Потом Алексей кончиками пальцев втирал Ольге в волосы душистый шампунь. Промывал каждую прядь тщательно, словно перебирая золотой песок, пока она сидела в ванне, закинув голову назад и по-детски доверчиво зажмурившись. Так же с закрытыми глазами она подставляла тело мягкой губке. Вода из крана пульсировала, взбивала на поверхности слой плотной пены.

Алексей хватал радужные шарики в горсть, выкладывал на волосах Ольги искрящуюся корону, бросал мантию на плечи, прятал в пузырьках ее грудь.

Затем протыкал пену ладонями и скользил по влажной коже, не отрывая рук ни на секунду, пока тело Ольги пульсирующим выдохом не отпускало его.

Свою первую большую зарплату Ольга повезла Алексея отмечать в Москву. Перед большой зарплатой она получила три маленькие. Первую – с удивлением, вторую – с раздражением, после третьей вломилась в кабинет директора. Секретарша визгливо кричала, что нельзя, на шевеление дверной ручки директор по-туалетному истошно завопил, что занято. Ольга распахнула дверь и застигла руководителя в самый неподходящий момент. Сделав вид, что не замечает неловкой ситуации, очень доступно изложила свое видение их договоренностей. Директору пришлось согласиться.

– И я очень надеюсь на вашу скромность, – завершил разговор шеф.

– Я ничего не видела, – поклялась Ольга.

Это событие они и поехали праздновать. Ольга умела гулять с размахом.

– Сначала по переулкам внутри Садового, – инструктировала она Алексея, – потом на выставку, потом перекусим и – смотреть ночную иллюминацию.

Алексей отвык от суеты города, но позволял Ольге себя выгуливать. Москва Ольги была другой – без центурий пешеходов, без кислотности неона и без имперского величия центральных проспектов. Ольга умела нащупать тайную дверь в прошлое, обнявшись, они ныряли в узкую щель между домами и вываливались в кривой переулок, с арками подворотен, с обведенными лепниной окнами и не крикливой чинностью опрятных храмов.

– Ничего тебя не возбуждает? – остановилась Ольга у витрины.

– У меня даже голые манекены зимой вызывают скорее жалость. А что должно возбуждать меня в музыкальном магазине?

– Не узнаешь?

– Нет.

– Черный треугольник от великого толкователя кубизма. Твоя великая эротическая фантазия в первый день нашего первого года. Ты объявил тот треугольник моим лоном и приделал к нему всю меня на заднем плане.

– Где треугольник?

– Вот прямо на витрине.

– Но это метроном.

– Именно он. Прибор, отсчитывающий время.

– Время отсчитывают часы.

– Часы врут, потому что время у них всегда одинаковое. Ритм задается метрономом. Поэтому он принят моим художником за центр кубических миров.

– Не понимаю.

– Кубизм – это не хаос, это ритм. В любом искусстве важен ритм, но в кубизме особенно. Полотно Шишкина может продержаться на целостности пейзажа, оно склеено воедино визуальным опытом зрителя. А абстрактное произведение без ритма просто рассыплется.

– Можно я три раза подпрыгну и крикну «Иа-иа»?

– Зачем?

– Чтобы все видели, каким идиотом я себя ощущаю.

– Лучше продолжай кивать, так гораздо заметнее. Видишь нарост, что ты принимал за раздутое мужское эго?

Алексей интенсивно закивал.

– Это всего лишь грузик, который определяет ритм, – продолжила Ольга. – Мой художник тогда много размышлял о связи между временем и пространством. Когда грузик опущен – ты, кстати, трактовал это как выражение мужской несостоятельности, – то ритм очень высокий. Картины с высоким ритмом расколоты на мелкие фрагменты. Это как большой город: бешеный ритм, загнанные объемы, время измельчено до гранул.

– Да я замечал это в своем еженедельнике.

– А медленный ритм задает большие пространства.

– Или большие пространства задают медленный ритм?

– Не умничай, это одно и то же.

– Можно еще один вопрос?

– Попробуй.

– Ты всегда влюбляешься в идиотов?

– По статистике, женщины предпочитают именно эту категорию.

