– Мелкого в одиночку не выпускай, ладно? Особенно в душ и туалет.

– Понял, не дурак, – хмыкнул Бровкин.

За воротами стояли несколько автомобилей.

– Эх, знать бы, какая из машин Пашина! Устроил бы ему, – мечтательно протянул Алёшка.

– Колёса бы проколол?

– Можно и поинтересней придумать. Чтобы надолго запомнилось. Взрывчатку, например. У Клима есть. Дома, правда.

– Нет уж, давай без диверсий, – попросила Алёна. – Террорист недоделанный. Поймают ещё.

– Уже ловили, и не раз, – похвастался Алёшка. – Отпустили. За недостатком доказательств. Мир не без добрых людей, знаешь ли.

– За что хоть? – поинтересовалась Алёна.

– За творческие проекты.

– Что ты такого творишь, что тобой полиция интересуется?

– Иногда даже ФСБ. Ну, из последнего… Мы с Климом вывалили ведро говна на крыльцо военкомата. Это была протестная акция против коррупции.

– Ухи тебе открутить надо. И Климу. Я думала, уж он-то – серьёзный человек.

– Он серьёзный. Он в Союзе анархистов состоит, в московском. У них знаешь какая дисциплина!

– Дисциплина. У анархистов. Как сказал бы сам Клим – не верю.

– Заметила, да? Это у него с детства. Присловье такое. Станиславский, блин.

– Кстати, когда я сказала про Павла, он тоже сначала так говорил. Но поверил всё-таки. И отправил Колю разбираться.

– Стоп, так это Клим Ястреба послал? Я думал, он сам.

– Сам, конечно. Но Тагирка тоже рвался в бой. А Клим сказал: пусть Колька идёт один, так логичней будет.

– Молодец, Клим. Некоторых вещей Тигре лучше не знать. А у Кольки опять же свой интерес.

– Что было-то? – уточнила она. – Драка?

– А вот сейчас ты совсем не Шерлок Холмс. Не, всё решили мирным путём. Но, жаль, не навсегда. Возможно, он ещё вернётся.

– Возвращался. За телефоном. Вид у него был такой возбуждённый, я и решила, что подрались.

– Возбуждённый, ага. И неудовлетворённый. Сам виноват, вот и пусть мучается.

– А вы с Колей – пропали и пропали. Ребята хотели идти искать вас.

– Кто?

– Тагирка и Сеня. Я отговорила их.

– Вот за это благодарю. А то ещё нашли бы…

– Что хоть у вас происходило?

– Приходили к компромиссу. Чтобы и волки сыты, и овцы целы.

– И пастух – прости, господи, душу грешную…

– Что?

– Сожрали, говорю, волки пастуха. Не бывает безболезненного компромисса, всегда приходится чем-то жертвовать. Либо кем-то. Да?

– Ничего, пастухи – они люди привычные, – мрачно усмехнулся Алёшка.

За разговором они вышли за территорию лагеря и брели уже по настоящему лесу. Тропа в темноте была не видна, и Алёшка даже не помнил, где она должна быть. Двигался, руководствуясь каким-то звериным инстинктом. Алёна взяла его за руку. И правда, как мама с сыном.

– Нам обратно не пора? – спросила она.

– Устала?

– Нет, но… пить хочется.

– Вообще-то я веду тебя к роднику. И он ближе, чем лагерь.

– Тогда – вперёд!

До источника добрались довольно быстро. Сосновый бор перешёл в смешанный лес, Алёшка углядел ориентир – берёзу с двойной вершиной – и повернул к ней. Услышал шум воды. И Алёна услышала.

– Ручей журчит. Это он, да?

– Да. Смотри, прямо по курсу.

– Ох ты! Просто чудо.

Ничего чудесного, конечно, не было. Деревянные мостки с лестницей и перилами; торчащий из земли кусок трубы; рассыпающийся звонкими брызгами небольшой водопад; довольно глубокий пруд и вытекающий из него в направлении Волги ручей. Но, наверное, подумал он, Алёна давно родников не видела или вообще никогда. Оказалось – первое, нагляделась она на них достаточно, всё детство провела в походах (вот повезло!), а сейчас включилось у неё ностальгическое ликование.

Спустились на деревянную площадку, подставляли под струю ладони ковшиком, умывались, пили маленькими глотками – от ледяной воды ломило челюсти.

– Мы такие эгоисты, – сказала Алёна. – Ребята проснутся, их наверняка сушняк будет мучить. Им бы водички из родника.

– А что? Наберём и принесём.

– В ладошки? Посуду никакую не взяли.

– Во-он там, видишь? В кустах. Туристы бутылки оставили. Сполоснём и нальём.

