Особым доверием моей матери пользовалась Святая Маргарита Кортонская, грешница, раскаявшаяся после смерти своего патрона, с которым жила вне брака. Без молитвы Святой Маргарите у матери не начинался ни один день, и я, считая себя весьма прогрессивным молодым человеком, периодически позволял себе посмеиваться над тем, с какой серьезностью мать относилась к уединенным беседам с почившей в далеком средневековье итальянкой.

Несмотря на мой здоровый скептицизм, религия никогда не была предметом наших ожесточенных споров. Мать не переставала регулярно звать меня к мессе, получая в ответ неизменный отказ, приправленный долей юношеского презрения к «бабьим сказкам», однако никогда не злилась и не повышала голоса, лишь как-то обреченно качала головой и уходила, оставляя меня наедине с моим упрямством. Сейчас, лёжа на скрипящей кушетке и уставившись в рассохшуюся обшивку потолка, я начинал понимать, почему именно Маргарита Кортонская.

Моя мать видела в её судьбе определенное сходство со своей. Уроженка юга Испании, вступив в брак не по католическому обряду, а в церкви Ордена Дагона, для своей веры она жила с Ксавьером во грехе. С той лишь разницей, что, в отличие от Святой Маргариты, моя мать не дожидалась смерти этого чудовища. Она бежала из Имбоки, боясь оглянуться и уже зная, что ждет дитя. Думаю, я понял бы её, если бы она решилась меня убить. Мать замаливала грехи до самой смерти, лишь я, ничего не зная о своем настоящем отце, не мог этого понять.

Сейчас, спустя тридцать лет, я оказался там же, где мать испытала самые ужасные потрясения в своей жизни. Полагаю, именно здесь, в обители греха и всеобщего упадка, её душа впервые по-настоящему потянулась к Господу. Я ощущал сейчас почти физическую потребность в молитве, мне казалось, что если я не попытаюсь открыть свое сердце вере, то потеряю последнюю надежду. Но имел ли я на это право? Я, рожденный во грехе не столько из-за того, что отец и мать никогда не состояли в браке, - просто Ксавьер Камбарро не был человеком, он являл собой чудовище, поднявшееся из глубин, чтобы однажды туда вернуться. Я принес две клятвы Дагону и должен принести третью. У меня нет этого спасительного права.

Груз безвыходности лежал на сердце тяжким камнем. Погруженный в свои мысли, я даже не заметил, что нахожусь в комнате не один. Осознание этого пришло ко мне неясными полувзглядами, едва слышным шорохом ткани и тихим постукиванием ритуальных колец. Признаюсь, мой мозг находился тогда в состоянии некого оцепенения: слишком много непередаваемого, древнего ужаса выпало на мою долю за последнее время. Я просто устал реагировать и чувствовал себя безумно истощенным, будто страх высосал до дна все мои силы.

Медленно повернув голову, я увидел Ухию. Жена сидела рядом со мной в хорошо знакомом мне кресле с высокой резной спинкой. Золотую тунику, в которой я видел её в последний раз, Ухия сменила на одно из своих платьев, щупальца были скрыты тонким пледом. Внешне она сейчас ничем не отличалась от обычной женщины.

Ухия выглядела утомленной. Ни слой косметики, ни две заколки в виде тонких расходящихся лучей, скреплявших пряди волос на висках, не придавали свежести её лицу. Заметив, что я смотрю на неё, Ухия кивнула мне и слабо улыбнулась. Кто она сейчас? Неужели я вновь оказался наедине с Ксавьером? Худшего поворота событий нельзя было и представить. Я лежал перед Ухией абсолютно беспомощный и мог пошевелить разве что пальцем – от осознания того, что отец моей жены имел все шансы убить меня без какого-либо встречного сопротивления, меня прошиб холодный пот.

- Ухия?

- Да, Пабло? – её голос звучал по-прежнему тихо и певуче. Я привык к этому голосу. Несмотря на мое отвращение к её щупальцам и деятельности жрицы, я привык к этой женщине. Именно она пела мне, прогоняя непрошеные видения и навевая сны. Моя жена и моя сестра, она клялась мне в вечной верности у алтаря Дагона, а я смотрел в её тёмные глаза и не мог вымолвить ни слова в ответ.

