Вторая часть его тела, что осознал он опосля пальцев собственных, стало его мужское достоинство, что в отличие от рук проявило себя сразу да в полную силушку. Да как понял Кайсай по его положению, возлегал он почему-то тоже голый полностью.

Заходя на свой очередной круг обхода странного, ведьма вдруг резко встала да пристально посмотрела на ту его часть тела предательского, что так нежданно-негаданно ожил у полу покойника.

Сначала ведьма пристально рассматривала оживший отросток, даже чуть наклонилась, приглядываясь, а потом взяла да пожулькала его ручкой своей нежною, как бы проверяя, а не грезится ли ей это видение. Лишь убедившись, что это чудо всамделишное, перевела взгляд на лицо страдальца от стыда горевшего, да узрев щёлки глаз прищуренные вполне мило улыбнулась молодцу.

– Ни как очухался? – спросила дева журчащим голосом, да отпустила отросток уж с ума сходивший от её прикосновения, и погладив его по щеке добавила ласково, – красавчик. Погодь, пить подам…

Прошёл всего день, а он уже смог сесть самостоятельно. Правда, встать пока не удалось. Ноги не слушались. Странно, но при больной спине ведьма его лечащая, заставляла рыжего лежать именно на позвоночнике, не позволяя даже переворачиваться, притом лежак был такой жёсткий будто каменный. За это время он себе уж всё отлежал, что возможно было.

Кайсай к этому времени знал где он находится. Знал и то, что случилось с ним. И кто есть хозяйка, что по-прежнему голышом бегала.

А произошло следующее. Опосля того как он Шушпана вырубил да наклонился над бездыханным телом противника, подлый Морша почитай в упор всадил в спину стрелу с наконечником, как раз под задравшуюся при наклоне бронь кожаную.

Притом чуть ли не по самый хвостовик вогнал. Кайсаю дико повезло каким-то чудным провидением, что та лишь вскользь по рёбрам вдоль хребта прошла. Кулик, захваченный потасовкой, не заметил вовремя, что Морша уже давно наготове лук держал да целился, вот только рыжий крутился стремительно, и он никак не мог поймать момент для выстрела.

А вот после того, как тот ублюдок выстрелил, Кулик в неописуемую ярость впал, себя ни помня от бешенства. Рассказал он всё это в красках да руками размахивая, что сам от себя не ожидал подобного. Помнил только, что кричал: «Нечестно так!» да вместо того, чтобы меч с пояса выдернуть, выхватил из-за спины топор плотницкий да ткнув коня пятками, в два прыжка подскочил к предателю.

Тот от неожиданности видать, да и с перепуга ошалелого закрыл голову крест-накрест, руки вытянув, а Кулик так и рубанул по тому «кресту» топором со всего маха да плеча широкого. И лук разрубил и обе руки окультяпил будто ветки дерева.

Как в дурмане был, рассказывал белобрысый заступник правосудия. Помнил о произошедшем плохо, отрывочно. Только когда с коня соскочил да к Кайсаю кинулся, объявился какой-то старичок-недомерок рядышком. Мелкий такой, как не настоящий, игрушечный, но тогда Кулик не придал этому значения. Старичок ругался матерно да так загибочно, что Кулик с трудом понимал, что это могло значить по-народному.

Кричал, верещал создавая панику, то и дело на Кулика покрикивая чтоб быстрей тащил убитого, каким он Кайсая посчитал видимо. «Тащи в лес!» – орёт да матом Кулика обкладывает, то и дело тыкая ручонкой куда-то в сторону. Ну, Кулик и потащил за шиворот волоком в лес куда этот «недодед» указывал.

Уж совсем из сил выбился, а тут глядь, избушка в лесу стоит и дева при ней голая. Дед на Кулика орёт, тащи, мол быстрей и опять «а-та-та», матершинник недоделанный, а Кулик деве орёт мол, что стоишь, дура голая, давай, помогай по-быстрому.

В общем, все орали, все метались, но только Кулику так никто и не помог волочить тушу неподъёмную. А когда дотащил до избушки да внутрь заволок, то по словам белобрысого спасителя сам чуть не сдох от нехватки воздуха да обессилив полностью. Еле отдышался да от кругов в глазах избавился. А как дева за нож схватилась да начала полосовать спину рыжему чтоб стрелу оттуда вынуть целиком под кожу залезшую, Кулику вообще плохо сделалось, и он потерял себя где-то у стеночки.

