- Задержать изменника, - приказал он, обводя взглядом набившуюся в зал стражу. Среди белых мундиров личной гвардии короля неожиданно замелькало серебро Ферсаха, багрянец и пурпур двух других, уже истинно эвийских династий, и в тесноте заполненного людьми тронного зала пролилась первая кровь. Глава рода Або’Кенейя исчез, и спустя несколько мгновений о его присутствии напоминали лишь длинные кровоточащие раны, которыми его клинок награждал отчаянных храбрецов, пытавшихся остановить старого Ферсаха.

2

О том, что произошло во время заседания совета министров, королева Эвьен узнала лишь к вечеру. Эвьен мучилась мигренью и не покидала свою затемненную спальню, плотными шторами отгораживаясь от красок нестерпимо яркого мира.

Дурманящий запах проклятых белых цветов проникал даже сюда. Он чудился ей повсюду, и Эвьен уже не могла отличить воображение от реальности, ей просто казалось, что в волнах густого белого шелеста в ее голове отплясывает рота колесунов. Мередит, явившаяся с новостями, в жизни бы не осмелилась нарушить покой королевы, однако таков был строжайший приказ самой Эвьен.

Темнота кралась к ее постели осторожными шагами фрейлины. Боясь новых приступов боли, королева не открывала глаза, только чуть повернула голову на шум. «Скажи мне, Мередит… скажи мне, что она мертва». Чужеземка, лишившая ее царственного супруга остатков разума. От этой новости зависело, отступит неумолимая боль или с новой силой ворвется в сознание измученной женщины. Во всяком случае, Эвьен в это верила. Мередит бесшумно села на край кровати.

- Вы просили докладывать, Ваше величество… плохие новости, госпожа.

Эвьен ненавидела недосказанность. Даже сейчас никто из ее свиты не решился бы скрывать от нее правду. Дочь адмирала Меремаха, прислуживала королеве с тех самых пор, когда Эвьен, еще совсем юная, была объявлена невестой наследного принца и переехала во дворец. Мередит знала свою госпожу лучше, чем кто бы то ни было.

Веки королевы слабо дрогнули: Эвьен требовала продолжать.

- Его величество ваш супруг представил совету министров требование о внесении изменений в записи в книге династии. Лангвидэр объявлена племянницей короля и эвийской принцессой по крови.

Пальцы Эвьен судорожно сжались на запястье фрейлины. Королеве казалось, что она падает в бездонную пропасть, откуда льется волнами удушающий сладкий запах. Эвьен безуспешно пыталась найти хоть какую-то опору. У Мередит перехватило дыхание: пальцы ее госпожи застыли онемевшими тисками.

- Что… министры? – одними губами спросила Эвьен, беспомощно барахтаясь в ядовитых волнах. Воспаленное болью сознание прочно связывало пленницу адмирала Меремаха с шепотом белых цветов.

- Они отказались это принять. Ферсах Або’Кенейя обвинил Его величество в пренебрежении законами страны и изменении династических записей в личных целях. Требование признать эту женщину родственницей короля отложено на неопределенный срок.

Ферсах… старый, упрямый горный волк. Эвьен улыбнулась краем губ, висок вновь пронзила боль, но королева, казалось, этого не заметила. Они не примут такой абсурд, в этом можно было не сомневаться. У них хватит силы пойти против короля – трусость никогда не была свойственна эвийской знати.

- … род Або’Кенейя обвиняется в государственной измене. Они покинули Эвну и движутся в сторону гор.

Последнюю фразу Эвьен поймала уже уплывающим сознанием. Когда она вновь пришла в себя, фрейлины рядом не было. Смутное чувство подсказывало, что в беспокойном тяжелом сне на границе с глубоким обмороком Эвьен провела не меньше пары часов. Або’Кенейя покинули столицу… Королева провела языком по пересохшим губам. Проблемы от дикарки с островов оказались куда серьезнее, чем выглядели в самом начале. Идти на открытый конфликт с джинксландцами, с могуществом которых могли тягаться очень немногие, - это сулило ни много ни мало гражданскую войну.

- Ты хоть знаешь, сколько их? – безнадежно прошептала Эвьен в темноту. – Сыновья, братья, племянники… их самих не сочтешь, а у каждого – гвардия… война внутри страны – твоя могила, Эволдо.

