– Э-э-эй! – кричат Григорию снизу. – Э-э-эй!..
Он смотрит сверху: до чего же крохотны отец и брат.
– Ого-го-го-о!.. – кричит он в ответ.
Глава третья
Евгения Никитушкина, демобилизованного солдата, из Сибири на Урал вез поезд; это был обычный, пассажирский поезд. Покачиваясь, плыли в окнах то леса, то озера и реки, то в каком-нибудь поле все обрывалось, поезд долго стоял и пронзительно свистел. Проносился навстречу скорый…
Попутчики оказались неинтересные: две строгие, в очках, женщины и мужчина-юрист. Вначале Евгений приглядывался к одной женщине, которая, сняв очки, становилась мягкая и добрая от круглых щек, но потом, по слишком уж официальным: «Светлана Петровна, вы пойдете кушать?» – «Нет, Павел Иванович, я попозже…», вдруг понял, что Светлана Петровна и Павел Иванович – это муж и жена, только ехали они, кажется, разводиться.
«Пижоны несчастные!»
Другая женщина, Люся, все время почти сидела, уткнувшись в книгу, и двух внимательных взглядов было достаточно, чтобы понять: ничто, кроме книги, не интересует ее. Одну книгу прочитав, она бережно, из чемоданчика, доставала следующую – и так же, словно читая продолжение, уходила в нее без разбегу.
На одной из станций Евгений вышел, походил-походил по перрону, купил в ларьке вина. В купе на охапку бутылок взглянули с ужасом и любопытством, а Евгений, хоть и не хотел этого, подмигнул соседям. Он сходил к проводнице, сказал ей:
– Дорогая, нет ли у вас лишних стаканчиков? – и улыбнулся той улыбкой, которая одновременно и хороша, и вежлива, и насмешлива, но главное – подкупающе добра.
Проводнице, особенно строгой, потому что была молода, не было и восемнадцати лет. Ей очень нравились солдаты, вообще военные, только она никому об этом не рассказывала, даже подружкам своим, когда они мечтали о женихах: «Ой, девочки, как все-таки это страшно – выходить замуж!»
Перед ней стоял высокий («Очень, очень добрый, наверное!») солдат, которого она, конечно, сразу приметила, и называл ее «дорогой».
– Сколько вам нужно, гражданин?
– А сколько не жалко?
– Нет, я вас серьезно спрашиваю, гражданин… – Она прыснула.
– Если ты Наташа, давай четыре…
– Наташа… – растерялась она. («Откуда он знает?!») – Вот, пожалуйста, четыре стакана. Только верните…
– А меня зовут Евгений. Проходили в школе «Евгения Онегина»?
Снова прыснула.
– Только я не Онегин. – И он развернулся. – Я Никитушкин!
Наташа, улыбаясь, посмотрела вслед Евгению, но вдруг как будто опомнилась, посерьезнела: «С этими шутниками надо быть строгой!..»
– А вот и мы – шапка да пимы! – входя в купе, сказал Евгений.
Он распечатал бутылки, налил по полному стакану и произнес торжественную речь:
– Товарищи соседи! Прошу выпить за здоровье демобилизованного солдата исторического 1968 года! Ура, товарищи!
Но никто и не притронулся к стаканам.
– Павел Иванович, ну хоть вы-то стаканчик! Выручайте солдата…
Павел Иванович посмотрел на Светлану Петровну, вздохнул… Было ясно, что из-за этого «одного стаканчика» немало уже крови попортили они друг другу.
– Ну, Павел Иванович, дорогой!..
– Простите, молодой человек, – улыбнулся виновато Павел Иванович, – но… – Он как будто руками разводил. – Не пью…
– Вам х-а-ара-шо… – растягивая слова и явно насмехаясь, сказал Евгений, – вы не пьете…
Ему было все равно, пьет с ним кто или нет, смотрят на него с презрением (Люся, Светлана Петровна), пониманием (Павел Иванович) или вообще не смотрят. Плевать, если не понимают, что такое отслужить три года и возвращаться по демобилизации домой… Правда, ему не повезло чуть-чуть – все «ребятки» в октябре еще уехали, а он вот, один, в ноябре… Но он все же не расстраивается… Встает перед глазами летний вечер, второй этаж, балкон, офицер, жена его, перепуганная за Женю, который, недолго думая, махнул с балкона на землю… Да, хорошая у офицера жена была, Верой ее звали…
– Впрочем… – начал Павел Иванович, поглядывая на Светлану Петровну.
