— С твоим отцом я был знаком даже ближе, чем с Кайсой. — Мне было трудно говорить, голос не слушался, но приходилось себя пересиливать. — Сэм, он… тоже был очень добрым, весёлым, простым. Гордыня и пафос — это не про него. Он всегда вёл себя скромно, миролюбиво, умел посмеяться над собой. Но твою маму он любил очень сильно и на всё был готов ради нее. Однажды ему показалось, будто я причинил Кайсе вред (глупое недоразумение), и… преобразился до неузнаваемости. В тот момент я не мог поверить, что передо мной спокойный и застенчивый Сэм. Он меня избить был готов за Кайсу. Повезло, что до драки дело так и не дошло. А потом Сэм остыл, понял, что погорячился, устыдился своего поведения и… извинился передо мной. А я не смог его сразу простить — чёртова гордость помешала. В тот момент я чувствовал себя глубоко уязвлённым и не смог успокоиться так же быстро, как мой друг. Я затаил на него обиду и… исключил из команды.
— Отец об этом не упоминал, — покачал головой Ричард.
— Наверное, не хотел очернять меня в твоих глазах. — В моем сердце вспыхнула пламенная благодарность.
— Это не сильно помогло, — парень криво усмехнулся. — А потом ты вернул его в команду?
— Да, когда он спас мне жизнь. Я был на Конкордии, когда она взорвалась, и умер бы, если бы не твой отец. Я был поражен его чистосердечностью. Я его унизил, выгнал из команды, а он всё равно пришёл на помощь, когда я нуждался в ней. Сэм не умел долго держать в сердце обиду, он всегда был готов простить.
— Я бы тоже хотел так, — одними губами прошептал Ричард. — Но не могу. Мне больно, Локи, ужасно. В моей душе будто бы образовалась чёрная дыра, и всё тепло, весь свет, что поступает извне, просто исчезает в этой адской воронке. Бесследно. — Ребенок посмотрел на меня, и я увидел, что в глазах его стоят слёзы. — Я каждый день думаю о них. Каждый чёртов день! Мысленно возвращаюсь в те времена, когда они были живы, и переживаю эти мгновения раз за разом, будто бы до бесконечности пересматривая понравившийся фильм. Понимаешь, Локи, я будто бы живу в прошлом, а должен в настоящем. Но в настоящем у меня ничего нет, кроме холодного одиночества. Раньше был Компьютер, и я верил, что он хочет помочь. А потом выяснилось, что и он лгал, и… Я понял, что остался совсем один. Один в этом чёртовом мире, где столько алчности, насилия и злобы…
— Нет, Ричард, ты не один. — Мне захотелось обнять ребенка, но я не решился этого сделать: всё-таки мы были с ним ещё недостаточно близки. — Я с тобой. И всегда буду с тобой, несмотря на татуировку на твоей руке. А сейчас, давай продолжим занятие. — Я решил, что лучший способ успокоить мальчика — это переключить его внимание на учебу. — Итак, на чём я остановился?
— На энергетической подпитке, — охотно подсказал Рич.
— Да, точно. Так вот, суть этого явления заключается в том, что я передам тебе часть энергии своего артефакта, а ты потратишь её на создание луча, который уничтожит механизм. Должно получиться. Меня смущает только одно…
— И что же?
— Когда я давал энергетическую подпитку Нике, я ничего, по сути, и не делал: ведьма качала из меня силы сама. Ты же так не сможешь. А это значит, мне придётся учиться передавать энергию самостоятельно. Ну, время у нас для этого есть, так что… вперёд.
***
И так проходил день за днём. С утра мы с Ричардом, наскоро позавтракав, шли в тренировочный зал и начинали отрабатывать нашу схему на реальных автоматических летательных аппаратах, которые мы отправляли в космос. Да, много кораблей мы привели в негодность и, ясное дело, принесли Рэю, Фригге и Нике немалые убытки, но Лидеры были готовы стерпеть это ради пользы дела. Конечно, получалось у нас далеко не всегда: и мне, и Ричарду пришлось осваивать новые навыки, и мы то и дело допускали ошибки. У нас даже было шуточное соперничество — кто меньше раз оплошает.
