…Томка всё дёргала руководительницу за рукав:

– Алина Ивановна, а где мой гитарист?

– Придёт, куда он денется…– отмахивалась Алька. А сама, если честно, переживала: вдруг забудет или проспит.

Когда дети уже заняли места в подъехавшем автобусе, Алька, наконец, увидела Финиста. Издалека – чёрным восклицательным знаком на белом тротуаре (а она и не заметила, что из низких серых туч просыпался первый снег!). Узнала его по силуэту. И по походке: он шёл, будто над тротуаром, по снежинкам. Легко-легко и немного враскачку. В одной руке – уже знакомая ей и девчонкам гитара в чёрной коже, а в другой – почему-то плоская коробка на верёвочных петлях. А рядом с ним шагала пухлявая девица в цветастой шали с такой же коробкой. У Альки прямо-таки челюсть отвисла.

– Это что за матрёшка? – спросила она Алёну.

– Это наша изостудия, – ответила та.

– А чего это ваша изостудия эксплуатирует нашего музыканта?

– Ну, наверное, это её личное дело, – рассеянно заметила Алёна.

– Вот уж нет, – угрожающе пробормотала Алька. – Это как раз моё личное дело. Конечно, при детях я её убивать не буду. Но попадись она мне в тёмном переулке без свидетелей…

И они с Алёной похихикали, как заговорщицы. А когда эти два голубочка подошли к автобусу, Алька спокойно и доброжелательно улыбнулась обоим и поздоровалась. А на душе у нее было муторно так. Она ещё и жену Иванова припомнила. Вот вам и светлый мальчик, Финист – ясный сокол. Банальнейший донжуан. Казанова районного масштаба. Тьфу, даже думать противно…

А с детишками всё классно получилось. Просто великолепно. Алёнкины поэты смотрелись (и слушались!) не хуже ярославских продвинутых ребят. Алькины… ну, в общем-то, тоже. Мишаня, правда, скромно отсиживался в уголке: прозу решили оставить на потом, а затем и вовсе передумали прослушивать – слишком уж затянулось мероприятие. Никогда раньше не думала, что бывает сразу так много подростков, пишущих стихи. А ещё говорят, будто растет прагматичное, некнижное поколение!

Конкурс был не совсем конкурс, а фестиваль детского творчества. Ну, и, слава богу, что не присуждались места и премии – обошлось без обид и без чванства. Проходило все это дело на базе детской киностудии, и Алька решила, что это не зря, что киношники тут под шумок себе свеженьких талантиков присматривали. Из «писательской» номинации – сценарии сочинять, художников – мультики рисовать. Драмкружковцев, естественно, в актёры. Главного киношника звали Рэм. Милый такой дядька, старенький совсем, но бодрый, идеи из него так и сыпались. Еще были стриженая седая тетка, похожая на престарелую пионервожатую, и респектабельный господин в золотых очках – его представили как директора частного гуманитарного лицея. Эта троица сидела за круглым столом на маленькой круглой сцене. И вообще весь зал был круглый, потому что киностудия помещалась в старинной крепостной башне. А ещё на сцене стояли настоящие спиленные сухие деревья, украшенные лентами и колокольчиками, и по стенам висело много-много нелетающих воздушных шариков.

Пока выходили из автобуса, двигались по сложно закрученным (видать, врагам назло) коридорам, Алька обливалась холодным потом, пересчитывая детей. Раз, два, три, четыре, пять… Где шестой? Гена, не отставай! Наталья, не убегай вперед, нам не надо на третий этаж! Потом заняли свои кресла в зале, и она расслабилась. Даже чуть не задремала под монотонное чтение юными стихотворцами своих лирических откровений. И вдруг старичок Рэм воскликнул:

– А вот у нас сидит молодой человек с гитарой! Наверное, он не зря сюда пришёл.

Так как, кроме Финиста, никого с гитарами в зале больше не было, Алька поняла: это объявили «наших». Ухватила Томку за влажную ледяную ладошку и потащила к сцене, по пути спотыкаясь о чьи-то ноги и сумки. Витюха двинулся туда же с другой стороны зала, оставив свою спутницу с шалью на плечах сторожить гитарный чехол.