– То есть в первый день нашего года ты просто смеялась над моей глупостью?

– Нет, я восхищалась. Ты совершал подвиг в мою честь – не испугался показаться смешным.

– А чем еще я поразил тебя? Хотя я помню. Тебе понравилась моя шутка про номер телефона. Помнишь, ты сказала «поразительно» и вернулась в машину?

– Я сказала «поразительно», потому что именно с этой банальности начал знакомство мой бывший. Я тогда и подумала, что какая, собственно, разница.

Ресторанчики в Москве были у Ольги свои, уютные, камерные. С глиняной посудой и свечками на столах. В этот день решили выбрать что-то особенное. Гуляли на Ольгину зарплату, и Алексей, который в бытность свою Павловичем платил за всю компанию, ощущал себя неуютно. Небрежно полистав меню, ткнул во что-то самое дешевое.

– Милый, мы безумно богаты.

– Ты ограбила банк?

– Круче: застукала шефа на горячем.

– Дай угадаю.

– Даже не хочу слушать перед едой.

– Он и секретарша?

– Хуже.

– Он без секретарши?

– Фу!

– У меня не осталось ни одной приличной версии.

– Он и танчики! Ты представляешь, этот урод лишил недавно премии целый отдел, когда в обед поймал за игрой пару стажеров. А сам режется с утра.

Ресторан в тот день Ольга и вправду выбрала не из дешевых. С очень дорогим уютом: глиняная посуда, но золотого ампира стулья; приглушенный свет, но неоновая вывеска над баром; стилизация под деревянные балки и подделки классических скульптур.

Меню отпугивало неизвестными названиями блюд и ценами. Цены Алексея испугали не сразу: в тяжелой папке меню их просто не оказалось. Он дважды перелистал все страницы, потом забрал экземпляр у Ольги – там цифры присутствовали.

Зал не был переполнен. Две потрескавшиеся дамы кисти неизвестного художника громко мерились своим прошлым. Принесенные блюда они брезгливо разворошили вилками и отставили на край стола. Даже кусочка не попробовали. Им нужна не еда, а лишь повод вспомнить, когда, где и, главное, с кем они пробовали это раньше. Не это, конечно, – на порядок лучше. Здесь от былой утонченности одни названия. Их дамы произносили гнусаво, на французский манер. Рестораны в их воспоминаниях все были сплошь заграничные, а сотрапезники звездные.

В дальнем углу скучала девушка. Юная и грустная, с лицом бледно-голубым от свечения смартфона. Красивая, как любовница депутата.

Через пару столиков спиной к Алексею сидел успешный чиновник. Алексей как-то видел его фото. Нашпигованные жиром брюки свисали с обеих сторон стула. Жесткий воротник подпирал трехэтажную шею. Посетитель схватил за запястье официантку и что-то ей выговаривал. Слов слышно не было, но официантка, видимо, работала недавно, успешных чиновников встречала редко, поэтому сейчас собиралась заплакать. Мужчине нравился собственный голос. Он запивал нравоучения вином, и с верхней кромки бокала стекали мутные пятна. Алексею казалось, что и слова между чиновничьих губ выдавливаются такие же сальные.

– Элегантное местечко, – заметил Алексей.

– Прости, я здесь не была сто лет.

– Сто лет назад здесь было по-другому?

– Да как-то попроще.

– И меню выдавали с ценами?

– Да, оба меню выдавали с ценами. Мне кажется унизительным выдавать даме слепое меню.

– Еще более унизительно, когда его выдают кавалеру.

– Не бери в голову, официант просто перепутал.

– У официантов нюх. Они чувствуют, кто платит.

– Не будь таким мнительным.

На следующий день Алексей позвонил Баграту и подписал все доверенности. Никодимычу ничего решил не говорить.

Доверенность на Баграта Алексей подписал в марте, и вскоре Баграт отзвонился и сообщил, что есть первые новости. Попросил приехать в город. Чем быстрее, тем лучше.

– Чемодан для денег брать? – пошутил Алексей.

– Быстро сказка сказывается, да не скоро деньги делаются. – Короткие гудки.