Сполоснули и налили. А что такого? Потом Алёшка полез купаться. Алёна отказалась. Пока он плескался в пруду, с двумя полторашками родниковой воды в руках поднялась по лестнице и вышла на тропинку. Медленно. Не обернулась ни разу. Жаль. Почему-то Алёшка хотел, чтобы она на него посмотрела.

Вылез из воды, вместо полотенца воспользовался рубашкой и надевать её, мокрую, не стал, натянул на голое тело «радужный» свитер. Догнал Алёну, отобрал у неё бутылки. Зашагал рядом. Голова после купания стала свежей (хотя и более растрёпанной, да и мокрой к тому же), но ощущал он себя всё-таки как-то странно. Хотелось то ли горячего чая с лимоном, то ли убить кого-нибудь. И спина ныла.

– Алёш, а скажи, пожалуйста, – осторожно начала Алёна.

Он подумал: ну, всё. Сейчас будет один из этих дебильных вопросов, которые обычно любопытствующие девушки задают геям. «А как ты понял, что не такой, как все?»; «А кто из вас сверху?», «А что, с девушками вообще никогда, ни разу? И не тянет?»; «А как твои родственники относятся к твоей ориентации?» Впрочем, про родственников Клим, кажется, ей объяснял. Бабушка, кстати, до сих пор пребывает в счастливом неведении. Детдомовский кошмар остался за стенами воспитательного учреждения (да и что там происходило, она толком не поняла: дразнили, избивали), деньги её внучок зарабатывает, рисуя портреты, в том числе кого-то из важных персон (что отчасти правда), а с другом и однокурсником Тагиром они вместе снимают комнату, потому что так удобнее и дешевле. В общем, живёт бабуля в своём мире, в Советском Союзе, даже не в том, какой был на самом деле, а в прекрасном социалистическом раю из её любимых книжек. Как в дошкольном детстве: «А я в домике!»

Задумался, не расслышал слов Алёны. Заснул, что ли, на ходу? Спрашивала она совсем не о том.

– Алёш, а всё-таки зачем ты этого Пашу к нам притащил? Я не в укор тебе, мне просто любопытно – зачем?

Так и сказала – «к нам», будто сто лет была в этой компании.

– Ты, Алёна, только не обижайся, но я его для тебя позвал. Я же не думал, что он… А ты на него так смотрела, что я подумал…

– Не думал, подумал… Ты, Алёшка, прямо как моя подруга Динка, та тоже постоянно хочет меня с кем-нибудь свести. А мне оно не надо, извини, – проговорила Алёна немного раздражённо, что ли. Нет, скорее, печально. – Смотрела я на него… На моего бывшего похож. Тот ещё гусь, знаешь ли.

– А, понятно. Но всё равно… мне так кажется… у тебя и у меня должны быть одинаковые вкусы… ну, на мужчин.

– С чего ты взял? У меня вообще никаких таких вкусов нет. Кто позвал, за тем и побежала. Меня очень легко уговорить на самом деле.

– Блин… та же история. Это теперь называется «с низкой социальной ответственностью», да?

Посмеялись. Помолчали. Алёшка снова завёл разговор. Вот присралось ему пооткровенничать! Вопросов не любил. Однажды сбежал от журналиста. Назойливый товарищ попался, из Москвы, с какого-то сайта. В общем-то его интересовали факты, истории какие-нибудь из личной жизни некоторых высокопоставленных чиновников, а вовсе не сам Алёшка с его мыслями обо всём на свете. Потому и сбежал. Неинтересно.

А сейчас вот перед незнакомой девчонкой… тёткой даже вполне себе среднего возраста… разболтался зачем-то.

– Видишь ли, Алён, так проще. Когда за деньги… тут, ясно, ты сам не выбираешь. Но если тебя к человеку хоть немного тянет, уже не так страшно.

– Значит, всё-таки страшно? – перебила Алёна.

– Противно бывает. Страшно… ну, из-за боли, но я привык.

– Алёшка-Алёшка, – вздохнула Алёна. Хотела, видимо, снова погладить его по голове, но на ходу не дотянулась, провела ладонью сверху вниз по спине, по позвоночнику, между лопаток. – Зачем тебе это? Ради денег? Не мог нормальную подработку найти?

– Нормальную – это бумажки с рекламой раздавать? – хмыкнул он. – Умотаешься не меньше, а платят копейки. А все остальные работы – либо днём и не в выходные, либо документ надо, что тебе восемнадцать. Прошлым летом я, знаешь, в ресторан устроился, по объявлению. Ну, и чего? Лезли все, кому не лень: то босс, то клиенты. Да ещё за разбитую посуду из зарплаты вычли. Будто я её разбивал!