Дело очень плохо, даже если я отражу её удар, то пострадаю сам…
Нару не мог себе позволить даже моргнуть. Призрак нокаи вылез из пола и, как масса легче воздуха, воспарил.
Женщина зависла под потолком, тогда-то Май в очередной раз и увидела её. Обгорелые руки и содранная на щеках кожа. Обветшалые серые наряды и плоский нож, который она вынула из своего тела.
Похож на тот, которым её лишили жизни… — Танияма узнала холодное оружие, после чего поняла слова Нару.
«Чего бы сейчас ни произошло, не двигайся», — прокрутила она в голову.
Её послали за ним! Она убьёт Нару! — сердце Май всколыхнулось и рваной чередой забилось.
В этот же момент Сибуя убрал её руки и слегка отодвинул от своей спины.
Глаза Май метались в приступе непередаваемой горячки. Она ощущала тяжесть, накапливающуюся в воздухе. Нару собирался отразить удар, рассеяв то, чему не положено находиться в мире живых.
Из груди нокаи что-то закапало… Танияма узрела падение кровавых капель и сгущающуюся кровожадную улыбку посланного к ним монстра.
— Май, отойди к двери, — Нару хорошо всё рассчитал. Энергетическое поле откинуло бы Танияму к стене.
Нет! — замотала она головой, сцепив пальцы на губах.
— Делай то, чего велю! — он повысил голос, и следом за ним послышался настоящий свист.
Нокаи обрушилась на него с его смертью в руке, рассыпавшись в тот же миг, как перьевое облако.
Май не лучше Нару встала на его защиту, загородив собой его напряжённое тело. Она распростёрла руки и, тяжело дыша, глотала воздух, осушая всю свою ротовую полость. Её веки на глазах от страха не смыкались, а ноги под красным кимоно лихорадочно тряслись. Тот приглушённый рокот, который испустил обманутый дух, уронил её на колени.
— И что это было? — Сибуя раскритиковал отчаянный поступок своей помощницы, требуя тем самым объяснений. — Ты понимаешь, что из-за тебя я не смог бы усмирить её?
— А ты понимаешь, какого это, когда за твою жизнь борются в реанимации, а ты стоишь за дверьми и сожалеешь о том, что сделанного не воротишь, и как много ещё не сказано?! — Май обрушилась на него со своими обвинениями. — Я не умею оказывать первой медицинской помощи! Лин сказал, что эта сила не годится для твоего тела. Ты не умрёшь у меня на руках, прикрывая или обманывая вновь! Я не позволю тебе сделать этого! Не позволю… Ты сам сказал, мне бы не причинили вреда…
На Танияму напала гибельная до человеческих эмоций истерика. Её так затрясло, что Нару пришлось подойти и обнять. Эмоции и слабость Май не показались ему отталкивающими, он вполне мог понять её страх, необъяснимую отвагу перед лицом опасности и пришедшее за храбрость возмездие.
— Я думала, что влюбилась в тебя, потому что ты мне приснился, — Танияма начала говорить, сопровождая каждое своё слово лёгким ударом. Она винила Нару, за это и стучала по его груди, не зная, как ещё показать ему своё разочарование. — Это так унизительно… Влюбиться в такого ужасного, высокомерного и самовлюблённого Нарцисса, как ты! — она ударила сильнее и замерла. Сибуя молча слушал. Её следовало бы выслушать почти месяц тому назад, но тогда он не желал её слов, не был готов к признанию и вскрывшейся правде.
— То было заблуждение, — он спокойно принял её порыв, где она рассказала ему всю суть своих девичьих фантазий и впечатлений, утерев следующим касанием её слёзы со щёк. Май раскраснелась из-за кровяного давления, которое наверняка подскочило в связи с испущенными воплями.
Мои же чувства были настоящими… Будет очень жаль тебя отпускать…
Нару смотрел и запоминал её нежные черты лица; короткие волосы, едва прикрывающие светлую шею; тонкий соблазнительный стан и силу, как и сумбурность её неконтролируемого духа.
