– Ага. Во сне, – зачем-то признался Алёшка.
О близких к реальности снах они с Виком разговаривали не раз, тот был любитель мистики-фантастики не хуже Тигры.
– Ал, ты… влюбился, что ли? – догадался Вик. – Давно?
– Семь лет и три месяца.
– Ни хрена себе, – ошалел от такой новости приятель. – Ты раньше не рассказывал. Это тебе сколько было, десять?
– Одиннадцать. И это не то, что ты думаешь. Он ко мне даже не прикоснулся ни разу.
– Я с тебя охреневаю, Ал! – сказал Вик, почти машинально наливая в стакан виски одного из дешёвых сортов и ставя перед Алёшкой. – Думал, что у тебя вообще никаких чувств и эмоций нет. Что тебе всё равно, с кем, где, когда и в каких позах.
– Правильно думал, Вик. Так и есть.
– И как это сочетается с вот этим твоим признанием? Где ты врёшь, Ал? С какой стороны ты настоящий?
– Не знаю.
Алёшка выпил виски одним глотком. Обернулся снова. Третий столик был пуст.
– Блин! Ушли.
– Только что, – сказал Вик. – Успеешь догнать. Если тебе это надо.
– Надо. Вик, я деньги за бухло потом отдам. Ладно?
– Не нужно. Пусть за мой счёт будет. Что-то мне подсказывает, что ты сюда не вернёшься.
Алёшка выскочил за дверь, от волнения запутался в лестницах и коридорах. Когда выбрался (почему-то через другой подъезд, даже не соседний), никого во дворе уже не было. Ну, правильно, они ведь не пешком. И не на такси, которое нужно ждать. У рыжего машина – Сабина говорила ему: оранжевая, как апельсин, её это смешило очень. И номер она записала, да он не запомнил, у него память на цифры не очень. Во всяком случае, ничего похожего на апельсиновый «рено» во дворе не было. Уехали. Обидно.
Возвращаться в клуб не стал, подумал, что это выглядело бы глупо. Пошагал домой пешком. Тоже не очень умно, конечно. А что делать? Троллейбусы не ходят, на такси денег не заработал.
Срезая углы, шёл полузнакомыми дворами. В одном из них пьяная компания прокричала что-то похожее на комплимент. Даже не обернулся. Наверняка приняли за девушку; если познакомятся поближе, то набьют морду, а ему это совсем ни к чему, хватило и первомайского приключения. Вспомнил – и заныла спина, как назло. А идти ещё ого сколько!
Медленно поднялся по ступенькам на высокий мост через Волгу. Перегнулся через перила, глянул на тёмную спокойную воду. Там, внизу, была глубина – могучая и умиротворяющая. Она манила, притягивала. Похожее ощущение было, когда они с Тигрой после его ухода из дома лежали в обнимку на рельсах, ожидая приближения поезда. Тогда одумались всё-таки. Испугались. Не смерти – того, что выживут, но останутся калеками. Или что погибнет один, а у второго не хватит храбрости завершить начатое. Одно мучение: и умереть никак, и жить невмоготу. Читал про такое. Ощущение мерзкое.
А сейчас? До утра Тигра не будет беспокоиться. Может быть, подождёт ещё пару дней, подумав, что Алёшка завис надолго с очередным клиентом – несколько раз такое случалось. Потом… в училище начнут спрашивать, бабушка занервничает. Тело найдут не сразу – может, никогда: утопленников вообще редко вылавливают. Тигра не выдержит неизвестности, позвонит или пойдёт в клуб. Артур решит, что Алёшка попросту сбежал, и заставит Тигру выплачивать (или, не дай бог, отрабатывать) какой-нибудь его несуществующий долг. Фиг докажешь, да? Нет уж, доказывать-то они как раз умеют. И не факт, что его отпустят. Фотки – родителям, может быть, даже видео. И всё. Тогда уже не будет ему пути назад. Сейчас – есть. Мама Тагира, женщина с печальным усталым лицом и седыми нитями в чёрных густых волосах в свои тридцать семь, долго о чём-то разговаривала с сыном в коридоре училища и ушла с дорожками от слёз на щеках. Тигра поделился потом: мать приходила сказать, что отец не против возвращения сына домой. С одним условием, разумеется: чтобы Алёшки рядом с ним не было. Ни в каком качестве.
Тигра не согласился.
Возможно, зря. Возможно, это было бы лучше для обоих. Так думал Алёшка. Тигре он этих мыслей не поведал. Не смог. И по меньшим поводам приходилось выслушивать: «Ты меня прогоняешь, ты меня бросаешь». А тут уж – совсем край.
