Гарри не помнил, как вывалился из окна, спасаясь от Адского огня, он помнил только, что очнулся уже лежащим на земле, а на нём — истекающий кровью Рауль. Как накрыл их обоих защитным куполом и шептал над подрагивающим телом заживляющие заклинания. Как с его пальцев срывались золотистые ленты и окутывали друга, как на глазах затягивались страшные раны. Он видел, не знал — как, но видел истерзанное и кровоточащее сердце Рауля, словно оно было у него в руках, и не мог залечить ужасные раны. Положив ладони на грудь, он умолял и проклинал, обещал всё и всем, лишь бы его друг жил. Но ничего не получалось. Он видел, как аура Рауля становилась все бледнее и бледнее, пока не превратилась в едва различимое светящееся облако. Он смутно помнил, как несколько минут или даже часов лежал рядом, положив голову тому на грудь, и, крепко прижав его к себе, пытался поделиться своим теплом и жизненной силой. Как встал и зачем-то закрыл окно, стёр магический след от лечебных заклинаний.

Помнил, как до боли в ладони сжал кулон друга и перенёсся с его телом на увитое диким виноградом мраморное крыльцо. Потом появился маленький эльф и, упав на колени рядом с хозяином, взвыл, принявшись биться головой об пол. Гарри сидел рядом и безучастно смотрел на разыгравшуюся трагедию. Тогда ему было всё равно, что белый с серыми вкраплениями мрамор постепенно покрывался кровью. Гарри не чувствовал боли — только холод и пустоту. Тьма окутала его, и он потерял сознание.

Осознание потери пришло вместе с ломотой в мышцах и костях. Тогда на него навалилась беспросветная, оглушающая, невыносимая боль, забыть которую хотя бы на несколько часов, помогал коньяк. И он пил янтарную жидкость стакан за стаканом, его выворачивало наизнанку, а он всё равно пил. Эльф всячески сопротивлялся просьбам принести «выпить», отрицательно мотая головой, из его глаз градом лились слезы, но прямого приказа ослушаться он не смел. Тогда краем сознания Гарри удалось уловить, что теперь он является хозяином этого маленького существа, сильно отличающегося от того же Добби и Кричера не только размером, но и внешним видом.

Часы и дни слились в череду пустых и полных бутылок с коньяком. Но ему всё же пришлось протрезветь. Ключевым словом, выведшим его из полубессознательного состояния, было «похороны», произнесенное хриплым старческим голосом. Во рту стало горько от стыда, Гарри сполз с кровати на пол, и его несколько минут к ряду рвало. Он испытывал невиданное доселе презрение к самому себе. Как он мог! Как только он мог забыть о долге перед погибшим другом?

После нескольких минут пьяной истерики и повторного очищения желудка его голову бесцеремонно запрокинули вверх и потянули за подбородок. Не открывая глаз, Гарри открыл рот. В горло полились зелья: одни были горькими и противными, другие — безвкусными, а последнее напоминало мятные леденцы. Гарри причмокнул губами и, наконец, открыл глаза: рядом с ним сидел старичок. Первое, что пришло Гарри в голову, что сидевший рядом седовласый старец похож на ангела. Надменного, холодного и очень старого ангела.

Именно это Гарри и озвучил. Старичок смешно сморщил тонкий нос и, откинув голову назад, расхохотался. Смеялся он долго и с наслаждением: от этого звонкого смеха потеплело внутри. Карие, почти чёрные, глаза оживились и засверкали. Юноша улыбнулся в ответ и, подталкиваемый в спину, направился в ванну. Минут через двадцать он, трезвый и чистый, появился в комнате. Эльф тоненьким голоском пропищал, что месье Жан ожидает его на террасе. Увидев на кровати приготовленные брюки и рубашку, Гарри вопросительно поднял бровь.

— Хозяин, наденет вещи, приготовленные Шелли к похоронам. Шелли рада служить новому молодому хозяину, — эльфийка шмыгнула носом и вытерла кружевным передником слезящиеся глаза.

Гарри сглотнул ком в горле и, кивнув, принялся молча одеваться: чёрные брюки из тонкой шерсти и в тон к ним шёлковая рубашка сидели на нем как влитые. Гарри провел ладонями по тонкой прохладной ткани, наслаждаясь приятными ощущениями: так комфортно он себя чувствовал разве что в джинсах и футболке. Парень подошел к зеркалу и несколько секунд разглядывал свое отражение — что-то в его облике определённо изменилось, ну, помимо одежды, конечно. Но что, он так и не смог понять. Пригладив густые, странно шелковистые волосы, он вытащил из стоявшего в вазе букета маленький голубой цветок и, трансфигурировав его в резинку, собрал волосы в низкий хвост. Чуть нахмурился и, бросив последний взгляд на свое отражение, вышел из спальни через огромные стеклянные двери. На террасе стоял белый с резными ножками столик, маленький диванчик и кресло-качалка, в котором, чуть покачиваясь, сидел знакомый ему старичок.

