- Вам виднее, а я была только в Эвейяте. А потом я увидела сову… пятнистую. И она смотрела на меня так, как будто она меня знает. Как будто я должна ей денег, но не отдаю, и она пытается воззвать к моей совести. Странное ощущение. И я решила поделиться с вами.

- Этим ощущением? Спасибо, ценю вашу заботу. Орин, не знал, что вас настолько легко напугать. Но в любом случае я не умею толковать сны, разбирайтесь со своими совами сами.

Женщина смерила его недоуменным взглядом и встала.

- Я так понимаю, вы не рады меня видеть, - ей хочется добавить что-то более колкое. Она не ожидала, что встретит с его стороны настолько холодный прием. Орин упрекает себя в женской глупости и старческом маразме, но уже, наверно, в тысячный раз за всю историю их отношений ей хочется бросить ему одну и ту же фразу.

«Скажите, кто она, - и я выцарапаю ей глаза».

Орин видит в каждой женщине двора потенциальную соперницу. Даже в мертвой принцессе со сменными головами. Каждый раз Орин напоминает себе, что ревность беспочвенна, что никто не знает ее отца так, как его знает она. Она умеет успокаиваться усилием воли. Она вновь не произносит того, что держит в себе уже долгие годы, - встает и, запахнув халат на груди, направляется к двери.

- Орин.

Наследница остановилась, нетерпеливо повела плечами. Теперь ей хотелось вернуться к себе – точно так же, как хотелось прийти сюда и разделить с отцом свои мысли. Пусть даже среди ночи – но она знала, что ей это необходимо. Орес не сдвинулся с места, теперь он стоял за ее спиной, женщина чувствовала его цепкий взгляд.

- Да?

- Останьтесь.

В неподвижной тишине за окном стелется дорожка белых отсветов по черной воде океана Нонестика. Орес бесшумно приближается к дочери, привлекает ее к себе. Он прекрасно знает это место – разбитую дорогу и пограничные столбики, чередой бегущие за горизонт. И болото, впервые появившееся за несколько шагов от ближайшего из них и пропавшее без следа спустя несколько минут. Эту землю можно было сколько угодно прощупывать длинной палкой – каждый новый шаг всё равно оставался игрой с собственной удачей, они появлялись мгновенно, не подвластные никаким защитным заклинаниям.

Пятнистых сов на этой земле он никогда раньше не видел. И вместе с тем… подозрение, что птица как-то связана не только с ним, но и с его дочерью, постепенно превращалось в уверенность. Между Оресом, Орин и Анардаху было лишь одно связующее звено.

Он тоже видел ее во сне. Но сказать об этом дочери значило поселить в ее душе тревогу. Для нее будет лучше думать, что птица и приграничная дорога были всего лишь беспочвенным сном. Однако если один и тот же сюжет начнет повторяться…

Значит, тогда он придумает, как расправиться с прошлым однажды и навсегда.

- Орин.

- Да?

Она боится не за себя. За этот дом, за горное стекло, которое ей везут из прежней столицы, за привычный уклад жизни. За то, что однажды жизнь придется начинать сначала.

- Я не допущу, чтобы в вашей жизни что-то менялось против вашей воли.

Чтобы чья бы то ни было армия ступила на территорию Эвны. Провинции могут вымереть хоть целиком, единственное, чего будет жаль в этом случае, - так это рабочих рук, обрабатывающих поля, добывающих полезные ископаемые в рудниках, обслуживающих парки и дворцы своих хозяев.

- Обещаете?

***

Стоя под лестницей, Дороти прислушалась. Сверху послышались тихие шаги – кто-то, стараясь не привлекать к себе внимания, спускался вниз. Где-то на середине лестницы шаги стихли, а затем начали удаляться в обратном направлении. Через несколько секунд скрипнула открывающаяся дверь, затем раздались приглушенные голоса. Прошло, наверно, около четверти часа, прежде чем Дороти смогла себя убедить, что кроме нее в большом холле никого нет. Никто не сможет ее увидеть и остановить. Фея, чей домик свалился на голову ведьме Востока, планировала побег.

