Люди пытались спастись от подземной смерти под охраной джинксландского божества. Храм не защитил их, гномы, сломав печати, ворвались внутрь. Карлики навлекли на себя гнев самого города – туман не дал им уйти, как обычно давал своим жертвам, отравленным, в последний раз насладиться красками жизни. Однако и туман пришел слишком поздно. Фертеб поднял голову, не открывая глаз, выпрямился. Черный джинксландский камень возвышался перед ним необъятной громадой.

- Я тебя не уберег.

Заваленная трупами, залитая кровью. Словно кровь сочилась из трещин в самой земле. Неподалеку, почти у самого алтаря, вниз лицом лежал мужчина в одеянии монаха, и под ним расплывалась багровая лужа. Даже закрыв глаза, правитель Сентабы не мог полностью уйти из той трагедии, что обрушилась на город. На колени перед ним, собирая кровавые разводы на светлое платье, опустилась девушка в длинном, скрывающем волосы переливающемся платке. Длинные косы, перевитые пингарийским жемчугом, кольцами свились на полу.

- Никто не ждал, что придется сражаться с гномами, - едва слышно зашелестела она. В пустоте храма, где лишь они вдвоем принадлежали к миру живых, любой звук разносился многократным эхом. – Гномы – не люди. Людям, что были здесь, осталось недолго.

- Эволдо хотел, чтобы Сентаба купалась в крови, - жесткие черты лица Фертеба на миг исказились судорогой. – Он подослал гномов, обещая им сокровища города. Гномы поднялись снизу.

- Ты сделал всё, что от тебя зависело, - девушка оперлась на руки, подалась вперед, царапая ногтями каменные плиты пола. Их лица находились настолько близко, что Фертеб мог чувствовать ее дыхание. С ней он прошел дорогу своей жизни, от ребенка, неуверенно делающего первые шаги, до правителя, и сейчас, когда город в одну ночь превратился в кладбище, она вновь здесь. Она смотрела на уходящих из Сентабы эвийцев, и те, оборачиваясь, видели за решеткой тонкую женскую фигуру, окутанную розовым туманом.

- Я должен помолиться. Оставь меня.

- Как скажешь.

Она легко вскочила на ноги, радужный платок взметнулся вместе с ней, змеи толстых черных кос упали до колен. Рассыпалась туманом так же стремительно, как делала это перед ним – и десятилетиями до него. Она никогда не уходит, и пока стоит этот город – она будет рядом. Она давно забыла, сколько ей лет. Фертеб Кенейя вновь уткнулся лбом в холодные каменные плиты.

Солнце медленно поднималось над городом, но туман не уходил. Город залечивал раны. Воздух стоял над ним розовым облаком, защищая, как защищает мать новорожденное дитя. Зазвонили колокола на дневную молитву. Немногим посчастливилось уцелеть в эту ночь, но и они, оплакивая погибших, не спешили разделить свою беду с высшими силами. Фертеб покинул храм вскоре после полудня. Опустевший город встречал потерянным молчанием, словно до сих пор не верил, что за его границу, отмеченную витой решеткой и фонариками в траве, проникла подземная чума. Справа неслышно появился советник.

- Господин…

- Отправь гонцов в Карсалью, - запнувшись, Кенейя нашел в себе силы продолжать. В городе столько трупов, что для их погребения не хватит живых. – Отныне Сентаба покидает состав королевства навеки веков. Любой эвиец, переступивший ее границу, будь то купец или путешественник, должен быть казнен.

- Гонцы в Карсалью уже высланы. Господин Ферсах должен знать о случившемся.

- У Ферсаха с ними свои счеты, - горько усмехнулся глава Сентабы. – Его величество Эволдо думает, что джинксландцы на службе королевства – собака, которую нужно дрессировать. Когда он поймет свою ошибку, изменить ход событий будет невозможно.

Жилые кварталы понемногу редели, приближалась Корона Мира. А перед ней – узкая трещина с отвесными склонами, ущелье Рох. Тайна ущелья и рождаемого в нем розового тумана передавалась от отца к сыну через многие поколения рода Або’Кенейя. Никто, кроме них, не знал, чем на самом деле обусловлено диковинное природное явление, не всегда об этом знали и другие ветви семьи. Сентаба хранила свои секреты.