– Ага! – обрадовался Евгений.
– Впрочем… – Но все-таки сил у Павла Ивановича не хватило, он солгал: – А в каких войсках, интересно, служили, молодой человек?
– Это военная тайна, ха-ха!.. А вообще – в воздушно-десантных.
– Как – десантных?!
– Очень просто, десантных. Чего особенного?
– Постойте, постойте… но ведь и я… и я, понимаете ли, тоже в десантных… в 53-м демобилизовался… Надо же, такое совпадение!..
«Ну, теперь все! – было написано на лице Светланы Петровны. – Начнет вспоминать всех своих Коль и Миш, как служили вместе, какие были времена. Старая песня!..»
– Нас, понимаете, было трое друзей: Коля Бух, я и Миша Сувалов. Так, верите ли, все мы попали в десантные, даже в один взвод. Ох, и давали мы жару! Честное слово!..
– Ну, теперь-то уж придется выпить, Павел Иванович! Не отвертишься, старик! – Как бы ища поддержки, Евгений взглянул на Люсю, а та в это время прыг со второй полки, достала свой чемоданчик, вынула книгу («Эм-пи-ри-рическое и апр-апри-орное» – успел прочитать Евгений) и снова на полку.
В последний раз просительно взглянув на Светлану Петровну, Павел Иванович сказал:
– Была не была… С десантником грех не выпить. Десантник – первый воин в наших войсках!
Он решительно взялся за стакан. Пока они чокались, Светлана Петровна успела встать и демонстративно вышла из купе.
Она стояла в коридоре и глядела в окно. «Как ты не понимаешь, Павел, – будет говорить она позже, – что это низко, подло, эгоистично – встретить в пути первого попавшегося человека и начинать с ним пить! Сколько сил, энергии ты расходуешь зря, а разве так уж много в тебе всего этого? Ты болен, нервен, с молодости много пил, тебе нужно наверстывать упущенное, столько нужно еще прочитать, узнать! Нельзя же всю жизнь тянуть на багаже, который получил еще в институте! Подумай, Павел, подумай, что ты делаешь! Как тебе не больно так жестоко обкрадывать себя! Ведь жизнь действительно прекрасна, это без Островского, без высоких слов – но ведь, в самом деле, это так!..»
А Павел Иванович с Евгением особенно сошлись на том, что с гондолы прыгать страшней, чем с самолета. На втором уже году, в 67-м историческом, Евгений однажды, во время инспекторской поверки, никак не мог оттолкнуться ногами от мостика. Мостик пружинил, Евгений стоял, как над пропастью, и не мог оторвать от доски ног. А за спиной было уже 17 прыжков с самолета, во как случается!.. Что-то подобное было и с Павлом Ивановичем. Правда, он все-таки сам прыгнул, его не толкали в спину, но когда прыгнул, повис на стропах. Видно, укладывая парашют, привязал стропы к куполу, а ни командир отделения, ни взводный не заметили – вот и повис. «Ну, думаю, все, каюк – вдруг бац, па-а-алетел вниз! С гондолы ножом пластанули… Но это еще ничего. Вот в 52-м, как ты говоришь, историческом…»
Светлана Петровна вернулась в купе и, ни слова не говоря, забралась на вторую полку, тихонько, как мышь, повозилась там, отвернулась лицом к стене и уснула…
Проснулась, показалось ей, она нескоро, от шума. Павел Иванович, как рыба, открывая рот и шлепая губами, кричал на все купе: «Он! Он! Там!..»
Она поняла, что Евгений отстал. «Ну, и слава Богу!» Она посмотрела в окно – кружился над полем снег; как быстро летит время, давно уже зима!.. Она подумала об этом не с грустью, но с грустной радостью: каждое время года своей новизной волновало ее, приносило надежду…
Евгений зашел на станцию, походил немного, присматривая, где бы сесть, подмигнул девушке-телеграфистке, улыбнулся ей. Потом сел в углу на лавку, раскрыл чемоданчик… От поезда он не отстал, нарочно вышел здесь. Давно жила в нем мысль заехать на Красную Горку, раз придется проезжать мимо. С Красной Горкой у предков связана какая-то тайна, которую они упорно скрывали. Не особенно мучила Евгения «тайна», но все же интересно, в чем там дело. Какого-нибудь плана в голове у него не было, так – русское авось…
