И тут он просыпается. Не совсем. Почти не осознаёт, что находится в дрезденском отеле, что скоро зазвонит будильник, и нужно будет чистить зубы, глотать ужасно приготовленный кофе в гостиничном баре, вызывать такси… Но в то же время понимает, что ветки деревьев и переплетающиеся якорные цепи на фоне тёмно-синего звёздного неба над головой, мягкий ковёр светло-зелёной травы внизу – это не на самом деле, это всё во сне. И доверчиво прильнувший к нему Алёшка Костров – тоже во сне. Как говорили в детстве – не взаправду. Поэтому можно ласкать его, целовать, сжимать в объятиях сильно и нежно. Делать с ним всё, что захочется. Ему хочется. Очень. И он делает, успокаивая себя оправданием: ведь это сон, просто его сон; настоящий, реальный Алёшка никогда об этом не узнает. И вдруг осознаёт: сон, да, но из того рода снов, что видят оба участника. Вздрагивает, пытается остановить, прекратить, проснуться. Но – поздно. Всё свершилось уже.
Богдан просыпается, всё ещё испытывая наслаждение и ужас одновременно. Смотрит на часы. Хватает полотенце, идёт в душ, сбрасывает одежду на пол, долго стоит под струями ледяной воды, чтобы прийти в себя.
Выступал с докладом, отбросив оба черновика – старый и новый. Совершенно не переживал, что произнесёт искусствоведческие термины по-немецки неправильно, потому что обошёлся практически без них. Просто рассказывал о современном самобытном искусстве русской провинции. Которое никакое и не современное по большому счёту: то в этнографию запрыгнет, то в классику окунётся, то нырнёт с головой в авангард начала двадцатого века. Но самобытное – да, этого не отнимешь. Рассуждал и теоретизировал на удивление мало; много рассказывал даже не о выставках, которые организовывал, не о каталогах, которые готовил к изданию, а о художниках, о людях. О суровых и мудрых дядьках из Союза. Об интеллигентных преподавателях училища. О тётушках, рисующих семейные портреты и котиков – тоже своего рода явление в искусстве, куда без них. О студентах своих, подающих надежды.
Голос дрогнул дважды: когда говорил о трагически погибшем Якове Тропинине (в принципе, понятно, пусть) и когда в числе талантливой молодёжи упоминал Алексея Кострова (вот уж совсем ни к чему было здесь афишировать своё волнение). Оборвал речь на полуслове, поблагодарил за внимание, прошёл на место под вежливые аплодисменты.
В выступления следующих ораторов не вникал, не вслушивался. Их резкая, отрывистая немецкая речь была сейчас только фоном для его размышлений. Прокручивал в голове четвёртый вариант доклада, тот, который он напишет сегодня вечером и пришлёт на электронную почту организаторам для публикации в материалах конференции. Конечно, предварительно с ними договорившись. Во время кофейного перерыва надо будет подойти к кому-то из них и разъяснить ситуацию. Это будет сложно. У них так не делается. «Вы, русские, слишком спонтанны, слишком». А как ещё? Можно было дома, в Славске, заняться докладом не в последний день и написать четыре варианта? Можно, да. Но это не гарантия того, что в канун выступления не возник бы вариант пятый, в процессе – шестой и после не сформировался седьмой, не факт, что окончательный. А, может, не надо ничего менять, пусть в сборнике остаётся то, что есть? Тогда был бы шанс во время перерыва улизнуть с лекций, подобно нерадивому студенту, и отправиться на прогулку по городским улицам. Последние дни апреля – это в России слякотная весна, а в Германии совсем уже лето. Фотографировать всё подряд, а потом удалить большинство снимков, потому что при пересмотре они покажутся дурацкими. Отыскать забегаловку, где варят нормальный кофе – да, хотя бы нормальный, приемлемый, потому что сногсшибательного во всей Германии не найти, так пусть будет просто не очень ужасный. Вечером же вернуться в гостиницу и уснуть. Просто уснуть. Без всяких снов. Потому что того, что пригрезилось сегодня под утро, уже более чем достаточно. Впрочем… если повторится что-либо подобное, это будет невероятное счастье. Повторится – во сне, конечно. Снова во сне. Про воплощение чего-либо такого наяву лучше и не думать. Всё равно не сбудется.
В итоге после звонка на перерыв пошёл к организаторам. К организатору – толстой коротко стриженой блондинке с бейджем «Марта». Переговорил насчёт замены старого варианта доклада на новый. Выторговал вполне реальный срок – Марта согласилась подождать до послезавтра. И ушёл бродить по улицам, фотографировать достопримечательности и прохожих на телефон, разыскивать приличную кофейню. Всё решил успеть, вот и правильно, вот и молодец.