Понимая, что времени у нас в обрез, мы отдавали тренировкам почти все свои силы, и на отвлеченные темы разговаривали очень редко. А вечером мы, уставшие и измученные, возвращались в каюту и ложились спать. Каждый раз я, перед тем как закрыть глаза, думал о том, что неплохо было бы навестить Фриггу и Рэя, чтобы узнать, как продвигаются дела у них, и каждый раз отбрасывал эту мысль в сторону, чувствуя, что сил на это уже не осталось.
Но вот однажды ночью мне, несмотря на смертельную усталость, не спалось. Воздух почему-то казался мне невыносимо душным, привычная койка — жёсткой, да и вообще ощущался явный дискомфорт. Поняв, что не смогу заснуть, я стал прислушиваться к тишине, в надежде различить хоть какие-то звуки. И различил. Я слышал дыхание Ричарда, и что-то в этом дыхании меня настораживало. Оно было не размеренным и глубоким, как у спящих людей, а нервным и прерывистым. Я по себе знал, что обычно люди так дышат, когда плачут и пытаются скрыть это от посторонних.
— Эй, Рич, тебе плохо? — осторожно позвал я в темноту.
— Спи, не обращай внимания. — Парень изо всех сил старался говорить спокойно, но голос его подводил, срываясь и дрожа. — Всё нормально.
— Да где нормально-то? — я включил настольную лампу и присел на край койки Ричарда, который отвернулся лицом к стене, чтобы я не видел его заплаканного лица.
— Для меня нормально. Я плачу каждую ночь с тех пор, как мои мама с папой…
От такого заявления я пришёл в полное замешательство. Стало стыдно. Тоже мне, отец называется: падает в кровать и отрубается, а о том, что ребёнок не спит ночами, узнает две недели спустя, да и то по чистой случайности. Если бы я, например, жил с Фриггой в одной каюте и плакал ночью, она бы заметила сразу, как бы тщательно я ни маскировался. Даже больше — она поняла бы, что у меня тяжело на душе ещё до того, как на моих глазах заблестят слезы. И почему я не такой внимательный и чуткий к чужим переживаниям?
И вот до меня, наконец, дошло. Отлично, прогресс, но вот дальше-то что делать? Как его успокоить?
Внезапно насмешливость и чёрствость Рэя стала мне очень близка и понятна: всегда велик соблазн спрятаться за пуленепробиваемым панцирем из язвительности и сарказма, когда не знаешь, что предпринять в ситуации, теряешься и чувствуешь себя глупо. Но я не хотел уподобляться Рэю, по себе зная, как раздражает его стиль общения в такие моменты. Уж лучше без прикрытия: нелепо, зато искренне.
— Почему ты раньше мне не сказал? — спросил я, несмело касаясь плеча мальчика.
— Во-первых, позориться не хотелось, — всхлипнул Рич, поняв, что маски сорваны, и дальнейшее притворство не имеет никакого смысла. — А во-вторых, даже если бы ты узнал, ты не смог бы ничем мне помочь. Я каждую ночь о них вспоминаю… Это для меня как наркотик… Резкие чередования радости от заново пережитых моментов, и боли, когда до сознания доходит, что это не взаправду. И я хочу уже прекратить… но… не могу! Не могу остановиться…
— Успокойся, тише, тише… — бормотал я, неосознанно проводя рукой по волосам ребёнка. — Посмотри мне в глаза и послушай, что я тебе сейчас расскажу. — Рич, как ни странно, подчинился. В его всё ещё блестящих от слёз глазах даже угадывался интерес. Я растерялся. Я понимал, что должен отвлечь ребенка каким-нибудь увлекательным повествованием, желательно не связанным с его родителями, но на ум, как назло, ничего не приходило. — Родился я очень-очень далеко отсюда, в удивительном мире — Асгарде. — Это было не совсем так: родился я в Йотунхейме, но эта история слишком мрачная, и я решил опустить подробности. — Видел бы ты наш город! Поверь, он стоит того, чтобы его посмотреть. Огромные статуи великих воинов, пышные вечноцветущие сады, а один только дворец чего стоит! Так вот, та история, которую я хочу тебе рассказать, произошла именно там. Мне тогда было лет четырнадцать, то есть я был, как ты сейчас. И вот однажды, когда я гулял по саду и раздумывал, чем бы мне заняться, мне в голову пришла интересная идея… — Я понимал, что рассказываю какой-то бред, да ещё и сходу, никак не связав его с насущной проблемой. Это смотрелось крайне нелепо и выдавало мою неопытность с головой.
