Освоившись за пару дней в коллективе, я начал эффективно размышлять о деле. Две невыполнимые, на первый взгляд, задачи, склад знаний троих учёных в голове и армия врага вокруг — в этой безумной реальности исход был совершенно непредсказуемым. Что делать и с чего начать, я не имел понятия, в голове не было ни малейшей идеи для следующего шага. Я сидел в просторном и безлюдном офисном пространстве и, закинув голову, мысленно собирал перед глазами все, что я знал о пси-вирусе и о респираторных инфекциях. «Сцепить популяцию физически…», да этот вариант был самым логичным, но он порождал два больших вопроса: как повлиять на эволюцию вируса, чтобы достичь такого эффекта, и как заставить популяцию расцепиться при попадании в мозг, ведь мы помним, что каждой особи нужно занять свое определенное положение в сети нейронов. Когда петляние вокруг одной идеи начало казаться ментальной ловушкой, я вспомнил о том, как нужно поступать всякий раз, когда поиск заходит в тупик: делать шаг назад. Даже если это значит оставить плоды упорной многодневной работы, нужно уметь бросить все и вернуться туда, где поиск начинался, чтобы вновь увидеть гору издали и, может быть, разглядеть другой путь к вершине. Благодаря этой идее, я дошел до очень простой, но очень важной мысли: мой антивирус вовсе не обязан повторять социальную структуру вируса Феликса, более того, он вообще не обязан быть социальным. Это означало, что я должен был отложить в сторону вопрос воздушной передачи и вплотную заняться проблемой номер два — созданием антивируса. Признаюсь, эта задача пугала меня ещё сильнее; то, что сотворил Феликс, даже учёному казалось какой-то неведомой магией, и я должен был эту магию постичь и одолеть. Первое, что я сделал после этого решения — продолжил писать дневник. Не знаю, выберусь ли я из этой западни, но те, чей разум уцелеет, должны узнать правду.
Как восстановить стертое сознание? Первый ответ, который приходит в голову — никак. Если считать, что личность физически определяется набором электрических сигналов, то после действия пси-вируса она утрачена навсегда. Но мы помним, что Феликс знает, как его одолеть. В таком случае, это знание должно быть мне доступно, но почему-то я не находил в его памяти ничего похожего, даже следов. Возможно, я просто не нашел ту ниточку, за которую нужно было потянуть, чтобы прийти к решению. А что если я ошибся, что если нет никакого антивируса, и эта маниакальная охота на меня была только ради моих знаний. Я тут же отряхнулся от этих мыслей, решение должно быть, пусть ни мне, ни Феликсу оно пока не известно, но на то я и учёный, чтобы делать то, чего никто никогда не делал. Я решил, что первым делом должен увидеть вирус воочию, связать реальный объект с теорией, которую давала мне память Феликса. В идеале, я хотел провести полноценный опыт по заражению, чтобы получить активную и отработанную версии одного штамма. Мне нужен был подопытный экспонат. И тут я, наконец, выудил кое-что полезное из неосвоенного склада памяти. На девятом этаже здания находился питомник, предназначенный специально для опытов, там же располагались установки для активации заготовок. Как всегда убедившись, что ко мне нет пристального внимания, я направился по новому для меня маршруту.
Чтобы ни с кем не пересечься в лифте, я поднялся по лестнице. В притемненном коридоре было тихо и безлюдно, от этого я только больше чувствовал себя шпионом, проникшим на вражескую секретную базу. На пути мне встретилось несколько человек, в том числе, уборщики; никто не придал моему появлению особого значения. Ровно как в первый день в офисе, я шел с опаской, на ходу вспоминая детали обстановки. Так, совершенно внезапно для себя, я остановился у двери с электронным замком, по правой стороне коридора. К счастью, мой пропуск на ней сработал, я вошёл в комнату, где, как я уже знал, находились активаторные установки. Помимо четырех кресел с электромагнитными подголовниками, здесь был весь сопутствующий материал, включая пневмешприцы и ампулы с заготовкой. В тот момент я впервые ощутил радостное удовлетворение от того, как удачно все складывалось. Да, я ни на шаг не приблизился к решению, но тот факт, что никто не ставил мне палки в колеса и все необходимые средства были в лёгком доступе, вселял надежду на успех.
