нам будет хорошо, часок да нашенский.
Куда ты без меня? Погибнешь, глупая.
Ты видишь, плачу – эти слезы пьяные,
от сердца – значит, жалко горемычную
тебя; я помогу – одна не вынесешь,
не выживешь, – подмога бескорыстная:
на, губки омочи, хлебни – почувствуешь,
как груз спадает с плеч, как льются силушки
в тебя, такую нежную и слабую.
Я не насильник, я зову, не трогаю,
я песнь пою – послушай, если нравится:
иди со мной – вернешься краше прежнего,
иди со мной – иди со мной – иди со мной.
Климена уходит.
Не хочешь, не боишься страшной участи?
Я мог помочь. Я знаю: проклянешь еще
уход мой – будет поздно. Слезы лью с тобой.
Пойдем, старик, сегодня будем много пить.
(Уходит.)
Тиресий поднимается на орхестру, где вместе с хором пытается догнать Диониса.
ЭКСОД 3
Хор
Царь богов,
дай мне твердости, ясности, силы,
дай нетерпения сердца,
дай мне жить
свободно, жестоко, долго,
дай мне видеть
мир обширный, тысячи тысяч путей,
охрани меня
от знания смерти.
СТРОФА 1
Это случилось в давние времена,
когда власть богов, установленная над миром,
явственно пахла кровью недавних битв,
явственно видела превратности ненадежных своих путей.
Была нетверда, самонадеянна и жестока,
как всякая новая власть.
Хор (вместе)
Царь богов,
дай мне твердости, ясности, силы,
дай нетерпения сердца.
АНТИСТРОФА 1
Новый родился бог от царя богов,
нестерпимо прекрасный – наследник и соправитель
отчих царств, угроза врагам, скиптроносец и стреловержец,
не знающий сомнений в силе своей, во власти,
не знающий страха, не проливавший крови.
Хор (вместе)
Царь богов,
дай мне твердости, ясности, силы,
дай нетерпения сердца.
СТРОФА 2
У побежденных отбирают силу, отбирают владения, отбирают надежду –
оставляют месть.
Титаны, почуяв святую кровь,
гибель готовят.
Титаны
в страшной погоне настигнут бога,
плоть растерзают, не тронут сердце,
коснуться которого смерть. ДиОнис
именем новым – Загреем назван.
Хор (вместе)
Царь богов,
дай мне твердости, ясности, силы,
дай нетерпения сердца.
АНТИСТРОФА 2
Бог возрождается: смерть не вечна.
Безумную ярость титанов, крови горячей вОлны,
предсмертную боль, мрак Аида, смерть свою вспоминает бог,
ходит живой здесь,
ходит мертвый там.
Хор (вместе)
Царь богов,
дай мне твердости, ясности, силы,
дай нетерпения сердца.
СТРОФА 3
Нет ничего, кроме страха смерти,
все, что мы видим, – орудья смерти:
камни, вода, воздух, земля, время.
Забыться нечем, от страха схожу с ума.
Что это? – Смерть. Где это? – В смерти.
Никто не спасет,
от страха умру,
все умираем от страха.
Хор (вместе)
Царь богов,
дай мне твердости, ясности, силы,
дай нетерпения сердца.
АНТИСТРОФА 3
Винограда тяжолые гроздья
темной сочатся кровью,
пролитой в землю, впитанной, возвращающейся, – Иакх
защищает от знанья смерти,
возвращается, возвращает на землю,
страх отгоняет, себя и нас
услаждает чашей.
Хор (вместе)
Царь богов,
дай мне твердости, ясности, силы,
дай нетерпения сердца.
ЭПОД
Вчерашней жизни без усилий
сухая грусть;
век вековали, время длили –
колодец пуст.
Ни слова больше, ни полслова
в пылу, в сердцах –
нерадостную шьют обнову
тому, кто прах.
Ночь умствований, ночь раздумий:
куда и как
я денусь, я, который умер,
в который мрак?
Большой костер огнем обнимет,
возьмет вода –
всем одинакий жребий вынет
судьба, когда
предел минуем, край покинем
и двинем в путь
за черным морем, небом синим
того вдохнуть
две горсти воздуха немого
для немоты,
две горсти воздуха слепого
для слепоты.
Бессмысленно надежду слушать
и не смешно:
запроданы все наши души
давным-давно
Аиду, Тартару, Эребу –
с полей живых
добыча, дань, пожива, где бы
ни взяли их.
С такими мыслями не выжить –
так пей до дна,
свободно, яростно, бесстыже
у смерти на
примете – лучшего не сыщешь,
чем полн стакан,
а смерть придет – ее обдрищешь,
умен и пьян.
Хор прекращает погоню, ложится на орхестру и засыпает. Тиресий спускается на сцену.
ЭПИСОДИЙ 3
Климена
Они вернулись. Темная вода
безумия отхлынула, как будто
и не было здесь этой толкотни
и криков, примерещилось, примстилось.
И вот они, восставши ото сна
тяжолого, похмельного, зевают,
идут на двор, льют воду, в их глазах
стеклянная тупая пустота,
как заново родившись, смотрят – видят
вчерашние венки, одежды. Где
упали, там уснули – ни стыда,
ни сожалений. Может, так и надо:
очнуться – совесть праздная чиста,
и голова от слабой, томной боли
светла, тиха. Вчерашнюю гульбу
припомнят с удовольствием ленивым,
потянутся и скажут: таковы,
мол, наши лихость, щедрость, сила, нрав.
Да разве ж это люди, разве можно
так жить, так унижаться, забывать…
Тиресий
Конечно, можно – можно так и этак.
Никто из нас другого не научит,
как жить, как умирать, – сама собой
проходит жизнь; ты молода, царевна,
ты можешь еще думать, что живешь
разумно, что богам все это важно:
как ты жила, что делала, что знала.
Ты думаешь (я знаю эти мысли,
сам был таким): пусть боги отступили –
наградой лучшей будет добродетель,
уж эту-то никто никак не сможет
забрать, отнять – мы сами господа.
Ты молода, царевна, ты предательств
ждешь только от людей, ведь ты не знаешь
той жизни, где все предано, где ты
сама предашь, не вздрогнешь, не заметишь,
просмотришь, как одна другую ложь
сменяет, покрывает, – это будет
всем поровну, и правым и виновным,
несправедливый, скорый приговор.
А ты не пьешь. Когда-то Прометей
принес огонь, но им не отогреться
от холода вселенского; вина
глоток-другой – и сердце оживет,
отступит темнота, и дальше пьешь
уверенно, размашисто, уже
и счастье – вот оно, и смех, и нежность.
Мы с жизнью примирились. Что еще
подкинет нам – все вынесем, мы груз
