Его величество недооценивает своих противников. Что касается королевы, то во всей этой ситуации именно она смотрит на мир наиболее реально – Эвьен хочет вернуть Або’Кенейя в столицу, здесь они всегда под присмотром и надежным контролем. Кто знает, чем кончится конфликт из-за женщины с островов, если джинксландцы останутся на своей территории… Королева не верит в решение вопроса силой, и стремительное падение Сентабы для нее не представляет никакой радости. И всё же она придет, для нее сейчас народная поддержка очень важна. Что касается короля, то он, оставив Эвьен с фрейлинами, может привести сюда Лангвидэр. Слухи, конечно, плетут, что никакая она не родственница, однако здесь, в Эвне, горожане ее скорее жалеют, чем осуждают. А вот министры не потерпят. Он открыто, несмотря на сопротивление с их стороны, называет Лангвидэр родственницей, это страшный удар по их способности влиять на королевские решения. Что-то вроде обходного пути: не подписали – подождем, пусть пока личность давно потерянной племянницы укоренится в народе, слово короля в любом случае весомее. А там посмотрим – думаю, так рассуждает Его величество.

Пойдем, мой друг, скоро начнется самое интересное, прибыла королевская семья. Эвьен окружает стайка фрейлин, и… надо же, я не ошибся: король привез свою пташку и сюда. Между Лангвидэр и Эвьен, думаю, ты заметил, есть принципиальная разница: королева ненавидит новоявленную родственницу именно как женщину, забравшую у нее влияние на мужа и пусть и несущую проблемы стране, но – именно как женщину. А Лангвидэр, похоже, вообще не различает окружающих ее людей, для нее всё население страны Эв – безликая масса, лишившая ее родины. Женщина с островов не выделяет отдельно короля и королеву, или, к примеру, Меремаха и Мередит, для нее они, наравне с ни в чем не повинным народом прибрежной страны, - враги, которым эти тёмные глаза желают смерти. Это довольно необычно… нет, мой друг, не называй меня черствым, я просто слишком многое видел в этой жизни.

***

Его величество Эволдо с самого утра чувствовал небывалый душевный подъем. Когда на рассвете в Эвну примчался гонец из-под Сентабы с вестью, что накануне в районе полудня джинксландцы без боя открыли городские ворота, король едва дождался, пока проснется Эвьен. Она так старательно пророчила эвийской армии многочисленные беды и едва ли не гибель в предгорьях, что сейчас королю было просто необходимо отыграться. Сентаба пала без боя, ее витые решетки городских ворот распахнулись еще до того, как армия привела катапульты в боевую готовность. На рассвете город словно курился розовой дымкой, что поднималась из ущелья Рох, и эвийские солдаты, с любопытством рассматривая небывалой красоты город, двинулись по его улицам к дворцу Фертеба Або’Кенейя.

С того момента прошло почти двое суток.

По случаю первой победы над мятежниками Его величество приказал устроить в столице большой праздник. На усыпанную цветами площадь стекались нарядно одетые горожане, отовсюду слышались смех и пение. Магнолии в городе отцветали, облака лепестков осыпались в траву – зеленый приходил на смену белому. Пестрота ухоженных садиков горожан наконец дождалась своего часа – белые цветы с желтыми сердцевинами, что еще вчера безраздельно царили над Эвной, сегодня лежали на земле. Пройдет еще около недели, прежде чем на деревьях не останется ни тени белого, но начало было положено.

Площадь усыпали ковром весенних цветов, и в буйстве красок оживала столица, сбрасывая томную духоту. Лепестки бордовых роз устилали бархатную дорожку, по которой рука об руку предстояло пройти королевской чете. Эвьен любит розы. Сегодня их тонкий аромат будет везде. Мигрени, мучившие королеву, приходили однажды в год, во время цветения магнолий, и не возвращались до следующего сезона.

