Мне необходимо было подумать. Присутствие Ухии отвлекало, вынуждая постоянно держаться настороже, не давая полностью сосредоточиться на полученных сведениях. Однако, как бы мне ни хотелось сейчас остаться одному, Ухия была единственной, на чью помощь я мог рассчитывать, пытаясь разобраться в происходящем. Иного выхода не было. Я предпочел бы наведаться за разъяснениями в уже хорошо мне знакомый дом деревенского священника, однако я с трудом мог даже пошевелить рукой – думать о том, чтобы подняться на ноги, было бы слишком самонадеянно с моей стороны. К тому же… Хорхе, которого я считал своим единственным другом в этой проклятой деревне, нанес мне тот сокрушительный удар в спину. Начиная думать о причинах его поступка, я неизменно приходил к выводу, что всё меньше понимаю логику творящихся вокруг меня событий. Я не мог избавиться от ощущения, что все в этой деревне – Ксавьер, Ухия, священник и жители – носят накладные лица. Нет смысла искать под масками хоть каплю правды, в которой я мог бы быть уверен. В Имбоке у меня нет права на беспечность. Чужак, сын главы этой деревни, я могу полагаться только на себя, иначе их расправа надо мной не заставит себя ждать.

Я предпочел оставить Хорхе на потом – хотя бы до того времени, пока силы не вернутся ко мне и я вновь не смогу уверенно передвигаться. Ведение моих записок помогает мне сохранять здравый рассудок и по мере возможности систематизировать мои знания об этом месте, однако я стал замечать, что испытываю определенный страх, заглядывая на уже давно исписанные страницы, - будто я боюсь увидеть что-то, что успело скрыться в спасительном забытье, дабы не позволить мне окончательно утратить разум.

- Два дня назад? – продолжил уточнять я, надеясь, что всему виной мое недостаточное знание испанского. Однако за время, проведенное в деревне, язык, который я так и не успел выучить благодаря отвращению матери ко всему, что было связано с её родиной, становился для меня понятным. Я не мог ошибиться.

- Да, Пабло, - Ухия смотрела на меня с сочувствием, будто перед ней лежало больное дитя, нуждавшееся в покое и утешении. – Ты пришел в кабинет отца, взял книгу из шкафа… Пабло, ведь тебе не знаком язык, созданный Глубоководными, и иные тайные языки, которыми владеют жрецы Дагона. Что привело тебя туда?

В голосе Ухии по-прежнему звучал мягкий укор. Словно она хотела убедить меня, что ни она, ни Ксавьер Камбарро не против того, что я явился сюда непрошеным гостем, однако считают мой поступок крайне неразумным. Но почему она утверждает, что меня нашли здесь читающим книгу? Я готов поклясться, я отчетливо помню, как и в самом деле поднялся на этаж Ксавьера, прошел в кабинет и попытался разобрать диковинные значки в древнем фолианте, как при виде натянутых на распорки накладных лиц в стеклянном шкафу меня едва не стошнило, а потом, прогоняя вызванное затхлым воздухом комнаты видение, передо мной появился старый губернатор и приказал убираться вон. Я помнил события того дня настолько четко, словно это было вчера.

Но ведь именно после моего визита на этаж Ксавьера мое сознание стали посещать чужие мысли, я стал слышать голос своего давно ушедшего в море предка, чувствовал попытки капитана Орфео проникнуть в мой мозг. Я окончательно укрепился в своем решении выяснить, почему Ксавьер лишен права носить ритуальный нож, а обязанности жрицы исполняет Ухия. Я, подгоняемый чужой волей, отправился в сопровождении Хорхе в опасную экспедицию в горы и наткнулся в лаборатории на химеру с лицом моей жены.

Паническое непонимание происходящего продолжало упрямо биться в моей голове. Неужели удар, что обрушил на меня священник, был настолько силен, что я, потеряв память, явился к Ксавьеру во второй раз?

- Ухия, скажи мне… что было после того, как мы вернулись из лаборатории в горах?