Чем ближе к закату клонился день, тем отчетливее становилась эта идея. Когда же к сумеркам не вернулась из города отправившаяся во дворец Биллина, девочка всерьез забеспокоилась. Самым разумным выходом было отправиться к Орин и попросить ее послать на поиски курицы слуг, после чего со спокойной совестью улечься спать, однако какое-то неясное предчувствие мешало Дороти поступить именно так. Она доверяла своей недавней спасительнице и была безмерно благодарна ей за заботу, и всё же, несмотря ни на что, чувствовала себя в доме Орин лишней. Проблемы маленькой канзасской девочки здесь никого не волнуют. На просьбу поискать курицу Орин улыбнется и пожмет плечами, предложив взамен своего павлина. Последние дни наследница витает мыслями где-то в облаках.

Как бы то ни было, Дороти очень не хотелось выставлять себя неблагодарной. Именно поэтому она решила, что уйдет тайно, под покровом ночи, дабы не вызывать лишних вопросов. Орин вряд ли сразу заметит ее исчезновение – а если и заметит, то Дороти надеялась, что до рассвета успеет отыскать пропавшую курицу и уйти достаточно далеко от города. Девочка намеревалась держать путь на запад. К тому же, как бы Дороти ни храбрилась, а посеянная Биллиной тревога уже давала всходы. Вдруг ей и в самом деле угрожает опасность? Девочка не могла себе представить, каким образом ее голова будет существовать отдельно от нее, однако была уверена, что из этой затеи не получится ничего хорошего. Своевременно покинуть Эвну означало пресечь эту проблему на корню – и пусть потом Дороти будет до самой старости считать себя трусихой, а Биллина – торжествующе кудахтать, но слушать ее девочка будет своей головой. Принцессу Лангвидэр она представляла совсем иначе.

Пытаясь по примеру дяди Генри рассуждать спокойно и по-взрослому, Дороти часто приходила к выводу, что проблема всё же не в принцессе, а в ней самой: жители Эвны, являясь подданными этой странной женщины, не выказывали никакого удивления, видя ее каждый раз с новым лицом. Они вовсе от этого не страдали. Наоборот, угадывать, с какой головой Лангвидэр в следующий раз явится на балконе, чтобы приветствовать подданных, было в столице своего рода развлечением: девочка неоднократно слышала, как горожане бились об заклад и доказывали свою правоту в столь непростом вопросе. В Эвне сменные головы принцессы Лангвидэр были едва ли не основной достопримечательностью. Выходит, Дороти, явившаяся на эту землю издалека, просто не может оценить всего волшебства, ее одну пугает неподвижное восковое лицо. А в таком случае ей и в самом деле лучше отсюда уйти. Именно так рассуждала Дороти, оставаясь наедине со своими мыслями и безуспешно пытаясь выгнать из памяти тяжелый взгляд женщины и ее сухие пальцы, со второй попытки излишне резко вцепившиеся в подбородок испуганной девочки. Принцесса Лангвидэр – великая волшебница, возможно, по своим способностям она могла бы равняться с Глиндой. Вопрос в том, что Дороти такое волшебство категорически не нравилось.

Иногда ей вообще казалось, что люди, населявшие Эвну, преступно слепы: это неподвижное лицо не кажется им отталкивающим. Они не видят, что за восковой маской скрывается нечто куда более страшное. Лишь она одна, пришедшая издалека путешественница, не подвластна чарам красивой эвийской принцессы. Как бы то ни было, чем дольше Дороти над этим размышляла, тем скорее ей хотелось уйти.

Держа подмышкой башмаки, Дороти пересекла холл и осторожно открыла входную дверь. Лица немедленно коснулся соленый ветер. Никем не замеченная, она вышла на крыльцо и остановилась, жадно вдыхая ночной воздух. Ночью в столице и ее окрестностях исчезали все прочие запахи – белые цветы с желтыми сердцевинами получали неограниченную власть над городом. Дороти невольно подумала, что, даже когда она покинет Эвну, ее волосы еще несколько дней будут хранить аромат магнолий. Девочка не могла сказать, нравится ей это или нет, просто цветов было слишком много, и после скупого на красоту Канзаса ей требовалось время, чтобы к ним привыкнуть.

- Ну что, Дороти Гейл, пришло время покидать этот прекрасный город, - торжественно оповестила она саму себя и, обувшись, спустилась по ступенькам во двор. Чем дальше от города она окажется к рассвету, тем беспочвеннее будут ее страхи касательно принцессы Лангвидэр, коварно нацелившейся на ее, Дороти, голову. Нужно только отыскать Биллину – без курицы девочка уходить отказывалась. В конце концов, с этой скорбной сущностью они вместе ступили на берег материка.