Несмотря на добрые известия и свежесть ее любимых роз, днем окончательно вытеснивших сладкую духоту, что сворачивалась змеей в ее груди, Эвьен выглядела на празднике мрачнее обычного. Роскошно одетая, с искусно подкрашенным лицом, она и сама напоминала садовую розу, не было заметно даже следов усталости последних дней. И всё же что-то тревожило королеву, не давало полностью отдаться празднику. Эволдо привез на площадь Лангвидэр, и в кои-то веки королева махнула на них рукой: не до этой сейчас. Куда больше волновала странная война без противника, стремительное падение первого из городов Або’Кенейя: это не похоже на джинксландцев. Это не похоже на Ферсаха, который, не давая задержать себя в зале заседаний, наотмашь сёк своим изогнутым фамильным клинком. Сентабой правит его брат. Они не сдаются без боя. Это-то и пугало…

Эвьен машинально улыбнулась в ответ на приветственные крики толпы. Рядом шел старший сын, почтительно ведя королеву под руку. С другой стороны – старшая дочь, Эвроуз. Ей уже шестнадцать, невеста… Сама Эвьен вышла замуж двумя годами старше. Эволдо не спешил, он держался с Лангвидэр немного поодаль. Чужеземку встречали настороженно: она была красивой, это обезоруживало и заставляло проникаться к ней сочувствием, но предпочитать общество пусть и племянницы обществу законной супруги… Это в головах консервативных эвийцев не укладывалось.

Оставив чужеземку на попечение ее маленькой служанки и даже не обернувшись в сторону Эвьен, король взошел на невысокий, усыпанный цветами помост, сооруженный специально для правящей четы. Матери помог подняться Эвардо.

- Два дня назад… доблестная армия нашего королевства положила начало битве с джинксландскими мятежниками. Наши солдаты в долгом кровопролитном бою взяли Сентабу – город в предгорьях Короны Мира, одно из владений рода Або’Кенейя. И так будет со всяким, кто осмелится выступить против своего короля. Нашей храброй армии – ура!

Горожане согласно зааплодировали, площадь взорвалась восторженными приветствиями. Эвийцы искренне радовались успехам армии, возможности разделить их с королевской семьей, собственно, самому факту победы: всегда приятно доказывать чужеземцам, что эвийский народ – храбрейший на материке. Королевскую чету и наследников забросали россыпью цветочных лепестков.

С самого края площади, у ворот в богатый квартал, где располагались особняки эвийской знати, за происходящим наблюдали командующий Золотой Армадой Меремах и начальник штаба сухопутных войск Маттаго. Адмирал неспешно курил трубку.

- Умом тронулся, - наконец заключил он, покусывая мундштук. – Джинксландцы ему помешали… что ж ты творишь-то, кара на наши головы, мы так по миру пойдем!

- Уж вы-то пойдете, - беззлобно подколол Маттаго отхватившего солидную пенсию морского коллегу. Меремах усмехнулся в усы. Это на людях они – непримиримые враги, океанский флот и сухопутная армия, Эволдо нравится поддерживать раздор среди подданных. Один на один можно снять маски.

Адмирал не ответил. Зоркие глаза старого моряка приметили выехавшего из переулка всадника. С виду обычный солдат, но одежда и лицо его были серыми от пыли, а конь под ним буквально валился с ног от усталости. Сам всадник, впрочем, выглядел не лучше. Пытаясь слезть с коня, он рухнул на колени и, пытаясь удержаться, уперся в землю руками. Меремах и Маттаго переглянулись. В охваченной восторгом толпе никто не обращал внимания ни на них, ни на этого человека, судя по форме, рядового «доблестной эвийской армии».

Солдат тоже заметил военачальников, однако, вместо того чтобы отдать честь, протянул в их сторону дрожащую руку.

- Сентаба… воды… - простонал он и, больше не в силах сохранять равновесие, растянулся вниз лицом.

Военачальники соображали быстро. – К вам ближе, - коротко бросил Маттаго и, как более молодой и подвижный, бросился к потерявшему сознание человеку, подхватил его подмышки. Меремах оглянулся: все взгляды по-прежнему были устремлены на короля. На них, к счастью, никто не обращал внимания.

Бедолага, похоже, умирает. Поймав нетерпеливый взгляд Маттаго, адмирал досадливо крякнул и подхватил солдата за ноги. Молодой привратник, отлично знавший обоих, сделал вид, что ничего не замечает.