Берти поковырял вилкой салат.

Он не стал напоминать Ульриху, что совсем недавно и тот действовал подобно остальным — нападал на Берти, зная, что он один.

— Ты не стал геем, — только и произнес Шварц.

— Они думают, что стал, так что без разницы, — Ульрих сделал неопределенный жест рукой в сторону всех и сразу. Посмотрел на Берти, усмехнулся с привычной сволочистой колкостью. — Ты так себя чувствуешь каждый день, а? Жалким опущенным педиком?

Берти тяжело вздохнул.

Сейчас очень остро не хватало Ханны, чтобы разрядить обстановку и сбить градус злости. Но Берти сам попросил Перл пообедать сегодня с подругами.

— До того, как стал таскаться с тобой, никто меня даже не замечал, — буркнул Берти мрачно. — Никто не трогал. Не все даже знали, что я гей.

— Ага, уже сам жалеешь о дебильной сделке, — резюмировал Ульрих довольно. Он тут же чихнул так, что аж слезы выступили на глаза. Берти попробовал над этим позлорадствовать, но поймал себя на мысли, что даже немного жалеет Кёнига с его несносной аллергией.

— Заткнись, — вяло огрызнулся Берти. Заметив, что Ульрих косился на его салат, он со вздохом отдал ему весь лоток. Все равно весь аппетит отбило. — Я пойду до конца, потому что своих решений держусь… А тебе следовало взять с собой обед. А не есть мой.

— Еще чего, — Ульрих с удовольствием принялся за салат, не побрезговав вилкой Берти. Резким движением головы стряхнул волосы, упавшие на лицо, внимательно посмотрел на Шварца. — Слушай, если серьезно, то ну нахер так жить.

— В смысле? — напрягся Берти.

— В том самом, — Ульрих закатил глаза и пробубнил с набитым овощами ртом: — Шварц, раз уж ты педик, то отстаивай свои права. Какой кайф жить вот так вот — тихо и мирно, лишь бы пальцем не тыкали?

— Я не из тех, кто выходит на парады в перьях и косметике, — Берти усмехнулся, представив себя разукрашенным под экзотического попугая. С рыжими-то кудрями. — Я не хочу никаких плакатов рисовать и устраивать митинги.

— Я не про это, — Ульрих расправился с остатками салата так быстро, что Берти удивленно уставился на возвращенный пустой лоток. Кёниг облизал салатное масло с губ. — Ты меня… и бесил этим всегда, — он замялся, о чем-то задумавшись. — Ты ничего не делаешь с тем, что на тебя нападают. Только глубже зарываешься башкой в песок. Я удивился, когда ты предложил «встречаться». Первый хоть немного смелый поступок за все время, что я тебя знаю.

Под ребрами остро кольнула обида.

Ульрих говорил об этом так легко, хотя ни черта не понимал, с чем Шварц сталкивался ежедневно. Открытое сопротивление только сильнее разожгло бы огонь.

— А я должен был с кулаками на тебя броситься? — спросил Берти сдавленно, когда немного совладал с возмущением. — Что я должен был делать?

— Сказать всем катиться нахуй, если что-то не устраивает, — пожал плечами Ульрих. — Ходить по универу, будучи педиком, и не опускать головы. Смотреть в глаза в ответ, когда пытаются задеть взглядом тебя.

— Тебе легко говорить, — тихо произнес Берти, механически водя пальцем по узору пледа.

— Нет, не так уж и легко, — сказал Ульрих упрямо. Его светлые глаза зло сверкнули. — Ты меня на это подвязал вчера, но я уже справляюсь лучше тебя.

— Классно справляешься, — съязвил Берти. — Йонас аж поклялся хранить доброе имя всех геев и лесбиянок Гамбурга.

Ульрих ничего не ответил.

Лишь едва уловимо дернулся, тут же вернувшись к состоянию прежней невозмутимости, но Берти успел заметить момент его уязвимости. Стыд за опрометчивые слова накрыл с головой.

— Прости, — сказал Берти примирительно. — Я не это имел…

— Забей, — с нарочитой беспечностью оборвал его Ульрих и поднялся на ноги. Размял затекшую спину, от души потянувшись. — Просто оглянись. Одно прямое заявление, и никто уже не горит желанием гавкать. Загадки и домыслы, неизвестность — вот что дразнит и заставляет нападать.

Берти обернулся.

