Вера взяла конверт, вложила в него сто двадцать рублей.

И тут задумалась…

Писать или не писать записку Ульяне?

И решила: писать. Все равно без объяснений не обойтись. Раньше или позже, но не обойтись.

«Ульяна, – написала она, – деньги посылаю последний раз. Хочешь – верь, хочешь – нет, но Гурий ушел от нас. Уехал. А куда – я не знаю. Может, сам будет вам присылать, – тоже не знаю. Он ничего не сказал. Сказал только: «Не могу больше так жить!» – и исчез. Не заставляй ребят просить у меня деньги. Больше мне давать нечего. Вера».

Она запечатала конверт, передала его на кухне Валентину:

– Вот, отдашь маме.

Теперь в свою очередь покраснел Валентин (все эти денежные операции его всегда смущали; хорошо Ванюшке: ему, как меньшему брату, никогда не поручали важных дел). Сложив конверт вдвое, Валентин сунул его в карман.

– Давай я заколю карман булавкой. Чтоб надежней, – предложила Вера.

– Ничего, тетя Вера, не беспокойтесь, все будет, как в лучших домах Лондона, – Валентин перестал смущаться.

– Ох, ох, английский лорд! – усмехнулся над ним Ванюшка. – Лондона!

– Английский лорд, английский лорд! – подхватил Важен, а получилось: «Лийский лолт, лийский лолт!»

И все дружно рассмеялись над его произношением. Вскоре Валентин сказал:

– Теть Вера, ну, мы поедем? Нам ведь еще в школу, во вторую смену. Пока доберемся…

– Как хоть учитесь-то? – поинтересовалась Вера.

– А, – скривился Ванюшка.

– Плохо? – огорчилась Вера, покачав головой.

– Валька так себе, а я…

– А ты у нас отличник! – поддел Ванюшку старший брат.

– Но уж в слове «корова» два раза не акаю, как некоторые… – взвинтился Ванюшка. За что тут же получил подзатыльник от Валентина. Но и Валентин сразу получил сдачу. Глядя на них, и Важен ударил сначала одного, потом другого.

– Эй, петухи, прекратите! Прекратите сейчас же! – строго прикрикнула Вера. Ребята раскраснелись, косились недовольно друг на друга, но битву не возобновляли. А Важен хитровато поглядывал на них, будто только и ждал, когда братья начнут снова воевать.

– Давай-ка я все же застегну карман, – решила Вера и, не обращая внимания на возражения Валентина, отстегнула булавку от своего халата и накрепко прихватила Валентину карман. – Теперь можете ехать.

В дверях ребята расцеловали Бажена, он цеплялся за их шеи, не отпускал, хныкал, просил взять с собой. Вера сказала:

– Исчезайте мигом, а то расплачется всерьез!

Они с сожалением оторвались от Бажена, Вера подхватила его на руки, ребята нырнули за дверь, послав братцу воздушный поцелуй, и, как только дверь захлопнулась, Важен громко, от души расплакался. Еле-еле успокоила его Вера.

Часа через два, как раз когда Важен спал, позвонила Ульяна. Разговаривать спокойно она разучилась – сорвалась в крик:

– Ты что, считаешь, я учу ребят просить у вас деньги?! Плевать мне на ваши деньги! Это не мне деньги! Это Гурька сыновьям платит, чтоб не ходили драные да рваные. Сами ведь подлизываетесь к ним, сюсюкаете, а по мне – лучше б они вообще к вам не ездили, нечего делать! Больно нужно клянчить у вас деньги!

– Тихо, тихо, у меня малыш спит, – успокаивала ее Вера, будто Важен и в самом деле мог услышать, как кричала в телефонную трубку Ульяна.

– А что Гурька смылся – ты мне эти сказки не рассказывай! От алиментов хотите избавиться? Не выйдет! Я его судом где хочешь найду, из-под земли достану… Что там у вас – меня не касается: хоть глотку перегрызите друг другу, а мне чтоб каждый месяц сто двадцать рублей на стол – и баста! Поняла?!

– Ну что ж, инти его. Найдешь – твой будет.

– А ты будто не знаешь, куда он смылся?!

– Не знаю.

– Что ж так? То миловались-любовались, Ульяне в душу плюнули, Ульяна – старуха, Ульяна – дура, а теперь сами разбежались? Вот так, милая! Хлебнешь теперь, узнаешь, почем фунт лиха! Аукнулись кошке мышкины слезки?

– Да уж на мышку ты не похожа, не наговаривай на себя.

