Потом ей нестерпимо стыдно было смотреть Маринке в глаза. А та знала, оказывается, всё об их встречах с самого начала. И про себя смеялась над Алькиными наивными попытками доказать, что она лечит её мужа от депрессии исключительно крепким чаем и задушевными беседами. И ходила к Таньке жаловаться на жизнь – не упоминая, впрочем, имени молодой и нахальной соперницы. (А зря, потому что Танька, юная, но мудрая не по годам, могла бы надавить авторитетом и заставить Альку одуматься).

«Я никогда не беру ничего чужого. Только то, чего очень хочется. Только то, что не может не стать моим», – так успокаивала себя Алька.

Странно было, правда, что Маринка потребовала от неё вернуть Вовку именно тогда, когда она проявила твёрдость характера и выставила его за дверь. Куда же он на самом-то деле подевался, в какие края забрёл в осеннем лёгком пальто, без шарфа и шапки? Хлопнул дверью, заявив, что надоело ему врать и притворяться, признавшись в припадке никому не нужной пьяной откровенности, что безумно любит Алю Ярцеву. И всё – больше его никто не видел. Но разве не знавшая об этом Аля Ярцева виновата?

…То хрустальное яйцо, когда Алька перешла в пятый класс, потерялось. А на днях она вдруг обнаружила его на родительской квартире, в шкатулке с пуговицами. Подумала, что мама, наверное, знала историю с украденной вещицей. И ни слова ведь не сказала!

========== 25. ==========

Алёша, молодой бухгалтер, привёл пацанёнка.

– Вот, – говорит, – скачет по коридору и кричит, что он поэт.

Мальчишке было лет девять. Выглядел он таким бомжонком: в пальто коротком и потёртом, с нестрижеными соломенными космами, живописно торчащими из-под сдвинутой на затылок шапчонки. К тому же от него несло помойкой, нестираным бельём и какой-то кислятиной.

– Господи! – только и смогла произнести Алька. Кому как не ей предназначался этот новогодний подарочек. Да, она с недавних пор (где-то неделю-полторы) уже наслаждалась тем, что больше не в единственном числе корреспондент газеты. Вернулся, не преуспев на ниве предпринимательства, сельхозотдел. Вышла из декрета экономика с производством. Когда работу, которую привыкла выполнять одна, делишь на троих, мыслям в голове так просторно становится. И всё же – социальные темы по-прежнему вела она. И продолжала работать с юнкорами, стихоплётами и прочими дарованиями. Правда, такое вот явление она видела в первый раз. Туповатые замызганные ребятишки из неблагополучных семей – это была одна категория ее юных клиентов, ангелочки с папочками и тетрадками, наполненными бисером рифмованных фраз – другая. Но надо было что-то говорить и что-то делать – гость, веснушчатый и хитроглазый, улыбался щербатым ртом и нетерпеливо мял в красных от холода пальцах исписанные корявым ребячьим почерком листки бумаги.

Стихи оказались неплохими для третьеклассника. Про подснежники Альке понравилось – «Под снегом цветы не цветут». И другое: «Построю дом для всех друзей с цветными стеклами для окон и без запоров для дверей, чтоб никому не одиноко»…

– Про дом здорово, – похвалила Алька. – А вот, смотри, ты пишешь: «Кошка зяблика грызла, словно яблоко». Рифма классная: «зяблика – яблоко». Но… не надо так. Грызла – это жестоко, согласись.

Он согласился. Он на всё был согласен, лишь бы на улицу не вышвырнули. Даже за уроки сел. Пришлось, правда, подарить пацану ручку. Свою он посеял – выпала из рюкзака. Показал дырку в днище. Алька охнула. В такую и учебник провалится без проблем. А в дневнике (она специально взяла и пролистала) ни одного родительского автографа с самого сентября.

– Разбирай предложение, – сказала Алина. – Солнечный луч озарил ясным светом долину. Где здесь подлежащее? Ну, где?

– «Долина Сканди» – прекрасный маргарин! – вдруг завопил он, цитируя какую-то дурацкую телерекламу.

Стоило большого труда заставить мальчишку закончить упражнение. Он поминутно срывался с места: проверить, не уехала ли стоявшая под окнами серебристая иномарка, погримасничать перед зеркалом, сунуть нос в корреспондентские записи, сбегать в уборную. После двух часов мучений Алька решила, что закажет кому-нибудь из местных художников портрет Томки с нимбом и крылышками. А Дальке так и вообще купит большую шоколадку в награду за хорошее поведение. Она-то их считала шалопайками! За что? Милые девчонки – награда педагогу по сравнению с этим маленьким дневным кошмаром. Между прочим, в перерывах между прыжками и ужимками он как-то умудрился выполнить задание. Без единой ошибки!