Я увидел в глазах моей жены непередаваемое удивление, однако, самонадеянно решив, что если продолжу вываливать перед ней всю известную мне информацию, то лишу Ухию возможности придумать подходящий ответ, продолжил:

- Когда мы с пастором Хорхе пришли в лабораторию в горах, мы обнаружили там Ксавьера. Его частица заняла твое сознание, вытеснив тебя, Ухия, поэтому, полагаю, ты не помнишь ничего из произошедшего. Ксавьер – отступник, он больше не верит в Дагона. Он не может возглавлять Тайный орден и лишен права носить ритуальный нож. Он владеет знаниями, которых достаточно, чтобы призвать существо Порога. Если ему это удастся, и людям, и подводному племени придет конец. Я пытался его остановить, потому что так приказал капитан Орфео. Однако мне не удалось. Что произошло потом, Ухия? Почему я здесь?

Во время своей отчаянной тирады я имел возможность наблюдать, как подвижное лицо жены приобретает крайне растерянное выражение. Я видел, что Ухия шокирована моими словами, и втайне испытывал какое-то неясное торжество: если они думали, что я не помню ничего из случившегося, они глубоко заблуждаются. Пабло Камбарро больше не позволит водить себя за нос. Теперь я понимаю, что тогда мне следовало крепко держать язык за зубами, однако я слишком устал бояться в этой деревне даже собственной тени. Мне необходимо было выговориться, хоть как-то вернуться на игровую доску.

Одно из двух. Или Ухия ответит мне правду, или соврёт. Но что вообще в этой деревне есть правда? Имбока одним своим существованием будто растворяла границы реальности.

- Пабло, ты говоришь ужасные вещи, - наконец произнесла Ухия и испуганно поднесла руку к лицу, словно отгораживаясь от меня. Я вновь невольно бросил взгляд на браслет на её запястье: на широкой золотой полосе были выгравированы уже хорошо знакомые мне узоры, являвшиеся отличительной чертой культуры подводного племени. Переплетение тонких выпуклых нитей передавало невоспроизводимое изящество и вместе с тем несло в себе затаенный ужас, который видели лишь те, кто не был рожден в Имбоке. Я никогда не смогу спокойно смотреть на эти орнаменты – и у меня нет ни капли желания привыкать к ним, вливаться в ряды тех, кто создает подобные украшения.

- Мой отец – преданный последователь Дагона, - в голосе Ухии зазвенела ярость. – Орден Дагона основал капитан Орфео. Когда пришло время и он покинул нас, чтобы уйти в море, нож и амулет взял в свои руки Хосе Камбарро, после него – мой отец. После отца – я, дабы дать ему возможность спокойно подготовить свое тело и душу к тому, чтобы спуститься под воду и навеки примкнуть к пастве великого бога. Все члены семьи Камбарро верят в Дагона, Пабло. Ни у кого ещё не было повода обвинить нас в измене нашему богу.

- Ксавьер разочаровался в той силе, которую приносит поклонение Дагону, - казалось, в тот момент я искренне наслаждался её испугом. Ухия отодвинулась назад, неотрывно глядя на меня широко распахнутыми глазами. – Он призывает демонов Порога, дабы поработить морское племя.

- Я не желаю этого слышать! – вскрикнула Ухия и, дрожащими руками дернув рычаги кресла, развернула его, чтобы наконец оставить меня одного. Однако неожиданно она остановилась. – Пабло, о чем ты говоришь? Я не понимаю. Ты пролежал два дня, не приходя в себя, а теперь начинаешь говорить страшные вещи. Ты не должен настолько серьезно воспринимать сны, Пабло, это опасно. Я знаю, ты был воспитан на другом континенте, ты не можешь привыкнуть к нашим обрядам, но это твоя судьба, не стоит ей сопротивляться. К тому же у тебя нет выбора. Ты рожден, чтобы служить Дагону, твой мир – Имбока, откуда ты уйдешь в море.

- Сны?

Я нашел в себе силы поднять голову. Ухия вновь внимательно смотрела на меня, и испуг на её лице сменялся прежним сочувствием.

- Сны, Пабло. Ты видел всё это во сне. Лаборатории в горах не существует.

- А демоны Порога? – я не желал сдаваться. Всё, что произошло в горах, чужой голос в моей голове, мое сражение с химерой в облике моей жены – всё это не могло быть сном. Слишком реально я снова и снова видел те ужасающие картины, где на земляных стенах лаборатории, скрывая светящуюся грибную поросль, появлялась гигантская тень. Лишь случайность спасла меня от необходимости лицезреть порождение безумия Ксавьера.