Вне всякого сомнения, голос принадлежал ей. Исчезли уродливые гримасы Ксавьера, делавшие её красивое лицо бесконечно отталкивающим. Мог ли я быть уверен, что сейчас говорю со своей женой? По крайней мере, я хотел в это верить.

- Кто ты? – спросил я первое, что пришло в голову. Хотя самым логичным лично для меня было бы «какого дьявола творит твой отец?!». Разумеется, я не надеялся получить правдивый ответ, а потому продолжал внимательно наблюдать за её лицом. Мимика Ксавьера была для меня легко узнаваема, однако сейчас я не замечал ничего даже отдаленно похожего на его кривляния под накладными лицами. Ухия широко распахнула густо накрашенные глаза.

- Пабло, ты болен? Я твоя жена, помнишь? Ты обещал, что мы никогда не расстанемся. И будем жить в море… вечно. Помнишь? – уже настойчивее повторила она и склонилась ко мне, почти касаясь губами моего лба. Я невольно задержал взгляд на её шее. Если за время, пока я лежал без сознания, такому успел научиться Ксавьер, то я их не различу. Для простоты я принял поистине соломоново решение: считать, что рядом со мной действительно находится Ухия, однако не терять бдительности. Я так и не смог разобраться в тонкостях их дьявольских заклинаний.

- Я помню, Ухия. Мы будем жить вечно среди колонн Й’хантлеи.

Ухия определенно удивилась. Она отстранилась от меня и снова выпрямилась в своем кресле, даже не пытаясь замаскировать цепкий недоверчивый взгляд. Мне не составило труда понять, что своей неосторожной фразой я возбудил у неё какие-то подозрения, а потому решил впредь быть осмотрительнее.

- Тебе известно о существовании Й’хантлеи, Пабло? – Ухия задумалась, тонкая морщинка прорезала её лоб. Однако спустя несколько секунд моя жена радостно захлопала в ладоши. – Значит, Дагон принял тебя! Дагон позволил тебе увидеть священный город. Ведь ты видел его во сне, да?

Не видя смысла спорить, я кивнул. Эта версия пришлась мне по вкусу. Казалось, Ухия, поглощенная радостью, уже забыла о своих подозрениях, и я решил, что момент достаточно благоприятный, чтобы продолжать задавать вопросы. Я должен во что бы то ни стало узнать, чем закончился наш с Хорхе поход в горы.

- Пабло, придет время – и мы вместе поплывем среди колонн Й’хантлеи. Уже не во сне, а наяву, и у нас с тобой будет вечность. Тебе осталось лишь принести третью клятву великому богу.

Меня вновь озарила догадка. Название Й’хантлеи было произнесено капитаном Орфео, который в тот момент находился в моем сознании. Беседа про колонны подводного города велась фактически между старым капитаном и его внуком – выходит, Ухия либо не помнит ничего, что происходило после захвата её мозга частицей Ксавьера, либо считает, что не помнить лабораторию в горах полагается именно мне. В таком случае, будет лучше, если она будет считать, что город действительно явился мне в снах.

- Ухия, скажи мне… - я тщательно подбирал слова, опасаясь вызвать у неё новые подозрения. Не нужно показывать излишней осведомленности, это может быть опасно. – Сколько времени я здесь нахожусь?

- Почти два дня. Отец нашел тебя в своем кабинете, ты был без сознания, Пабло. Отец сказал, ты читал одну из его книг. Не нужно этого делать, - мягко упрекнула она и провела рукой по моим волосам. От неожиданности я вздрогнул так, что она отдернула руку и взглянула на меня с неясным оттенком обиды, очевидно, решив, что мне неприятны её прикосновения. Однако сейчас это было меньшее, что меня интересовало.

- Что? – не веря своим ушам, переспросил я. – Ксавьер нашел меня в кабинете?

- Да, Пабло.

Рука Ухии коснулась моего плеча. Я искоса видел крупные перстни и широкий браслет, охватывающий её запястье. Все украшения, что носила верховная жрица Дагона, принадлежали к сокровищам, которые сектанты поднимали из морских глубин. Дагон – золото из моря. В ответ на молитвы он посылает своей пастве рыбу и золото и требует взамен человеческих жертв. Как знать, быть может, одно из колец Ухии пришло в её руки в обмен на жизнь моей Барбары. От этой мысли я невольно вздрогнул и отвел взгляд, стараясь не смотреть на поблескивающий желтый металл, испещренный диковинными орнаментами.