– Да, – продолжая пылать щеками, кивнула Вера.

– Откуда он, из общежития?

– Нет, это земляк мой, с Урала. В гости к нам приходит.

– Хорош земляк, – усмехнулся милиционер, оценивающе окидывая взглядом стройную фигуру девушки.

– Он вообще-то неплохой человек. Талантливый. Только у него семейные неурядицы.

– И ты, значит, решила приголубить семейного неудачника? – грубо пошутил младший сержант, переходя на «ты».

– У вас жена есть? – неожиданно поинтересовалась Вера.

– А что? – усмехнулся милиционер.

– А то, что я бы и вас приголубила. Корягой по загривку. Если и вы неудачник, конечно.

– Ну ты, соплячка! – взвился младший сержант. – Смотри у меня! Счас вот акт составлю на твоего земляка…

В это время Гурий Божидаров, кажется, начал приходить в себя; во всяком случае, расслышав разговор и узнав голос Веруньки Салтыковой, с трудом разлепил веки и обрадованно пробормотал:

– А, ребята… А я тут к вам шел… да вот, устал немного.

– Ну, забираешь его? Или мне им заняться? – напустил на себя побольше строгости милиционер.

– Ладно, идите, идите… Мы тут сами разберемся, – отмахнулась от него Вера.

Секунду-вторую младший сержант еще колебался, а потом плюнул («Возись тут с этой пьянью!») и отправился своей дорогой.

Мимо как раз проходили ребята из соседней квартиры, помогли Вере подхватить Гурия под руки и доставить его в целости-сохранности на третий этаж. Гурий не сопротивлялся, только бормотал умиленно-восторженно: «Хорошие мои… золотые… настоящие… Да, вы настоящие, а мы все подлецы… да, подлецы… мы народ обманываем, эх, обманываем…»

В комнате Гурий почти сразу уснул, причем на полу; как ни упрашивала Вераего раздеться и лечь по-человечески, ну хоть вот на ее кровать. Гурий ни за что не соглашался. Мычал и бормотал что-то свое, а лег все равно на полу, на коврик рядом с кроватью Татьяны Лёвиной.

Именно у Татьяны и лопнуло в тот вечер терпение, когда она вернулась с работы и в который раз увидела пьяного художника, спящего на ее коврике в обнимку с ее сапогами (да и как он обнимал ее сапоги? – с умильной блаженной улыбкой, даже во сне, вот что противно…). Татьяна завелась прямо с порога:

– Слушай, Вер, или разбирайся со своим земляком, или я сама сдам его в милицию!

По тому, как девчонки в комнате начали отводить взгляд от Веры, она поняла: они тоже согласны с Татьяной.

– Девочки, куда же я его? – растерянно проговорила Вера.

– Куда хочешь. Он нам вот так надоел! – полоснула Татьяна Лёвина по горлу.

Видимо, это было всеобщее ощущение, потому что никто в комнате не встал на сторону Веры, а уж тем более на защиту Гурия Божидарова.

– В конце концов, у него жена есть, – жестко проговорила Татьяна. – Семья. Дети. И нечего здесь притон устраивать.

– Жена выгнала его из дома, вы же знаете!

– А нам какое дело?

– Ну что теперь, на улицу его выставлять?

– Зачем на улицу? Сходи к жене – пусть забирает его. Или я, честное слово, вызову милицию и сдам его в вытрезвитель. Ну, раз, ну, два, три приветили его, но надо же и честь знать! Устроил среди баб лежбище. И вообще, девчонки, я вам давно хотела сказать: хватит в комнате притон для мужиков устраивать. Да, да, Олечка, это и тебя касается, и тебя, Ниночка, и тебя, Корягина, хоть Леша твой и милиционер. Продыху нет от мужичья, от козлиного их духа. Замуж – так выходите замуж, а то потешатся вами, а потом и бросят, вон как Покрышкин Веру бросил…

– Ну зачем ты так! – заступилась за подругу Ольга Левинцова.

– Ох, Танька, – покачала головой и Валя Ровная, – останешься ты со своими закидонами старой девой!

– Ты о себе печалься, обо мне не беспокойся – сама побеспокоюсь! – отрезала Татьяна. И, подойдя к лежащему на коврике Гурию, закатила его, как бревно, руками под кровать. При этом брезгливо поморщилась и отряхнула ладошки.

Вера Салтыкова сидела на своей кровати, как в воду опущенная, а когда ее пожалела Оля Левинцова («Девушка с улыбкой Джоконды»»), приобняв ее за плечи, Верунька вырвалась из объятий и с громкими рыданиями бросилась вон из комнаты.