Наверное, если бы не Тигра, не острая необходимость жить вдвоём и обеспечивать себя самостоятельно, Алёшка не попал бы в кабалу к Виктору Львовичу. Сладкая кабала была, что ни говори, до поры, до времени – пока не надоел большому боссу смазливый блондинчик, пока тот не начал делиться им с приятелями. Платил босс, кстати, исправно. Каждый раз после всего Алёшка получал от Юрочки конверт с такой суммой, какую и за месяц каждодневного труда не «насосал» бы на автозаправке.
Именно в мужском туалете у заправки и отыскал его Юрочка.
Алёшка там оказался впервые ещё тринадцатилетним, привёл его Генкин знакомый (не из детдома) со странным прозвищем Шнырь. Сам он, правда, с этого места вскоре исчез неизвестно куда, а вот Алёшка быстро стал своим среди таких же, как и он, малолетних хастлеров. Поначалу приходил время от времени, когда нужны были деньги, а клянчить у бабушки было неудобно. Неудобнее, чем… В общем, понятно. Когда увёл Тигру от его родителей и стал жить с ним в съёмной комнатушке, понял, что деньги нужны всегда. И стал ходить на заправку по вечерам, как на работу.
Юрочка был не похож на типичную заправочную клиентуру – усталых небритых шоферюг, которые и мальчиков-то выбирали по причине дешевизны их услуг (тех, кто побогаче или порасточительней, поджидали на трассе размалёванные грудастые девахи в коротких юбках). Юрочка носил элегантный деловой костюм, был подстрижен художественно неровной лесенкой – вероятно, за немалую цену. Тогда Алёшка не знал ещё, что он – Юрочка, секретарь и любовник небезызвестного Виктора Львовича. Вообще не понял, кто это такой, откуда взялся, и почему этот красавчик оглядывает мальчишку со всех сторон, сравнивая с картинкой в телефоне. Приблизился вплотную, больно сжал плечо цепкими пальцами.
– Костров?
– Чего надо? – огрызнулся Алёшка.
– Тебя, радость моя. И не мне, а боссу. Мне-то ты нафиг сдался, сучёныш мелкий.
Мелким он, кстати, уже не был тогда, вытянулся здорово за последний год. Тощим оставался по-прежнему – острые ключицы выпирали со страшной силой, запястья, обмотанные цветным шнурком, были по-девчоночьи тонкими. Но всё же кое-какой мышечный рельеф появился, не зря они с Тигрой за компанию с решившимся похудеть Климом походили в качалку – не самый шикарный, но единственный в Славске тренажёрный зал, где школьникам и студентам делали скидку на абонемент. Ну, ещё и волосы отросли до лопаток, связывал их резинкой в хвост, чтобы не мешали. Лицо же осталось прежним: с фотографии на экране телефона, который подсунул ему под нос незнакомец, смотрел обиженный на весь мир мальчишка – ушастый, большеглазый, с пухлыми губами.
– Поехали! – приказал Юрочка. То есть тогда ещё не Юрочка, ещё для Алёшки никто, но уже понятно было, что слушаться эту злую няшу надо беспрекословно, иначе можно и огрести серьёзных люлей. Пошёл за ним, сел в машину. Тигре не позвонил, хотя знал, что тот будет волноваться. Отключил телефон. Наплевать, объяснит потом как-нибудь.
Приехали – куда-то далеко за город, в дачный посёлок. В грузном краснолицем человеке, которого Юрочка за глаза называл боссом, Алёшка узнал один из своих детдомовских полузабытых кошмаров. И понял, что влетел по-крупному.
Поначалу было, кстати, вполне терпимо и даже интересно. К Виктору Львовичу Алёшка привык, как-то привязался, что ли. Посторонних в первое время не было, разве что Юрочка. Ну, этот-то был вовсе не третий лишний. Парень постоянно крутился вокруг них, подавая, когда понадобится, то смазку и презервативы, то салфетки, то ремни и плётки или секс-игрушки. Кроме того, именно Юрочка помогал Алёшке переодеваться в женские наряды (преимущественно всех оттенков красного), а порой связывал его, или приматывал скотчем за руки и за ноги к чему-то вроде гимнастического коня из школьного спортзала, или подвешивал к потолку на хитроумной конструкции – смотря какая фантазия взбредёт на ум обожавшему подобные эксперименты боссу. Конечно, это не было настоящим БДСМ. Читал Алёшка в интернете про такое, там строгие правила и «безопасность, разумность, добровольность», здесь же… ну, просто издевательство над человеком ради собственного удовольствия. Как в детдоме, только по-взрослому. Секретарь терпел Алёшку рядом с собой, пожалуй, только подчиняясь приказу обожаемого им Виктора Львовича. Пока босс не видел, успевал соперника пнуть, ущипнуть или дёрнуть за длинные волосы. Возможно, ждал от пацана какой-то ответной реакции, но Костров, как назло, не кричал, не давал сдачи и боссу не жаловался. Воспринимал Юрочкины выходки как неизбежную добавку ко всему остальному. Однажды лишь спросил:
