Вызвали её неожиданно, позвонили прямо с утра домой. На тот момент Алина только-только начинала обживаться в своей собственной, полученной в наследство от бабушки квартире, из которой не выветрились еще следы похорон, и где царила суматоха переезда. В общем, ничего подходящего к случаю, кроме мятой сиреневой бумажины, она не обнаружила, покромсала её по-быстрому и запихнула в карман пиджака. А в высоконачальственном кабинете разложила эти клочья на краю гигантского полированного стола и принялась медленно-медленно конспектировать то, что изрекал Румянцев, Великий и Ужасный. Мэрский зам страшно возмутился:

– Что вы тут копаетесь? Почему, почему вы пришли на интервью без диктофона?

Алька мысленно усмехнулась его манере удваивать слова. И честно-откровенно призналась: мол, у меня диктофона нет, и никогда не было. А почему не было? Да потому что не выдали.

Великий и Ужасный позвонил редактору и, ничуть не стесняясь присутствия юной девушки, наорал на беднягу. Через день на Алькином письменном столе лежала чёрная коробочка. И две кассеты. И пара аккумуляторов с зарядным устройством. Она тогда так гордилась своими пробивными способностями!

========== 3. ==========

Я была тогда другая. Не лучше и не хуже, чем сейчас – просто другая. Слушаю – и не узнаю себя. Даже голос в наушниках не мой, чужой – звонкий какой-то. Странно переводить живую речь в черные строчки, ползущие по экрану компьютера. Моя малышка спит, а я печатаю. Главы летописи-исповеди, как сны-воспоминания, ползут, ползут…

11 августа

Нет, я человек не творческий, и не убеждайте меня в обратном. На творческих я насмотрелась, спасибо. Один Володя Полонский, наш местный бард, чего стоит. Вламывается по ночам в квартиры знакомых, требует, чтобы с ним поговорили. Он человек легко ранимый, у него депрессия. Его никто не любит, никто не понимает. Кругом волки – не люди. Волчье время.

– Володя, два часа ночи! Тебе на работу завтра. Мне, кстати, тоже.

Нет, он не хочет ничего слушать. Сначала я должна выслушать его. Все его жалобы на тяжёлую жизнь. Он пьян. Он читает наизусть свои стихи, потом Гумилёва и Есенина, потом опять свои. Бормочет что-то невразумительное. Я наливаю ему чаю и звоню Марине, чтобы не беспокоилась. Я говорю ей, что не знаю, с кем он пил. Она не верит. Думает, что со мной.

Он несчастный человек. Ему сложно общаться с людьми: с ним никто не хочет разговаривать. С ним, зато потусторонние силы очень охотно беседуют. Всякие черти с рогами. Дьяволица рыжая в чёрных чулках. Он скоро бросит всё и уйдет туда, к ним. Потому что уж лучше в аду, чем в нашей земной бестолковости. И я ему верю. Но я туда вместе с ним не собираюсь.

– Ну, подумай сам, Володька! Если я уйду, кто здесь-то дела делать будет? У меня таких, как ты, творческих людей, – полгорода знакомых. Должен кто-то их в период депрессии чаем отпаивать. Одной Таньке не справиться…

========== 4. ==========

На самом деле к Алине нечасто ходили гости. Разве случайно забредёт кто-нибудь на огонёк – как вот Володька. Однажды она написала умилительную статью, расхвалив его концерт в одном поселковом доме культуры, и бард счёл это поводом для начала дружеских отношений. И не только дружеских. Алька легко согласилась на странную роль то ли младшей сестрёнки обоих супругов Полонских, то ли нетребовательной Володькиной любовницы, привычной слушательницы его вечных обид на весь мир. Володька был забавный, и его было жалко за то, что ему тридцать один год, и за то, что он всё пьёт водку и поёт свои грустные песни. И она решила: ну, пусть он будет, этот Володька. Раз нет никого больше, так пусть хоть этот.

«А к себе в гости, – признавалась Алька, – я и сама бы не пошла». Её квартира была похожа на гостиницу – нежилая. Вроде бы всё как у людей: мебель, занавески, чашки из сервиза с золотым ободком. Только пусто до тошнотворности. Да ещё по ночам кто-то шуршит в стенном шкафу: то ли мышь, то ли полтергейст.