– Поговори, поговори у меня… Узнаешь теперь, как одной-то воспитывать ребенка. А то ворковали… ах, голуби сизые! Доворковались. Но учти, если Ульяну дурой оставить хотите, не выйдет. Обоих в тюрьму засажу, так и знай!

– Ты думай, что говоришь…

– Я-то думаю! А вот что ты думала, когда замуж за этого придурка выходила?

– А ты?

– Я! Я выходила – у него детей не было. А ты на него позарилась, когда у него два довеска были. Разница большая!

– Вот и думала, что все хорошо будет, – твердо сказала Вера. – Вперед загадывать – лучше сразу в гроб ложиться: все равно умирать.

– Во, она еще зубоскалит, – истерично расхохоталась Ульяна. – Философствовать научилась у своего Рубенса! Ты бы лучше не словеса Гурькины слушала, а дурь из его головы выбивала. Больше бы толку было.

– Ты выбивала – много выбила?

– Из него выбьешь, как же! – и будто споткнулась Ульяна, спросила тише, серьезней: – Неужто вправду сбежал, а, Вера?

– Видать, сбежал. «Не могу, – говорит, – больше так жить!» – и ушел. С одним портфелем в руках.

– Может, одумается?

– Может, и одумается, – вздохнула Вера. Она и сама пока не верила до конца, что Гурий ушел навсегда.

– Поругались, что ли? – совсем по-бабьи, жалостливо поинтересовалась Ульяна.

– Да нет, вроде не ругались. – ответила Вера.

– А чего тогда ушел?

– Кто его знает… Целый год сам не свой был. И летом тоже, когда в Северном жили, места себе не находил. Сама знаешь: на него накатит – тут берегись.

– Да знаю… А если вправду сбежал – как жить-то будем, а, Вера?

– Проживем.

– Проживе-ем… Тебе хорошо. У тебя один на руках. А мне каково? С двумя? Да еще с такими? Ведь на них огнем все горит. Никаких денег не напасешься. На двух работах кручусь… Времени свободного нет, чтоб хоть приглядеть за ними, в учебе помочь. Вот вырастут остолопами да хулиганами – будет Гурьке расплата.

– А ты за деньгами не гонись, всех не заработаешь. Лучше за ребятами присмотри, больше толку будет.

– Ты меня еще учить будешь! – вновь перешла на крик Ульяна. – Вот когда доведешь своего до возраста моих, тогда посмотрим. А то советчица нашлась: у самой от горшка два вершка, а туда же – учит.

– Ну, накричалась? Все сказала? – спокойно спросила Вера.

– Учти, Верка, если надуть меня задумали, аукнется вам, ой, аукнется!..

– Больно надо надувать. Сами обмануты.

– Ну то-то. А вообще не знаю, девка, не знаю, как мы с тобой будем… Тебе когда на работу-то? Скоро ведь?

– Недели через две. Год в послеродовом была, полгода – за свой счет.

– Малого куда денешь?

– Куда все. В ясли. Считай, уже устроила.

– Устроила! Устроить – легче легкого, а как болеть начнет? Будет тебе работа…

– Как-нибудь.

– Ладно, поживем – увидим. Может, наш охламон еще одумается, вернется?

– Может быть.

– Ты вот что, Вер, ты на меня за крик не обижайся. Не заставляю я ребят просить деньги… Гурька сам давал, приучил. Они вроде как семейное задание выполняют. Поняла?

– Чего тут не понять.

– Во-от. Ну а если что – звони. Помогу, чем могу. Да и вообще… вдвоем-то оно легче, сама знаешь.

– Ну да, вроде так.

– А Гурий… ох, не верю, чтоб совсем смотался. Кишка у него тонка!

– Посмотрим. Но денег за него платить у меня нету.

– Ладно, считай, поговорили. Пока!

– До свиданья, Ульяна.

Окончив институт, Гурий Божидаров, как мало кто из иногородних, уже имел в Москве комнату. Сделал он это так: еще учась на первом курсе, устроился дворником в домоуправление Министерства черной металлургии; и не как студент устроился, а по настоящей трудовой книжке, которая «завелась» у него сразу после окончания школы: какое-то время – два летних месяца – Гурий работал в районной газете ретушером. Поступив в институт, Гурий не стал сдавать книжку в отдел кадров, а приберег ее для устройства на работу дворником. Так через пять лет он стал на законном основании владельцем девятиметровой комнаты в коммунальной квартире, причем в паспорте у него красовался подлинный штамп постоянной московской прописки.