Долго она бродила по улицам Москвы, успокаиваясь; один раз какой-то молодой человек (явно кавказского типа) пытался даже познакомиться с ней: «Слушай, дэвушка, зачэм плакать, зачэм нэрвничать? Давай вэсэлитъся, пока молодая!» – но Вера так зло и раздраженно стрельнула в него глазищами, что тот сразу отвязался.

В этот момент, кажется, Вера и успокоилась. Да, именно в этот. И твердо решила про себя: надо идти к Ульяне, действительно поговорить с ней. Во всяком случае, хоть предупредить, что Гурий часто ночует в общежитии, а это надоело девчонкам. И однажды они в самом деле могут сдать Гурия в милицию.

Что хорошего будет для семьи?

В ближайшей булочной-кондитерской Вера купила гостинцев для Валентина с Ванюшкой (конфет и печенья) и вскоре стояла у двери знакомой квартиры, нажимала на кнопку звонка.

Удивительно, но, кажется, Ульяна впервые не обрадовалась, завидев Веру: смотрела на нее холодно и отчужденно.

– Можно? – робко спросила Вера.

– Входи, чего там, – буркнула Ульяна, кутаясь в шаль (ее знобило – простыла недавно).

Ребят дома не оказалось – бегали на улице, и гостинцы приняла сама Ульяна, но приняла со странной усмешкой, как бы с недоверием. Провела гостью на кухню, но ни чая, ни кофе не предложила, просто усадила за стол. Сама устроилась напротив и смотрела на Веру строго и одновременно – надменно.

– Ты знаешь, Ульяна… – начала Вера.

– Знаю! – оборвала ее Ульяна. – Пришла муженька моего защищать? Его не защищать – его выметать нужно железной метлой отовсюду! Какого черта пригреваете его в общежитии?!

– Вот я и пришла, чтобы сказать… Он пьяный у нас часто бывает, девчонки устали… Говорят, в милицию могут сдать.

– И правильно сделают. А то я, видите ли, плохая жена, из дома пьяницу гоню, а они там хорошие, жалеют и привечают его. А о том не думают, что ему давно пора с пьянством кончать и делом заниматься?!

– Да мы как раз думаем… Но что мы можем сделать?

– Думают они… Если б думали, давно бы вытолкали в шею и всех делов.

– А куда он денется?

– Это не ваша забота. Когда спать негде будет, быстро вспомнит о семье.

– Гурий говорит: ты не пускаешь его.

– Правильно говорит. Бросит пить – милости просим. А нет – пускай пропадает, как собака.

– Зря ты так, Ульяна. Можно ведь по-хорошему…

– Во, нашлась соплячка, учить меня будет! Замуж выйдешь, детей нарожаешь – тогда и слово тебе дадут. А пока разбирайся со своими сантехниками да поменьше к мужикам в постель лезь.

– Да ты что, Ульяна?! – вспыхнула Вера. – Что говоришь-то?

– А то и говорю. Совет даю, чтоб в будущем не накладно было. Поняла?

– Тебе плохо – так всех жалить надо. Так, что ли?

– Ладно, землячка, поговорили – хватит. Спасибо, конечно, о семье моей заботишься. А теперь – до свиданья. Не до гостей мне, тошнит от всех вас! – И Ульяна первая встала из-за стола, вновь кутаясь в шаль от непроходящего озноба.

Вылетела Верунька Салтыкова из квартиры Божидаровых, как ошпаренная, и опять долго бродила по улицам Москвы, не в силах успокоиться. Слезы и какая-то будто совсем беспричинная обида душили ее, и Верунька еле сдерживалась, чтобы не остановиться где-нибудь посреди улицы и не разрыдаться во весь голос.

На следующий день Гурий вновь валялся в скверике, рядом с общежитием, и Вера, с отчаяния не зная, что делать, от всей души отхлестала его по щекам, так что некоторые прохожие даже останавливались и укоризненно качали головой. Мол, разве можно так обходиться с человеком? Но поскольку все думали, что это жена расправляется с мужем, в размолвку все-таки не встревали, покачают головой и проходят дальше своей дорогой. А Гурию от пощечин полегчало, он враз протрезвел и спросил укоризненно:

– Ты чего дерешься?

– А ты чего тут валяешься?! – закричала Вера. – Что тебе здесь, лужайка для отдыха? Пляж? Сад домашний?