В их сторону и правда летело все меньше настороженных или любопытных взглядов. От громкого признания перед толпой исчезла пикантная тайна, обросшая за короткий период сплетнями, и Берти с Ульрихом резко стали общественности если не скучны, то менее интересны.

— Пойдем, — поторопил Ульрих, в очередной раз чихнув. — Пойдем с улицы, я тебя прошу.

*

После пар Ульрих подбросил Берти до дома, и тот наконец спокойно выдохнул. Впереди маячили долгожданные выходные и отдых от липкого, успевшего опостылеть за столь короткий срок внимания.

Да, он хотел показать Ульриху обратную сторону его издевательств.

Но Кёниг, похоже, и сам что-то вознамерился показать.

В воскресенье Берти, зевая и наслаждаясь праздностью, спустился на первый этаж вровень со звонком в дверь.

— Милый, ты кого-то ждешь? — спросила мама, выскочив с кухни в фартуке, щедро припудренном мукой. Берти улыбнулся — его явно ждали блинчики с ягодным сиропом на завтрак.

— Нет.

— Кто там? — мама обладала безумной привычкой спрашивать, тотчас открывая дверь. — О. Ремберт, это к тебе, наверное…

Берти чуть не оступился, спустившись с последней ступеньки лестницы. На пороге стоял Ульрих с большой картонной коробкой в руках и ослепительно улыбался.

— Доброе утро, фрау Шварц, — вежливо поздоровался Кёниг, и мама растаяла под действием прущего из него обаяния. — Извините. Не рассчитал время.

— Ничего-ничего, все в порядке. Мы ранние пташки. Ремберт, дорогой, ты не говорил, что к нам заедет твой друг, — мама смущенно вытерла руки о край фартука. — Не представишь нас?

— Мама, это Ульрих, — кисло пробурчал Берти. — Ульрих, это мама. То есть, фрау Шварц, как ты уже понял.

— Можешь называть меня Анной, — к ужасу Берти, мама хитро подмигнула Кёнигу. — Проходи, Ульрих, не стесняйся.

Берти бы посоветовал маме закрыть дверь прямо о довольную рожу Ульриха, но тот уже зашел в дом, скинул обувь на коврике и повесил кожанку на крючок.

— Можете идти наверх, мальчики, — посоветовала мама, засуетившись с тем воодушевлением, которого Берти давно от нее не видел. — Я принесу вам блинчики, когда будут готовы.

— Спасибо, фрау Шварц.

Если бы Берти не знал Кёнига, то решил бы по выражению его лица, что тот смутился.

— Идем, — Берти развернулся и поднялся обратно в свою комнату.

Перед тем, как следом зашел Ульрих, он только и успел, что накинуть покрывало на разворошенную кровать и затолкать обертки из-под шоколадок под письменный стол. Бардак он собирался убрать к вечеру, но кто же знал, что Кёниг припрется рано утром.

— Ты зачем приехал? — спросил Берти, сложив руки на груди.

— Ого. А ты меня называл свиньёй.

Ульрих окинул его комнату притязательным взглядом, чуть больше внимания уделив макетам на полке. Берти раньше обожал вырезать по дереву, мастерить игрушки и небольшие модели зданий. Правда, в последнее время на это не хватало вдохновения и сил.

— Заткнись, Уве.

Сокращенное имя вылетело само собой, и Берти чуть смутился.

— Очень вежливо, Шварц, — фыркнул Ульрих, поставив коробку на письменный стол. — Я, вообще-то, твой парень.

— Мой ненастоящий парень на публику, — напомнил Берти и добавил ворчливо: — Мать мою впутывать в это совсем не обязательно.

— Да ну, а мне показалось, что она уже от меня без ума. Не пытался ей сказать, что ты гей? Зря, — дернул плечом Ульрих, по-свойски плюхнулся на его кровать и вытянул длинные ноги. — Картофелина, уясни уже, что я все оборачиваю в свою пользу.

— О чем ты? — напрягся Берти.

Ульрих вносил в сам вид его спальни неясную дисгармонию. Как инородное темное пятно с гаденькой ухмылочкой.

— Открой коробку, — велел Ульрих.

Берти подошел к письменному столу и отогнул картонную крышку.

— Что? — он достал несколько пар сложенных брюк и несколько упакованных рубашек. Поднял со дна коробки темно-коричневую косуху. — Это еще что за?..

— Одежда, Шварц, — фыркнул Ульрих, будто объяснялся с душевнобольным. — Это одежда.