— Нет, — помотала она головой, накрыв ладонь Нару своей. На щеке стало так тепло, что она улыбнулась. — Именно так я думала в тот самый день, когда наше первое задание подошло к концу… Первое впечатление от тебя было ужасным; оно менялось постепенно, и, сама того не понимая, я влюбилась в тебя. Твои задумчивые черты лица, печальные синие глаза и одинокие мерные движения, — Май самую малость вздрогнула перед тем, как посмотреть Нару в лицо, но уже нашла в себе силы, чтобы коснуться его тёмных волос, заверив себя окончательно в подлинности человека, стоявшего перед ней. — Должно быть, я обманывала всех, когда говорила, что меня заботят окружающие, ведь я всего лишь изо всех сил старалась вновь увидеть твою улыбку, услышать слова благодарности и, может быть, заставить тебя полюбить меня так же сильно, как и я тебя. Люди становятся эгоистами, когда кого-то любят… — она забегала глазами, напугавшись серьёзности и молчаливости Нару, спеша примостить глаза куда угодно, только ни на идеальное лицо этого Нарцисса. — Или такой стала я одна?.. Думаю, сейчас это уже не имеет никакого значения, мне не переубедить тебя… — она высвободилась из рук Сибуи и пошла к двери. — Вы с братом и правда похожи, но не для меня… Когда я впервые увидела улыбку Джина, то мне тяжело было поверить в то, что это ты. Я всего лишь убедила себя в этом, полагая, что мои сны — это результат наивной влюблённости. А когда в моём сне Джина сбила машина, я не могла поверить, что это ты, — она посмотрела на свои до сих пор трясущиеся ладони и рывком опустила их. — Улыбайся чаще, Нару. Ведь именно в твою улыбку я окончательно и влюбилась. Помнишь, тот самый день, когда ты уберёг школу Ясухары от проклятья… Я никогда не забуду этот день… Прости меня за то, что я на тебя взвалила все свои чувства. Мы все знали, что это не будет продолжаться вечно. Призраки, исследования… Когда-нибудь всему этому пришёл бы конец. Думаю, сейчас самое время…
Май хотела сказать и про его ум, наблюдательность, заботу и внимание к ней, однако всё это не шло в сравнении с тем, что она чувствовала, когда он показывал ей свои редкие эмоции и слабости. Именно это особое отношение она до беспамятства ценила в нём.
Нару высказаться не успел. Танияма надавила на сёдзи, и те с лёгкостью разъехались. В коридоре ожидал Лин, а ещё неподалёку в углу сидел Джон. Где-то слышались споры Аяко и Такигавы, а на горизонте вовсю играл золотыми лучами рассвет.
X
В голове Сибуи, спустя минуты, зароились нетипичные мысли. Он в который раз узрел обострённое любопытство Май до жизни и, оставшись ни с чем после пылкого признания Таниямы, представил себя в образе ребёнка, который стремится всё в этом мире познать и постичь. Наверно, чтобы понять свою помощницу, именно это и требовалось — влезть в её шкуру, хотя по правде, тот образ истолкования её поведения, который он применил, никак не складывался с его практическим взглядом на мир. Неужели она не видела его пылких и при всём том искренних намёков? Или же она боялась принять их?.. Куртуазная любовь*, получившая большое количество последователей — это, пожалуй, тот единственный вид любви, который, по его мнению, Май заметила бы, чего он, Оливер Дэвис, разумеется, не мог себе позволить. Как ни крути, а представить себя возле её ног он никак не мог. Все эти возвышенные речи, посвящённые даме сердца, стихи и сонеты — пустые слова, коль юношей двигало одно желание плотских утех. И тут на смену разочарованию пришла боль.
Будучи подхваченным жарким желанием жизни, он незамедлительно осознал всю её горечь. Май не заслуживала упрёков, она не изменила себе. Сколько бы ни прошло времени, сколько бы сил она ни потратила на своего вечно хмурого босса, она оставалась живой, правдивой и чувствительной. Если бы он рассказал раньше… Открыл бы ту трагическую часть своей жизни, должно быть, Май бы всё поняла. Сейчас же требовать от неё понимания было столь эгоистично, что Нару не посмел ей перечить.
— Лин… — Нару увидел своего ассистента в дверях и прокашлялся. Он так натрудил свою голову, что ненадолго потерял связь с реальностью. Одно дело, когда он знал все повадки Май, как у облупленной, а с другой, когда пытался понять все её нелогичные, по его мнению, поступки. — Как там Джон?
