Когда назрел вопрос поступления в вуз, Никита заявил о своём желании учиться в Петербургском художественном университете. Андрея Ивановича чуть удар не хватил от бестолкового выбора сына. Он только что волосы не рвал на голове от исступления.
– Взгляните на него! – кричал разъяренный Андрей Иванович. – Собирается примкнуть к шайке этих дармоедов! Оболтусов, чьими руками и хлеба не заработать! Разбазарить лучшие годы своей молодости, чтоб так и не стать мужиком! Заиметь бабскую профессию! Художник Соколов… Что за унизительная фраза?! Кому нужна бездарность незнакомого лентяя? Или ты правда надеешься прославиться, как Шишкин и Саврасов, не вкладывая денег и не применяя связей? Не держи его! Пускай уходит! – обратился он к побелевшей супруге, преграждающей собой путь Никите с чемоданом в руке. – Ишь, характерные мы какие! Попомни моё слово: щенком побитым вернётся в этот дом!
– Андрей… Прошу! – взмолилась Любовь Петровна.
– Ты видишь к чему привели твои любовные детективчики? – не унимался он. – Вырастили себе вторую дочь!
– Уж если кто и воспитал во мне женщину, так это ты своей мужской безучастностью! – с этими словами Никита вышел из дома, громко хлопнув дверью.
С тех пор отец ничего не хотел слышать о сыне и криком реагировал на попытки жены донести последние вести о жизни их петербургского художника. Но стоило ей уединиться на кухне для разговора с Софьей – младшей дочерью – о Никите, как Андрей Иванович, проходящий в кабинет мимо кухни, замедлял шаг и с тревогой на сердце прислушивался к голосам. Нельзя сказать, что он подслушивал. Нет! Он просто проходил мимо, случайно услышал. Кто ж виноват, что эти глупые женщины не могут найти другого места для подобных бесед?! Полностью оправдав себя в собственных глазах, он шел дальше в кабинет. Сконфуженный тем, что Никита вопреки всему сдаёт экзамены, пророчества отца о возвращении блудного сына после безоговорочного провала становились всё более несбыточными. Это нестерпимо жалило его самолюбие, как и то, что Никита ютится в общежитии, подрабатывая в ночном клубе барменом. Но больше всего его злило, что Любовь Петровна помогает ему материально. Она брала из семейного бюджета энную сумму и отсылала маленькому Ники, ни минутой не помышляя, что супруг уже в курсе денежных манипуляций и с трудом сдерживает негативное мнение на этот счет. Последние слова, сказанные Никитой в сердцах, звучали с той же злорадной отчетливостью в его голове, и Андрей Иванович каждый день засыпал с вопросом: почему сын считает отца безучастным в своём воспитании!?
Со временем горечь обиды притуплялась, уступая место невыносимой тоске, вызванной аскетичным молчанием телефона. Андрей Иванович до последнего надеялся, что сын одумается, позвонит и попросит прощения. Он очень любил его. Правда, в душе; в самой глубине души. А разум упорно отвергал наличие сентиментального чувства. Им руководствовали гордыня и застарелый эгоизм.
Так шли годы, а Никита, обиженный непониманием со стороны родного человека, по-прежнему не собирался идти на примирение. Он слишком увлёкся тем, что происходило в его жизни, что совесть его ничуть не мучила. Особенно теперь, когда разум пленился властью таинственной незнакомки.
Он продолжал вести машину в раздумьях о ней. Интересно, куда она так спешила? Беззаботная улыбка потухла, а лицо омрачилось. Что если она не одинока? Или клялась в любви и верности надутому от гордости пижону в зале бракосочетаний? Эта уничтожающая мысль породила в нём пламенную ревность. Он насилу представил соперника уродливым, с грузным телом, шершавыми руками и вздорным характером, чтобы унять бушующие чувства. Он не мог допустить, что тот привлекателен, галантен и наделен качествами идеала, которого так страстно ищут женщины. В противном случае их тёплые симпатии не сумеет разрушить ни одна хитроумная выдумка Никиты по завоеванию девушки. Ему стало ещё хуже от мысли, что у неё есть дети.