– Слушай, Вася, – сказала Алька, – ты же способный пацан. Почему же у тебя в дневнике тройка на тройке?

Он вздохнул:

– Судьба такая тяжёлая.

Васька засиделся в редакции дотемна, и Алина пошла провожать его – в глухие переулки без фонарей, в «частный сектор». Он все беспокоился:

– А вам не трудно так далеко ходить?

– Нет, – отвечала она. – Мне хочется прогуляться. И потом, мне интересно с тобой поболтать.

Действительно, забавный был парнишка. Он спросил:

– А вы умеете читать мысли?

Алька честно призналась, что не умеет. И никто, наверное, не умеет. Только колдуны и гипнотизёры. Но можно догадаться, что у человека на уме, если внимательно к нему присмотреться.

– Правда? – он не то обрадовался, не то испугался.

– Правда, – сказала Алька. – Есть такая наука – психология.

– Психов изучают, что ли? – хихикнул Васька.

– Почему психов? Всех людей. Это наука о душе.

Васька задумался. Оглянулся на золотившиеся в свете редких жёлтых окон кресты Корсунской церкви. Тихо спросил:

– Скажите, а враньё – грех?

– Конечно, – Алина произнесла это спокойно и убеждённо.

– А если человек что-то натворил, и его не спросили про это, а он промолчал. Тогда как?

Алька почему-то вспомнила Маринку, Володьку. И яйцо из голубого хрусталя.

– Это всё равно, что обманул.

– Значит, надо сказать?

– Надо.

– А если так и не сознаешься, бог накажет? А как он накажет? Что-то плохое случится, да?

– Не обязательно. Просто человека будет мучить совесть. Это хуже, чем простая боль, потому что непонятно, где болит. Да и не болит даже, а скребет, противно так.

– А вы откуда знаете, как это бывает? – удивился Васька.

– Знаю. А ты в бога веришь?

– Ага. Только я неправильно верю.

– Это как?

– Ну… я ходил в воскресную школу. У тетеньки, она там учительница, спросил, откуда взялся Бог. А она говорит: не надо вопросов, надо так верить. А я не могу – так! Мне знать надо.

– Это здорово, – сказала Алька, – что ты задумываешься над этим.

– А вы? – спросил Васька.

– Что – я?

– А вы знаете, откуда взялся бог?

– Когда я узнаю, скажу тебе, – пообещала Алина.

И подумала: «Эх, встретить бы этого Ваську на месяц раньше! Тогда бы мы точно сняли кино про церковку-росток».

========== 26. ==========

Алька бродила по пустому будничному рынку и увидела Витюху. Перед этим думала: вот попадись он ей как-нибудь на глаза – и она умрёт от счастья. А не умерла. И даже никакого душевного трепета не испытала. Ну, повстречались два старых приятеля. И абсолютно ничего не значит то, что один из них – девушка.

Они зашли в кафешку, что около рынка. И сидели там, никому не мешали, пили пиво из прозрачных пластиковых стаканов, когда к нам подошла жена Иванова.

– В общем, так! – сказала она вместо «здравствуйте». – Мы отмечаем Новый год у нас, и считайте, что я вас пригласила. Только с условием, что вы пообещаете выполнять правила приличия.

Правила были такие: по ковру в сапогах не ходить, рыбок в аквариуме хлебом не кормить, хрусталь на пол не ронять, на кухне не курить, в туалете не пачкать, в ванной не… в общем, не уединяться. Последнее «не» привело Витюху в бешеный восторг.

А когда она вернулась домой и скинула пальто и шапку, то зарыдала. Казалось бы, чего проще – с шуточками-прибауточками зазвать приятного во всех отношениях паренька к себе в квартиру. Мол, то, что у Ленки нельзя делать в ванной, у меня ещё как можно. И не только в ванной. Честно говоря, будь это раньше, а на месте Витюхи Володька – так бы и случилось. Но на этот раз Алька искренне смутилась (и почувствовала, как наливаются жаром щёки), скоренько расплатилась за пиво и поплелась со своими сумками – даже не домой сначала, а в редакцию, хотя была официально с обеда отпущена на все четыре стороны. И бродила там из угла в угол, и грела электрический чайник, и заваривала «слона» из глянцевой коробки. И пыталась даже написать что-то умное, но выходила неимоверная ахинея. Под вечер же пришла в свою пустую квартиру. Повспоминала, повздыхала, пожалела о несбывшемся. Вот тут-то её на слёзы и пробило.