Четвёртый вариант доклада составил легко, соединив живые примеры устного выступления с заумной терминологией текста первоначального. Чувствовал, что так и надо. Написал по-русски вначале, сходу перевёл на немецкий, постаравшись не потерять живости и остроумия. Уложился в срок. Отправил текстовый файл на электронный адрес Марты. Дождался ответа: мол, письмо получено, всё в порядке.
Автобусную экскурсию (по программе, для всех участников конференции) решил проигнорировать. Хотя раньше в подобных мероприятиях участвовал не без удовольствия. Конечно же, не ради заученной болтовни гида («посмотрите направо, посмотрите налево»). Скорее, ради возможности забиться на одно из сидений в глубине салона и ждать, что присядет рядом симпатичная одинокая барышня. Ну, не то чтобы совсем одинокая (таких побаивался из-за их неуместной назойливости), просто оказавшаяся именно в этой поездке без спутника, без подружки даже. А дальше – по обстоятельствам. Вести диалог об искусстве (благодатная тема!), острить, придумывать небанальные комплименты. Хорошая языковая практика, кстати. Если барышня отказывалась понимать по-немецки, переходил на ломаный английский. На русский – в очень крайних и запущенных случаях. С соотечественницами старался держать интригу. Впрочем, те и сами были обманываться рады. Обычно принимали его за жителя какой-либо из прибалтийских республик, а если по рассеянности представлялся реальным именем, то за чеха или поляка. Далее можно было при первой же остановке из надоевшего автобуса сбежать вдвоём и отправиться разыскивать какую-нибудь дивную забегаловку, которая, как он прекрасно знает, где-то здесь, рядом, буквально за углом. Как ни странно, подходящее кафе всегда находилось, даже если врал напропалую, ибо и сам был в том городе в первый раз. Потом бродили по улицам до темноты, а то и до рассвета, тут уж как повезёт. В итоге провожал её до дверей отеля (или до дома, если барышня оказывалась местная, и такое бывало), на прощание по-братски целовал в щёчку. Ничего более. Иногда по настоятельной просьбе новой знакомой записывал её телефон. Разумеется, никогда не звонил.
Знал, что девушки легко очаровываются, попадают под магию его эффектной внешности (высокий почти-голубоглазый почти-блондин) и покладистого характера (абсолютное притворство). Если бы ему нужна была их близость, непременно пользовался бы этим. А так – бескорыстно забавлялся. Наивно думал, будто барышням, как и ему самому, достаточно такой вот романтической прогулки без пошлых продолжений. Иногда оказывался прав. Чаще – нет. Впрочем, какая разница!
С появлением соцсетей сохранять инкогнито сделалось труднее. Очарованные барышни (в том числе и из далёкого прошлого) подписывались на его страничку в фейсбуке и активно лайкали записи и фото. Некоторые начинали забрасывать комментариями и личными сообщениями. Кому-то отвечал, кого-то игнорировал. Особо прилипчивых заносил в «чёрный список». Ну их совсем!
Впрочем, случалось таким же «автобусным» способом знакомиться и с парнями. Старался не навязываться, но если догадывался, что юноша «из своих» (или любитель рискованных экспериментов, так тоже случалось), то включал режим обаяния по полной. Легко позволял себя разводить на недешёвую выпивку в ресторанах, не отказывался покупать новому знакомому в подарок что-то из одежды или ювелирки – понимал, что за удовольствия надо платить. Правда, и насчёт удовольствий был весьма требователен.
Однажды изнасиловал парня. «Автобусным» знакомством это не было, красавчик подсел к нему за столик в кафе. Вспоминать о том приключении было мерзко, но всё же приятно. Тот, впрочем, сам был виноват – решил сбежать, пока Богдан принимал душ, прихватив его кошелёк со всей наличностью и двумя кредитными картами. Шустрый такой мальчонка. Но Богдан успел аккуратно перехватить его на пороге гостиницы, вежливо выставил свои условия (либо вызываем полицию, либо продолжаем общение) и, затащив обратно в номер… в общем, не выдержал. Парень сопротивлялся яростно, почему-то это заводило Богдана ещё больше. Никогда раньше такого не было. Позже – тоже. Случайность. Своего рода… В итоге кошелёк мальчишка всё-таки спёр. Утром. Точнее, Богдан позволил ему сделать это, притворившись спящим. Разумеется, кредитки и часть крупных купюр перепрятал заранее. Случилось это четыре года назад в бывшей социалистической Чехии.