Считая их ненужным балластом, отнимающим кучу времени, он никогда не интересовался детьми и сколько раз убеждался в том, что материнские силы в полной мере брошены на удовлетворение потребностей детского организма и капризов, обижая подобным поведением мужское эго. А вдруг, вдобавок ко всему они ещё и маленькие?
Вспоминая, что тягаться с детьми невозможно, Никита поморщился. Назидательный урок опирался на случай студенческих лет, когда на последнем курсе кафедры после академического отпуска в его группу попала Ольга Лучинская. Никита обольстился её помпезностью и гордой осанкой, задаваясь целью соблазнить недотрогу. Однако, на деле она оказалась не такой уж неприступной, как того диктовала манера её скромного поведения. Часто, пренебрегая их свиданьями, она бежала к двухлетнему ребенку, который вечно капризничал, болел и плакал. Заметив, что Никита отдаляется, Оля пригласила его к себе, и как только малыш уснул в своей комнате, они уединились в спальне. Никита обнял её, страстно притянув к себе. И в тот самый момент из детской послышался голос мальчика. Он кричал, что ему страшно, и, затянув протяжный жалобный вой, стал ждать, когда в комнату прибежит растерянная заступница. Так закончилась их последняя встреча, и Никита зарёкся никогда не связываться с женщинами, у которых есть дети.
Пока он старался унять буйную фантазию, на пассажирском сидении зазвонил мобильник. На дисплее возникло фото светловолосой девушки с голливудской улыбкой.
– Более подходящего времени ты не нашла… – раздраженно сказал он, беря пиликающий телефон в руки.
Внутри него что-то сильно сопротивлялось, и в нерешительности действия он смотрел то на улыбку девушки, озаряющую дисплей, то на имя Эля, то вперёд на дорогу. И только спустя считанные секунды всё же сумел перебороть себя.
– Ник, ты приедешь за мной? – послышался нежный голос в динамике телефона.
Тон сказанного ею был утвердительным, и вопрос в форме настоятельной рекомендации категорически не подразумевал отказа.
– Я сегодня ужасно вымотался, – ответил Никита, пытаясь избавиться от нежеланного разговора. – Давай завтра. Я обещал к Серёге заехать.
– Но, Ник, мы вчера не виделись, теперь сегодня… Я очень скучаю. Мне Миланка такой маникюр сделала! Нужно твоё мнение. Кстати, ты не забыл, что у меня скоро день рождения?
– Забудешь тут… – тихо пролепетал он в сторону, отстраняясь от мобильника. – Эль, оно будет только через полгода. Я помню!
– Ты занят или не хочешь разговаривать?
– Я за рулём.
– Точно?
– Абсолютно.
– С кем ты едешь?
– Один.
– Что-то не похоже… Кто там у тебя?
– Никого нет. Я один.
– Ты меня за дуру держишь? Ты едешь один и не хочешь разговаривать? Ага, так я и поверила!
– Эль, перестань! Мне сейчас правда неудобно говорить. Я постоянно отвлекаюсь от дороги. Давай перезвоню позже?
– Ну вот началось. Обычно так выражаются парни, которые не собираются перезванивать.
– Да, на первых свиданиях. А не когда вместе два года.
– Не надо выставлять меня идиоткой. Кого ты там катаешь? Я хочу знать! Зачем ты меня обманываешь?
– Со мной никого нет. Перестань себя накручивать!
– Не верю! Раньше ты всегда говорил со мной за рулём и для тебя это не было помехой.
Никита тяжело вздохнул, крепче сжимая в руке телефон, а Эля продолжала нагнетать, подключая свои способности убеждения.
– Тебе всё равно, как прошёл мой день. Тебе даже трудно заехать оценить трёхчасовую работу моей подруги! И после этого ты хочешь сказать, что любишь меня? Мы не видимся целыми днями, Ник, и даже сейчас ты предпочитаешь поехать к Серёже, чем провести время наедине со мной! Какой же ты эгоист!
Никита молчал из последних сил, и она обиженно фыркнула.
– Между прочим, твой Серёжа – не пуп земли, может и до завтра подождать.
– Серёжа делает ремонт в галерее, которую я готовлю к открытию. Я не развлекаться туда еду, Эль, а ты ведёшь себя глупо.
Эля ещё продолжала щебетать, а по другую сторону линии уже пикали короткие гудки сброса вызова.