Они довольно долго разговаривали, ожидая прибытия друзей и родственников на похороны. Узнав, что Жан был дедом Рауля, Гарри потрясённо замер, вглядываясь в искрящиеся лукавством глаза.

— Ты удивлен, что я не скорблю об утрате? — старичок по-птичьи склонил голову, разглядывая Гарри. — Я знал, что мой внук умрёт раньше меня, так же, как и его отец, и уже смирился. Впрочем, Рауль это тоже знал. И потом, умереть в бою, защищая своего хозяина — это самая лучшая смерть для телохранителя и вассала.

— Что значит «знал»? И, насколько мне известно, я не хозяин Раулю.

— Формально — нет, не хозяин. Ты вообще после отказа Августы от дочери не урожденный Леруа. Но фактически… фактически и тебя, и твою мать наша семья обязана защищать. Августа освободила от средневекового звания раба моего внука, но мы все равно остались вассалами древнего рода, — Жан некоторое время молчал, словно собираясь с мыслями. Наконец, он вздохнул и посмотрел на Гарри. Он почувствовал, как от мелькнувшей в тёмных глазах старика боли его сердце ухнуло вниз. — В нашем роду из поколения в поколение передается особый дар… Дар ясновидения.

— Вы можете предсказывать будущее?

— Не совсем. В снах мы видим обрывки событий, связанных с собой или с теми, с кем мы связаны. Узы телохранителя и господина — одни из сильнейших связывающих уз. Антуан, мой сын и отец Рауля, был связан с Лили — твоей матерью. Но обряд отречения от рода нарушил эту связь, а позже он потерял её из виду. Рауль нашел, но восстановить узы не смог: он почему-то не чувствовал её. Тогда мы решили, что это из-за того же обряда. Но вот когда нашли тебя, мой внук сразу почувствовал связь. Она была очень, очень слабой. Помнишь свиток с рецептами противоядий? — Гарри кивнул, и Жан, вздохнув, продолжил. — Раулю снился сон, что ты задыхаешься в разноцветном дыму. Тогда он перерыл пол-Европы, мы знали, где примерно искать, но тот, у кого по сведениям находился свиток, умер, а его родственники распродали всю библиотеку покойного.

— Значит… значит, он знал, что умрёт… тогда… — голосовые связки отказывались работать, в горле стоял ком.

— Да. Знал.

Гарри зажмурился, чувствуя предательское жжение в глазах.

«Если он знал, почему же тогда пришел? Зачем… зачем нужно было проводить этот чёртов обряд? Мы ведь могли уйти раньше»!

— От судьбы не уйдешь, Гарри, – словно прочитав его мысли, тихо произнес Жан. — Сколько от неё не бегай, она все равно тебя настигнет. А наш долг…

— Защищать мою семью. Я помню! — практически зарычал юноша. — Но я не хочу, чтобы из-за… ради меня гибли люди! Я. Этого. Не хочу!

Всплеск стихийной магии был ярким и мощным: в радиусе нескольких десятков футов деревья заскрипели от силы, волнами разбегавшейся от него. Но интересно было другое: во-первых, Жана ударная волна не задела, а, во-вторых, Гарри поразительно быстро сумел усмирить свой гнев.

— Если бы у меня было больше опыта, я смог бы ему помочь, — Гарри встал и подошел к маленькому фонтану в центре террасы.

— Ты и так сделал невозможное, — старик покачал головой. — Я видел, какие раны были у внука, но ты их все залечил.

— Кроме сердца.

— Да. Никто бы не смог этого сделать, Гарри, слышишь — никто!

Позже, сидя в увитой виноградом беседке, слушая стрекотание цикад и медитируя, Гарри понял, что после обряда он что-то потерял. Что-то, что не давало ему вздохнуть полной грудью всю его сознательную жизнь. Что-то, что, словно нарыв, всё время болело и дёргало, отвлекало на себя внимание. Да он изменился за последний год, но все равно, некоторые моменты не давали ему покоя. Наконец, Гарри со всей четкостью понял — это было чувство вины за гибель родителей и Седрика. Прокручивая в голове события, предшествующие гибели Сириуса, Гарри осознал, каким самонадеянным идиотом был. Он понял, что только чудо спасло его и друзей от гибели. А также понял и принял факт, что он был просто ребёнком — глупым, бесстрашным, наивным пятнадцатилетним мальчишкой, всё ещё верившим в доброго дедушку Санта-Клауса с бородой и подарками. Лежа в огромной кровати, он со всей ясностью понял: кроме чувства вины, исчезла иллюзия, а розовые очки с него «стащили» ещё на шестом курсе.