Проделав знакомую процедуру, наверное, в десятый раз, с ампулой своего сознания в кармане я направился к питомнику. Раньше в этом помещении находилась дополнительная столовая, теперь же окна в нем были заглушены, солнечный свет заменён электрическим, клетки с собаками расставлены по всей площади, в два уровня. Увидев все это, как будто впервые, хотя в памяти моей это помещение конечно же было, я без остановки продолжил медленное движение по аллее между клетками. Я не заметил этого сразу, но, уходя вглубь склада биологического материала, я все сильнее ощущал присутствие человеческого интеллекта. Собачьи глаза смотрели несвойственно вдумчивым взглядом; от осознания того, что все это были люди, зажатые в ловушке примитивного тела, я испытывал холодящий зуд под кожей, мысль о такой участи наполняла мое сердце щемящим ужасом. Но самым душераздирающим был тот факт, что мне предстояло войти туда. Верно, не мне, а моей копии, но для меня это было практически то же самое. Я начал смотреть по сторонам, подыскивая для себя акцептора, но в каждой клетке встречал настороженный взгляд, полный ненависти. Стоило мне приблизиться к одной из них и вынуть из кармана шприц, пёс тут же начал скалиться и рычать. Они все были людьми, недовольными своей участью, и все же лишиться этой безрадостной жизни и уйти в небытие никто не хотел.
Стоя в нерешимости рядом с одной из клеток, я заметил на ней бирку с надписью, похожей на идентификатор. Этот экземпляр значился под номером «1-1-2-4-2-3-1». Я сразу же вспомнил, что означали эти цифры. Это была последовательность порядковых номеров копий Феликса, которая заканчивалась номером данной копии в списке ее донора. Так, у самого Феликса, то есть, у оригинала, был номер «1», у сеттера Джека «1–1», у Ильи, стало быть, «1-1-1»… Номер Артура я так же вспомнил сразу: «1-1-2-2» — его донором был Антон Пинчук. С мыслями об истории перевоплощений Феликса, я направился дальше, впереди было ещё много клеток, мне нужно было выбрать наиболее смиренного подопытного. Всего через несколько метров я его нашел: палевый лабрадор встретил меня с искренней радостью, как друга, проникновенно заглядывая в глаза и виляя хвостом. Я с детства любил собак, но в этот раз был особенно рад встрече, пёс нетерпеливо суетился в клетке и жаждал общения, его взгляд был добрым и естественным, как сама природа. И всё-таки, когда сознание на своем месте, это важный уровень мировой гармонии, я бы сказал, само собой разумеющийся, который ещё недавно был незыблемым. Я обратил внимание на бирку: она была пуста. Я опустился на одно колено и положил ладонь на решётку, пёс принялся облизывать ее, как будто ему подали деликатесную мясную кость.
— Привет, дружище. — Произнес я тихо, упиваясь его бескорыстной добротой. Для меня невероятно ценно было встретить настоящее, не исковерканное сознание. Вместе с тем, тяжелая грусть все больше подступала к горлу. — Прости. Мне придётся тебя подменить. Но я скоро все исправлю, обещаю. Я верну тебя обратно.
Стоило мне произнести это, на меня накатили мысли о том, как будет работать исцеление. Однажды личность была стерта и вдруг восстановлена. Это будет та же личность или все же новая, идентичная оригинальной? Этот вопрос был принципиальным, поскольку определял судьбу заражённых. Можно ли случившееся с ними считать смертью… Мне нельзя было отвлекаться от работы, пропадая в философских размышлениях, поэтому я оставил эту острую тему и взял в руки шприц. С необъяснимой радостью пёс встретил меня, когда я открыл клетку и поднес к его лапе иглу. Скрепя сердце, я надавил на шприц и тяжело выдохнул. Мой новый друг не повел и ухом. Даже когда я перематывал ему лапу после укола, он продолжал вилять хвостом и тянуться носом к моему лицу. Я не смог устоять перед его задором и, стиснув зубы от умиления, обнял его и хорошенько потрепал за ухом. Ему оставалось жить примерно полчаса.
