— Я собирался спать, — он открыл дверь мачехе, отступил на полшага, частично закрывая собой дальнейший путь в дом и отчасти как бы разрешая вход.

— Я ненадолго, но это важно, — глухо ответила Агнешка, не делая попыток двинуться вперед. Она просто стояла, молчала, смотрела под ноги.

— Подождешь? Я хотя бы в душ схожу, — Роберт отступил в холл, оглянулся, не ожидая иного ответа, кроме утвердительного. Не дождавшись вообще никакого ответа, он скрылся в глубине дома. Агнешка осталась в его сознании мутным сгустком будущего не самого приятного разговора.

«Жаль, что ее смыть нельзя — Агнешку вместе с беседой» — выключив душ, Роберт ступил на мягкий половичок, бросил взгляд на свое отражение. Слегка запотевшее зеркало льстиво прикрыло вуалью прозрачного пара все лишнее, оставив взгляду лишь «идеальное тело».

Удивительно, как все трое «сводных» по-разному унаследовали гены. Один мужчина, три женщины.

Роберт фигурой пошел в мать — рослый, широкоплечий, в отличие от высокого, худощавого и необычайно жилистого отца. От неё же сын унаследовал характер спокойно-уверенный и только черты лица отцовские — этакая печать рафинированного интеллигента.

Мартину, напротив, досталась лошадиная физиономия Агнешки, худощавая фигура отца, а неврастенично изможденным сделала сына неусыпная материнская забота.

Отец-хирург, практикует до сих пор, всегда отличался твердостью руки вкупе со слабостью характера (последнее вне операционной). Он вообще живет в какой-то своей параллели, женясь на женщинах, зачем-то страстно желавших носить одну с ним фамилию, ибо большего Яворский предложить им не мог, как не собирался вообще что-либо предлагать. Факт зарегистрированного государством супружества отец не считал сколько-либо причастным к неприкосновенности его личной жизни. Да что говорить, если собственные старики называли его «нетипичным поляком».

Йоханна. Если верить отцу, а этот молчаливый инопланетянин со взглядом мечтателя однажды обмолвился старшему отпрыску, что мать «маленькой дикарки» даже Агнешку свела бы с ума, если бы захотела, так была непостижима. Из чего, конечно, можно сделать множество выводов. Где, во-первых, вряд ли албанская девушка была неравнодушна к собственному полу, в отличие от странной дочурки, а во-вторых, судя по доставшейся Ханне фигуре, голосу и чему-то неуловимо очень женственному, она действительно была необычайно хороша. От отца Ханна получила фамилию, гражданство и тот самый «инопланетный» взгляд с неуловимо-интеллигентной печатью в чертах лица, схожей с Робертовым «папочкиным наследством».

Грубо говоря, Ханна с Робертом больше походят на кровных брата с сестрой, нежели Мартин — он всегда слишком отличался от них обоих.

И всегда доставал девчонку или только пытался достать, ибо Ханна далеко не лань безобидная, никогда ею не была.

«Было что там у них вчера?» — скребется вопрос, крепко закрывший дверь перед носом любых человеческих чувств вроде совести, сожалений или какого-то там стыда. Она действительно испытывала в юности на Мартине какие-то свои «тайные практики», почти зомби из парня сделала, мечтающего только о ней сутками напролет. Позже пыталась переиграть всё обратно, но, как водится, что-то пошло не так и Мартин навсегда остался повернутым на сестренке.

«Впрочем, вполне возможно, что дело и не в ее практиках, но кто позже заставлял ее вторгаться в его, Робертовы, планы?».

Больше он не был намерен исполнять роль придурка. Поэтому при малейших подозрениях в жульнической игре сестры предпочитал подстраховываться. А то, что способ был не самый честный — зато надежный!

Во всяком случае Роберт так думал, отправляя заторможенную Ханну с маньяцки возбужденным Мартином, а Дану с профессионалкой Маризой. Все должно было сложиться идеально — на ревизорку компромат, на сестренку управа, на брата… разве только строгий поводок, для особенно тяжелых проявлений его надоедливого характера. Истерик Мартина в ночи и полиции в пять утра Роберт точно не планировал и не ожидал.

