошло несколько лет. Что это, мнимые воспоминания? Врёт? Для меня это пока оставалось загадкой. Ясно одно: череда диковинных воскрешений продолжается. В среднем по одному случаю в день, но, возможно, мы не обо всех знаем.

- Святой отец, пока к слову пришлось. Вы говорили, что отец Алексий при жизни был праведником и чуть ли не святым. Под мой сегодняшний запрос он не подходит?

Отец Кондрат задумался.

- Сам себя, что ли? Но ведь он токмо сегодня появился, а остальные-то раньше. Или, думаешь, он воскрешал остальных, а сам в это время находился где-то ещё?

- Примерно.

- Вроде бы зерно истины есть… и отец Алексий под твоё описание подходит как никто, ибо праведен он был при жизни, учение Господа нашего чтил да свет Его в души людские нёс. Но ведь вот затык, Никита Иваныч. Что-то мне не верится, что осьмнадцать годов спустя он сам себя из землицы сырой извлёк. Почему не раньше, ежели то в его власти? А если не своими силами он воскрес, то кто его поднял? Тогда мы вообще на том же месте топчемся, ибо всё это веточки, а до корня мы добраться не можем.

- Кто стрижёт парикмахера, - не к месту пробормотал я. – Не обращайте внимания, глупая присказка. Я, честно говоря, тоже склоняюсь к версии, что это не он. Ну, в смысле, что он хоть и праведник, но в остальном ничем не отличается от прочих. Ладно, с этим вроде понятно… что ничего не понятно. Давайте дальше, чего там Митька наш опять устроил?

- Значит, слушай дале. В храме моём народ сменился, молодых много, они отца Алексия-то и не застали. Помимо меня, всего трое его помнят. Собрал я их, посоветоваться дабы, потому как дело сие запутанное. Как я людям объясню, что отец Алексий воскрес? Сначала не поверят, а потом и вовсе панику учинят.

- Это верно, - вздохнул я и взял с блюда пирожок с черникой. Кстати, да, основная проблема этого дела в том, что нам же действительно никто не верит. А убеждать широкие массы – себе дороже, да и смысла нет. Приходится врать.

- И пришли мы ко мнению, что попросим отца Алексия назваться просто паломником, пилигримом, моим давним другом. Уж как мы это ему самому объясним – так и не придумали, а токмо с тем намерением направились мы в храм, где отец Онуфрий службу читал. Тут как раз и стрельцы твои подтянулись, и этот изверг с ними.

- А он-то зачем? – скорее сам себя, чем окружающих, спросил я.

- Так от скуки небось, Никитушка, - подала голос бабка. – Он же, когда руки занять нечем, вечно выдумывает всякое.

- Отец Онуфрий – он ведь как читает: спокойно, размеренно, тишина у него на службах, ибо не слышно ж ничего.

Я кивнул, вспоминая тихий, сонный голос помощника настоятеля. Таким голосом только колыбельные петь.

- Народ слушает, стрельцы, все слушают. Отец Алексий по дряхлости лет на скамеечке в углу присел и дремлет. И тут я глядь – Филька Груздев, как на грех, прямо к нему чешет. Остановился, руки в боки, смотрит эдак любопытственно. А потом как заорёт на весь храм: «Да ведь это ж отец Алексий! Прямиком из могилки воскрес!». Ну вот сам подумай, Никита Иваныч, как я этому вертопраху мог в ухо не дать?!

- Дали? – уточнил я.

- Дал, не сдержался. Грешен я, но за то помолюсь на сон, Господь милостив. В ухо я ему зарядил, заткнулся аспид, к стенке отлетевши, а токмо панику посеял ужо. Народ как из храма ломанулся – кого-то там же и затоптали, лекарей звать пришлось. А Митька твой отца Алексия за шиворот схватил да как даст ему щелбан промеж глаз! Дескать, щас посмотрим, живой ты али мёртвый. Вроде как храбрость великую почуял, будто бы во храме Божием с бесами сражается. От щелбана того тебе или вот мне, к примеру, одна обида была бы разве что, но отец Алексий-то! Он ведь при жизни ещё немощен был, а уж по воскрешении и вовсе на ветру колышется – так без чувств и повалился. Ну тут уж ребята мои не стерпели. Навалились всем миром да повязали супостата, ибо мыслимое ли дело – святого человека щелбаном промеж глаз одаривать? Ну и Груздева, знамо дело, за паникёрство.

- А Груздев где?

- В храме застался. Учат его уму-разуму ребята мои, что негоже на старика Божьего глотку драть.