Дева колдовская что голышом бегала, оказалась ни-кабы-кто, а еги-бабой посаженной. Самой настоящей! Не сказочной! И кликали её Апити. Только откуда она здесь взялась, Кулику было не ведомо, хотя этот лес с малолетства излазил пацан вдоль да поперёк по грибы, по ягоды. Никакой еги-бабы в их лесу отродясь не было.

Да и дед тот «недодед» пропал за раз, как сквозь землю провалился будто не было. Чуть ли не на глазах Кулика растворился в воздухе. Белобрысый сомневался даже, а был ли он. Кулик рассказывал Кайсаю всё это почти шёпотом, постоянно намекая что тут не чисто всё, да нежитью смердит на полёт стрелы, а у еги-бабы вообще ничего не стал спрашивать, надеясь на авось, что всё обойдётся как-нибудь.

Только к вечеру как еги-баба всё сделала да обнадёжила что с Кайсаем всё сладится, решил к развилке украдкой наведаться. Только ни Шушпана, ни Морши там уж не было. Костёр потушен. Их коней в поле след простыл, а вот его конь да конь рыжего гуляли по степи парою, но ходили от леса по поодаль, пришлось шлёпать за своим пешим ходом, так как окликать голосом побоялся, а друг ещё какую беду накликает.

Он вспомнил про пояс золотой, что Кайсай на траву бросил перед побоищем, но поискав его на том месте, не нашёл. Видать ушёл в чужие руки загребущие. Своего коня он забрал да к избе привёл, а вот конь Кайсая не дался, как ни пробовал. Так и остался пастись в степи в одиночестве. Кулик каждый день ходил туда да каждый день издали уговаривал животину топать к хозяину. Тот смотрел на него будто выслушивая, но идти категорически отказывался.

На следующее утро при свете солнечном, Кулик увидел на перекрёстке след крови отчётливый, уходящий по дороге в лес в сторону их поселения. Он поехал по следу капли рассматривая, да полпути обнаружил Моршу дохлого. Истёк кровью видать, гад мерзопакостный. Ума не хватило культяпки в костре прижечь. Вместо этого рванул в поселение, даже про коня забыв да только далеко не ушёл. Расплата настигла гниду подкожную…

Как только Кайсай смог ходить самостоятельно, он тут же стал порываться сходить за конём, коего Васой кликали, но еги-баба сразу осадила торопыгу «нетерпёжного», притом довольно спокойно, но, тем не менее, очень убедительно:

– Не переживай, касатик, – про журчала молодуха, улыбаясь хитренько, – никуда твоя коняга не денется. Там за ним присмотрят кому надобно. Пусть походит, травку пощиплет. От тебя дурня отдохнёт маленечко.

Как ни странно, но её слова подействовали волшебным образом. Кайсай сразу успокоился и уверовал в то, что говорит хозяйка странная, притом уверовал безоговорочно и даже спорить не хотелось с голой девою.

Вообще эта ведьма производила на него непонятное воздействие. Сначала, пока лежал, она всякий раз мимо прохаживала да без зазрения совести возбуждала безжалостно. Он отчаянно боролся с напастью постыдною, только тщетно всё. Даже глаза зажмуривал, чтоб не видеть её прелести. Так этот предатель возбуждался от одного её шороха да лёгкого дуновения воздуха, что дева создавала мимо прохаживая.

Потом толи привык к её виду оголённому, толи ведьма своё колдовство ослабила, а он больше склонялся к варианту последнему, еги-баба перестала Кайсая возбуждать как бывало ранее да коли на ней внимание не задерживать, то вообще ничего с его предательским органом не делалось.

А когда рыжий стал ходить самостоятельно, эта напасть навалилась с новой силою. Правда тогда он уже штаны одел свои кожаные, и это было не так заметно, хотя местами и топорщилось, но эта колдунья с титьками, видать всё про него чуяла да всё ведала, поэтому, то и дело ухмылялась с ехидцею в очередной раз проплывая мимо молодца.

Странное то было чувство какое-то. К самой деве, что не одевалась вообще никогда, Кайсай относился настороженно, откровенно побаиваясь, а вот его мужское достоинство будто ему не принадлежавшее, жило своей жизнью самостоятельной и на деву колдовскую даже очень реагировало.