У Татьяны, наоборот, часто собирались компании. И никогда не бывало такого: мол, ты лучшая подруга, а вот она – второй сорт. Шоколадку делят – всем по дольке, пусть даже пятнадцать человек в кухню набьётся. Водку – ну, не пей, если не хочешь, обижаться не станут. И всегда так по-доброму всё, спокойно, душевно. Душевно – Танькино любимое слово.

Аля хорошо помнила, как в первый раз зашла к ней, к полузнакомой девушке-библиотекарю, чтобы вернуть «Сильмариллион». В библиотеке этой мудрой книги старика Толкиена не оказалось, и Таня (работавшая там тогда всего-то второй день и принимавшая читательские беды близко к сердцу) предложила ей собственный экземпляр. Алька пообещала, что вернёт через неделю, а продержала книгу три месяца. Сначала сама прочла, потом сестрёнки перелистывали, честно пытались осилить суперсерьёзный и навевающий сон комментарий к доброй и героической сказке про хоббита. А затем она ещё сколько-то времени думала: ох, как неловко, как нехорошо получилось. Наконец, набралась смелости, позвонила. Долго извинялась в трубку. Записала продиктованный домашний адрес, пришла. Отдала книжку.

В прихожей толклись какие-то парни, белобрысая девица с бисерными «фенечками» на запястьях тащила из комнаты в кухню бокалы. Алька ещё раз извинилась, пробормотала смущенно:

– Ох, я, наверное, не вовремя…

– Да ты что! – замахала руками Танька. – Заходи давай. Пива хочешь?

И вдруг открылась дверь и на пороге кухни появилась… Екатерина Вторая. Секунды через две Алька, конечно, сообразила, что это Танькина мама: она ведь была у неё на приёме в женской консультации. Но первоначально иллюзия была полная: призрак матушки императрицы в бежевом плаще.

– Пиво пьёте? – грозно вопросила она. Поморщилась, поглядывая на жёлтую жижу в фамильном хрустале, на поскучневшие лица ребят. Развернулась и вышла.

– Сейчас нас всех отсюда выгонят, – грустно сказал высокий тонколицый паренёк с волосами до плеч.

Императрица возвратилась – уже без плаща, в жёлтом с малиновыми разводами домашнем халате. В левой руке она несла газету, а в правой – здоровенную, в полметра, наверное, длиной копчёную рыбу.

– Кушайте, ребята! Это моя сноха с Дальнего Востока прислала.

========== 5. ==========

В этой же компании Алька однажды встретила Витюху. Сначала она даже не знала, что он – Витюха. Ребята смеялись, рассказывая: «А помнишь, как Финист сделал барабан из бутылок-полторашек?» В споре цеплялись, как за последний аргумент, за это имя: «Вот спроси Финиста, если не веришь!» Говорили с мечтательной улыбкой: «Вернётся Финист из армии, тогда…» Алину любопытство разбирало: что за птица – Финист? Увидеть бы этого сказочного героя…

Увидела. В начале июня компания собралась на чайную вечеринку к Ивановым. Задумчивого бородатого Лёню и его юную супругу (имя её было, кажется, Лена, но за глаза все называли её просто «жена Иванова») поздравляли с годовщиной свадьбы. Кто-то сообщил новость: Финист демобилизовался, приехал домой. Жена Иванова так и встрепенулась от этого известия:

– А почему его не позвали? Лёня, сейчас же, немедленно позвони ему!

Иванов позвонил. И через полчаса были суета в прихожей, восторженный девичий визг. Алька одна осталась в комнате. Ей-то что – не она его в армию провожала, не ей и встречать, она тут человек новый. Присела на край дивана, раскрыла первый попавшийся журнал. И услышала, как Иванов объясняет кому-то (кому, как не таинственному Финисту?):

– Это Алька из редакции.

Алина оторвала взгляд от журнала – и поняла, что благопристойную чайно-застольную скуку вытерпела не напрасно. Потому что перед ней стоял солнечный мальчик. Такой, каких не бывает. Из кинофильмов годов этак семидесятых – скромно-улыбчивый, ясноглазый. Рюкзак бы ему на плечи да гитару в руки – и в тайгу, на край света, в путешествие за туманом. Удивительно, как удалось ему после армии (о которой говорят и пишут столько жуткого) не огрубеть и не сломаться, а остаться таким вот светлым мечтателем!