За ними пойдут другие, они уйдут в свои крепости, и Эв рассыплется в лоскуты. Королева попыталась сесть. Срочно найти Эволдо, любой ценой, пусть хоть валяясь у него в ногах, заставить его вернуть Ферсаха в Эвну. Раскола страны, тем более по настолько глупому поводу, Эвьен просто не могла допустить, здесь уже было не до гордости. У власти должен остаться хоть кто-то здравомыслящий.

Эвьен тихо застонала. Дверь спальни немедленно приоткрылась, и в образовавшемся проеме появилось встревоженное личико служанки.

- Где сейчас король? – Эвьен нашла в себе силы повернуть голову. Служанка чуть замялась.

- Его величество… с госпожой Лангвидэр.

***

Уединенных покоев Лангвидэр придворная суета не достигала. Король отдал ей дальнее крыло дворца, куда редко наведывались случайные посетители. Однако женщина, имея полную свободу передвижения, практически не покидала лишь нескольких комнат, окнами выходивших в сад. Она по-прежнему не хотела иметь с окружавшими ее людьми ничего общего. Желание Эволдо отдать в ее распоряжение толпу фрейлин и прислуги, подчеркивая таким образом особый статус заморской гостьи, также разбилось о глухую стену: Лангвидэр подпускала к себе лишь проворную, но совершенно не обученную придворному этикету дочь алхимика, только этой девочке было позволено находиться рядом с ней. Спорить с Лангвидэр, темные глаза на неподвижном лице которой вмиг вспыхивали непримиримой ненавистью, король не решался: ему было нужно ее приручить, но делать это посредством навязывания собственной воли… К чести короля Эволдо, в своих отношениях с женщинами он никогда не прибегал к насилию.

Малышка Нанда, быстроглазая, любопытная, словно зверек, получившая сомнительное воспитание в пристройке, где корпел над своими горелками и ретортами ее отец, разительно отличалась от дворцовой прислуги. Вероятно, именно поэтому Лангвидэр относилась к ней иначе. Чем бы ни была занята королевская пленница, девочка всегда крутилась неподалеку, училась понемногу, по интонациям, разбирать непонятную речь госпожи и заранее угадывать ее приказы. Со стороны казалось, что Нанда задалась целью оберегать хозяйку от влияния чужого, враждебного общества, которое та ненавидела с первых дней пребывания в Эвне. Девушка стала посредницей между Лангвидэр и внешним миром.

Единственным, что, помимо шустрой маленькой служанки, не вызывало в душе чужеземки пожара отчаянной злобы на свою судьбу и на страну, ставшую для нее клеткой, был дворцовый сад. В высокие, от пола до потолка, открытые окна магнолии склоняли усыпанные цветами ветви. Перешептывание белых лепестков спасало королевскую пленницу от неминуемого сумасшествия, что приходило в этом городе вслед за отчаянием. До интриг королевского двора ей абсолютно не было дела.

Ее не трогала и возможность получить титул эвийской принцессы – Эвьен была права, когда говорила, что женщина с островов не способна оценить оказываемую ей честь. События, развивавшиеся во дворце, проходили мимо, а Лангвидэр отгораживалась от них стеной безразличия. Ее мир составляли тяжелые, белые от цветов ветви, клонившиеся на подоконники, и беззаботная болтовня маленькой служанки, из которой Лангвидэр не понимала ни слова. Король со своим недвусмысленным вниманием тоже оставался… где-то там.

Служанка тараторила без умолку – когда прибирала в комнатах, помогала госпоже одеваться или коротала время за вышивкой. Лангвидэр требовала, чтобы девочка ела вместе с ней, и Нанда умудрялась даже за столом очаровательно трещать с набитым ртом, вызывая у королевской возлюбленной слабое подобие улыбки. Нанда не позволяла ей погружаться в свои мысли, и за это женщина была ей благодарна.

Живая… когда Лангвидэр впервые пришло в голову попробовать запечатлеть на бумаге это подвижное существо в бело-голубой форме дворцовой горничной, девушка, сидевшая в тот момент на подоконнике под застывшими без ветра ветвями, не сразу поняла, что от нее требуется. Но госпожа жестом велела оставаться на месте, села напротив и положила на колени тонкий позолоченный поднос, разгладив на нем лист бумаги. Нанде безумно хотелось взглянуть поближе, как скользит по этому листу карандаш в тонких пальцах Лангвидэр, но она усилием воли заставляла себя сидеть на месте, только беззаботно смеялась, когда ветер срывал белые лепестки, путая их в ее кудрявых волосах. Живая…