Наверное, Агнешка услышала его шаги (телепатических способностей до сих пор у нее не наблюдалось), обернулась к Роберту в тот момент, как он вошел в гостиную. Позади мачехи в половину стены раскинулось нарисованное «дерево семьи» — милая задумка жены с детскими и взрослыми фотографиями, подписями.

— Если хочешь кофе… — Роберт признался, что его от этого напитка сегодня уже тошнит.

— Нет, благодарю, — покачав головой, Агнешка огляделась в поиске «посадочного места».

— Мартин был у тебя ночью, — она осталась стоять, и она не спрашивала. Произнося слова о сыне, смотрела на пасынка не совсем как обычно. Скучная — да. Всю жизнь с первого момента знакомства Роберт считал эту женщину невыносимо скучной в её невозмутимой правильности, но при этом так же бесконечно непобедимой или, правильнее — непробиваемой.

— Расскажи мне правду, — в образе Агнешки, ее глазах, голосе, позе Роберт чувствует еще не до конца ею самой осознанный надлом.

«Она будто уже записала своего сынулю в убийцы» — Роберт отворачивается, проходит по комнате и присаживается на тумбочку, слегка сдвигая тылом настольную лампу.

— Что именно произошло в кафе и после, как Ханна оказалась в его машине? — стоя почти в центре комнаты, Агнешка задавала вопросы. — Как он оказался здесь и самое главное — где он сейчас?

— На последний — не знаю, — отметает Роберт, — что до остального, то здесь я тоже немногое могу сказать.

«Судя по всему, Ханна не распространяется о том, кто именно посадил ее в машину Мартина, — соображает на ходу молодой человек. — И понятно почему — ей выгоднее продать потом этот факт мне же, и я, черт возьми, куплю его у нее по сходной цене».

— Я не видел Мартина в кафе, не видел, что с ним уехала Ханна и уж точно мне не было дела до его полуночных звонков. Пойми меня правильно, мы с ним братья, но иногда он забывает, что у кого-то, кроме него самого, есть своя личная жизнь, а это неприятно и надоедает со временем.

Замолчав на полуслове, Роберт посмотрел Агнешке в глаза (почему-то она всегда на этом настаивала в «серьезных» разговорах, что ни разу не спасало ее от обмана).

«Хотя… может быть, она просто делала вид, что верит? — в повисшей паузе Роберт не согласен с последней мыслью. — Нет, Агнешка по ослиному упряма и принципиально не согласится с ложью даже во вред себе. Она действительно не отличала никогда правды от спасительного вымысла. Не отличит и сейчас».

— Я не знаю, чего ты там себе надумала, — продолжает монолог Роберт. — Мы все знаем, что Мартин нестабилен, но также мы все в курсе, что он не опасен. Поэтому считаю твое беспокойство таким же излишним, как опека над тридцатилетним мужчиной.

Он никак не ожидал встретить Мартина ночью в собственном гараже, когда вернулся домой на машине жены. Он соврал Корфу, когда сказал, что всю ночь провел дома, никуда не выезжая. Братец в это время должен был вовсю развлекаться с сестренкой, но вместо этого, как всегда бледный и безумный даже больше обычного он метался в пространстве гаража, как бес из преисподней, и кричал — «я задушил ее, а другая осталась! Их двое! Двое!»

— Если у тебя все… — вернувшись в реальность, Роберт так и не придумал, чем еще убедить Агнешку. Просто понял, что не осталось ни сил, ни фантазии на вранье и пришла пора сказать правду.

— Я очень устал, поверь. Мне нужно поспать, пока есть возможность. Думаю, они не отстанут теперь так скоро — машина моя, и ревизорка, и эта еще, прости господи, Мариза по моему вызову оказалась здесь.

Он устало глядит на женщину снизу-вверх.