Там, за Короной Мира, - родина, оставшаяся лишь рассказами и далекими, покрытыми пылью веков преданиями, изолированный клочок земли в подданстве страны Оз. После благодатного климата Джинксланда полупустынный край на западе Эв вызывал тоску. Однако на бесплодной земле росли города, новым правителям подчинялась древняя магия – и стирались из памяти холмы и озера, и новые поколения уже не слышали музыки Джинксланда.

Фертеб Кенейя отвел взгляд от раскрошившихся вершин Короны Мира. Ущелье Рох разрывало земную поверхность шрамом глубокой, уже заросшей раны. Никто не знал, насколько далеко уходит оно к самому сердцу Земли, и что там, на дне, и есть ли вообще дно у узкой трещины, сотни лет назад принявшей строящуюся Сентабу под охрану своей древней, как сам материк, магии. Воздух над ущельем вился легкими струйками, ничем не напоминая непроницаемую завесу розового тумана, что стояла над городом несколькими часами ранее. Рассветы над Сентабой были зрелищем, впечатления о котором передавались из уст в уста в самых отдаленных уголках материка.

Камни на краю ущелья с тихим шелестом крошились под ногами. Фертеб не оглядывался, но знал, что позади на расстоянии вытянутой руки скользит за ним гибкая женская фигура, и платок трепещет крыльями за ее спиной. Не так уж и ошибались полководцы из свиты эвийского короля, с суеверным ужасом утверждая, что джинксландцы подчинили духов Сентабы. Город был еще слишком молод, чтобы иметь собственных духов. Ручейки каменной пыли стекали с отвесных склонов.

- Ты сделал всё, что от тебя зависело. Ты впустил меня в город.

Ее голос напоминал шуршание осыпающихся камней. Она сняла платок, безжалостно выдернув застрявшие в длинных шпильках пряди растрепанных ветром волос.

- Никто не ушел живым от тумана Сентабы.

- Ты никогда не сражалась с гномами.

Ее смех разнесся над ущельем нежными переливами.

- Знала бы прелестная принцесса Глория, кого призывают джинксландцы для охраны своих городов… Люди боятся магии материка. Вы, люди, смертны, к вам не успеваешь привязаться.

Фертеб резко обернулся, успев застать выражение странной растерянности на ее лице – словно она говорила вовсе не то, что хотела ему сказать. Она по-прежнему сжимала в кулаке шпильки с вырванными волосами. Ветер трепал полы одежды, уносил туман куда-то в сторону города. Сентаба еще не скоро оправится от полученных ран. Город был слишком молод, он не мог иметь собственных духов.

А ущелье Рох, глубокий раскол в теле материка, существовало всегда.

***

Принцесса Эвроуз, вцепившись пальцами в перила балкона, пыталась рассмотреть происходящее на площади. Внизу в дворцовом саду шелестели на ветру деревья, с улиц доносился нежный аромат сотен цветов. Ничто не тревожило покоя прибрежного города. Эвна умела веселиться и совсем не умела носить траур, здесь, в отличие от суровой прежней столицы, даже умерших провожали на небеса под лепестки цветов. На площади с самого утра толпились любопытные. С балкона девушке был виден деревянный помост, на котором предстояло встретить последние минуты красивой чужеземке, перед тем как ее голова покатится по неструганым доскам.

Эвроуз не интересовалась политической жизнью страны. Ее жизнь в ожидании скорого замужества была полностью отдана развлечениям и балам, и всё, что не касалось непосредственно ее самой, было для принцессы где-то необозримо далеко. Разговоры придворных о внесении имени чужеземки в состав династии вызывали у Эвроуз лишь приступы безнадежной скуки. И тем более девушка не могла понять, почему мать настолько остро реагирует на новое увлечение отца: прилюдная казнь на площади для безродной пленницы с островов была немыслимым вниманием, так расправлялись с преступниками знатного происхождения, но никак не с любовницами, которые не имели никакого влияния на ход истории. К тому же Эвроуз сомневалась, что женщина с островов успела стать отцовской любовницей. Ее в лучшем случае следовало отравить, но на этот раз Эвьен изменила привычной тактике. Что касалось самой Эвроуз, то она пленницу и видела-то всего несколько раз, та не выходила из своих комнат. Наряду с любопытством к чувствам старшей принцессы примешивалась доселе не знакомая ей жалость.