Финист ударил по струнам. Томка заголосила:

Не плачь,

Так получилось, что конфет нам не дают,

И пионеры даже фантики жуют,

И бедный, дружный весь наш дом

Решает мирно за столом,

Кого на ужин мы сожрем, но ты не плачь!

Зрители сползли под стулья от хохота. Даже серьёзный директор лицея пришел в состояние дикого восторга: покраснел лицом и, взвизгивая, принялся колотить себя ладонями по толстым ляжкам. А киношник и «вожатая» о чём-то оживлённо зашептались. Руководитель детского творческого объединения Алина Ивановна Ярцева сидела на краю пыльной сцены, свесив ноги в проход, и думала: «Это успех!»

Скорее всего, народ проникся не столько незамысловатым юмором песенки, сколько Томкиным хулиганским обаянием. Ну, прямо Том Сойер в юбчонке в белую горошину! И даже имя похожее.

А ещё Алька вдруг заметила, что Финист и Томка – как брат с сестрёнкой, просто на одно лицо: оба светловолосые, остроносые, широкогубые и голубоглазые. Может быть, и впрямь родня какая дальняя?

Потом Генка читал свои стихи – тоже юморные, про взорвавшуюся скороварку, про бронепоезд со знаком качества. После него выступали близняшки (а старшая сестрица со стыда сгорала за их слезливую лирику). Кирюха ничего не читал, он с деловым видом бродил по залу и щёлкал «Зенитом». Затем Алина Ивановна представила «ещё один дружный творческий коллектив из нашего прекрасного города», и плюхнулась, наконец, в кресло, чтобы с чистой совестью послушать Алёнкиных воспитанников. Краем глаза углядела, как Финист с «матрёшкой», взявшись за руки, пошли к выходу. Да ну и пусть…

Потом все вместе толпой восторженных провинциалов побродили с полчаса по центру города. Сфотографировались на память около бронзового князя Ярослава с церковкой в ладонях. Алёна обозвала памятник Славой Мудрым и, посмеиваясь, сообщила, будто студенты именуют эту статую «мужик с тортом». (Алька этого не знала, во время её недолгой учёбы в Ярославле этот прикол ещё не был в ходу). А потом они сели в свой автобус и поехали домой. Без гитариста и «изостудии» – те предупредили водителя, что их ждать не надо, вернутся позже, сами по себе. Шут с ними – взрослые, самостоятельные. Главное, что вся мелюзга на месте. Алька и в автобусе ещё несколько раз лихорадочно пересчитывала своих подопечных. Ответственность – страшное дело. Как это люди в педагоги идут и не боятся?

10 ноября

Детки мои бредят киносъёмками. Дядюшка Рэмус увлёк своими вдохновенными сказками о творческих планах. На занятиях теперь заметок не пишем – сочиняем сценарий.

========== 12, 13. ==========

Танька уже приходила к юнкорам в октябре – по Алининой просьбе прочла лекцию о всяких-разных неформальных течениях в молодёжной культуре. Алькины пятёрочники, мамины дочки-сыночки, раскрыв рты, слушали о хиппи, панках, митьках и прочих нереальных, на их взгляд, сообществах. И вот она опять сегодня заглянула. Привела хипповатого Митю – парнишку с длинными волосами, это его Алька видела ещё в первый день знакомства с компанией. Мите было семнадцать лет – ненамного старше её юнкоров. Учился в вечерней школе. Работал оператором котельной, то бишь кочегаром. Ну и что? И Виктор Цой с этого начинал. И Бродский. Мальчик оказался малость ленивым, но смышлёным. Подкинул для сюжета будущей киношки несколько разумных идей, написал для газеты толковую заметку о своей вечерней школе

11 ноября

Киношка будет о чём-то добром, светлом. О детишках этаких замечательных с обострённым чувством справедливости. О том, чего в жизни не бывает, но очень хочется, чтобы немножко было.

13.

Поначалу там не намечалось никаких чудес, просто фильм про школу. Титры под плавную музыку – и вдруг пронзительный визг электрического звонка. Бесконечный школьный коридор с большими окнами. На одном из стёкол дырка и расходящиеся от неё трещины-лучи. Постепенно нарастал, накатывался на зрителя гул детских голосов. И вот из классов вырвалась на волю толпа обезумевших от весеннего солнышка учеников. Трое мальчишек гоняли ногами мятую банку из-под пива, добавляя к общему шуму изрядную порцию жестяного грохота.