— Ушиб. Наоки и Такигава потащили его в рёкан, — сообщил он, желая сказать вещи несколько бестактные. — Она приняла тебя за Джина… — Лин искренне сочувствовал своему ученику и, невзирая на его небольшую любовь к словам излишним, решил вытащить из Сибуи пару тройку слов.
— Ты всё слышал? — для Нару знание об очевидных свидетелях его фиаско явилось шоком.
— Я стоял за дверьми… — не стал скрывать Кодзё. — Ты отпустишь её?
— Решение необязательно принимать сейчас, — сказал Сибуя. — Иди, я побуду здесь пару минут…
Лин был вполне способен понять то, что хотел сказать Нару — ему требовалось время, чтобы переварить вылившуюся на него информацию. Джин и раньше располагал людей к себе. Оливер не особо завидовал его таланту с лёгкостью находить общий язык со всеми, по определению «все» Нару совершенно не подходили, он избирательно копался во всей этой серой массе, выискивая то, что подверженные романтизму люди склонны считать золотым самородком или алмазом неогранённым.
Сибуя прошёл в залы дзёдан-но-ма, стоило Лину освободить ему путь. Старая роспись на стенах, золотистые татами, внушительных размеров икебана в углу и одно старое, вращающееся вниз и вверх зеркало.
Нару, как и обычно, подошёл к нему и посмотрел на своё печальное лицо. Одна проблема сменяла другую: стоило найти брата, как Май заявила, что она устала и хочет оставить его, признавая не только свою первоначальную симпатию к его старшему брату, пусть и ошибочную, но и непрочность их ещё даже толком не начавшихся отношений.
«Мы все знали, что это не будет продолжаться вечно. Призраки, исследования… Когда-нибудь всему этому пришёл бы конец. Думаю, сейчас самое время…» — он вспомнил жестокие слова Май и дотронулся до холодной зеркальной поверхности. Зеркало в овальной раме слегка качнулось, содрогнув и его отражение.
Сибуя смотрел на своё лицо, долго смотрел, не понимая, отчего на самом деле щемит в груди: оттого, что Май решила всё бросить, не дав ему шанса из-за открывшейся перед ней возможности, или оттого, что даже это красивое лицо не удержало Танияму, когда настал критический момент?
Когда человек становится по-настоящему дорог, с ним оказывается невыносимо разговаривать, — он отчасти обвинил в своих грехах Май, заметив чуть позже, что отражение в зеркале ему добродушно улыбается.
— Джин… — Нару не мог молчать. Тот второй, который по всем законам логики должен был быть им, на самом деле был его погибшим старшим братом. Тело Оливера как иголки пронзили. Он провёл пальцами по зеркалу, узнавая в видимом отражении половинку себя. Ту часть, которую все любили, которую он умудрился потерять, находя похожую частичку в Май Танияме.
— Нару! — он услышал голос Май и отвернулся к фусума. — Ты куда запропастился? Тебя все потеряли… Лин попросил проверить тебя. Он волнуется.
Лин попросил проверить?.. — Нару, как блуждающий во сне, с трудом воспринял информацию, придя в себя при виде блеска в глазах Май, которые с лёгкой подачи котячьей ласки зализали все его открывшиеся и кровоточащие раны.
— Сейчас… — он кинулся взглядом к зеркалу, но к тому времени на нём затаилось его привычное студёное отражение.
— Что не так? — Танияма подошла, посмотрела на Нару и его отражение. В лице Сибуи ничего не изменилось, разве что в глазах появилась старательно спрятанная от лиц несведущих тоска. — Что-то в последнее время меня пугают зеркала… Зачем оно здесь?
— Иногда их используют для ловушек на призраков. Могли возникнуть трудности. Я просил Лина подготовить одно… — сказал он. — Май, могу я задать тебе один вопрос?
Он спрашивает? — Танияма удивилась внезапно проснувшейся толерантности Нару, отчего сделала шаг в сторону, подозрительно оглядев печального босса. — Совсем на него не похоже…
— Ты застал врасплох… Спрашивай, думаю, после того, что я тебе наговорила, ответить на твой вопрос труда не составит, — Май не без сожалений сказала эти слова, однако понимала, что сказанных слов не вернёшь.
— Чего ты боишься? — Нару смотрел решительно, именно этот взгляд загнал Танияму в тупик.
— Я не очень поняла вопроса… — она попятилась, врезалась в стену рядом с фусума, жалея о недостаточной длине рук. Нару первым придержал раздвижные перегородки, не дав девушке сбежать.
— Ты призналась мне в своих чувствах и в этот же момент решила сбежать. Такой поступок объясняется страхом. В какой плоскости простирается твой? — спросил он в индивидуальной версии, озвученной для Май Таниямы.
Вот это спросил! — она скосила в сторонку глаза, приоткрыв от непостижимой наглости вопроса рот.
— Я не понимаю, чего ждать в будущем, — она была вынуждена признаться. — Ты уедешь домой. Я останусь здесь… Офис закроется, а если и останется, то я не могу вечно занимать в нём должность секретаря, так как даже это не вечно.
— Стало быть, ты взрослеешь, — излился он по привычке язвительно. — Вначале я подумал о том, что ты ждёшь возвышенных чувств…
— Я не против романтики! Будь у меня больше времени, тогда бы я выбила из тебя всю дурь! — Май приняла грозное выражение лица. — Но его нет… — она сделалась тише. — Сейчас, когда я тебе во всём призналась, то и говорить с тобой проще. Я не отрицаю твоего особого отношения ко мне. Я заметила… Но я долго не могла понять, что это: чувства или твои очередные происки ради выгоды? Вроде бы эти сомнения ушли, я вижу твою заинтересованность… И ещё, мне жаль, что мы потеряли столько времени, став жертвами недопонимания. Теперь, когда ты нашёл брата, твой отъезд не стоит под вопросом. Если ты позволишь, то я буду рада тебя проводить, а пока нам стоит вернуться…
Жертвой недопонимания я хочу быть меньше всего!
Оливер не мог оставить этого как есть. Пусть он был жертвой тяжёлых жизненных обстоятельств, но глупцом он себя никогда не считал.
Танияма потянулась к углублению на перегородке, которое служило ручкой, и именно там её встретили ничуть не сомневающиеся в себе руки Нару. Он переместил её пальцы с разрисованной дверки к себе на шею и запустил собственные в её распущенные волосы. Его губы накрыли губы Май неторопливо. Нару видел панику, замигавшую в её глазах. Она сомневалась, но подчинялась его воле. Когда он её не дразнил, а был настроен решительно, Май ничего не могла с собой поделать, она всецело отдавалась ему. Следом за страхом ею завладела нерешительность. О безопасности она не тревожилась. Сибуя держал дверь свободной рукой, желая приватной встречи.
Истомившаяся душа Май тянулась к его ласкам, а он не спешил.
Он неторопливо изучал губами очертание её милых уст, нарочно подчиняя своей воле. Этот поцелуй мог решить многое, и Нару вознамерился лишить Май её уверенности и якобы верного выбора.
— Если вопрос встал под таким углом, то знай, я не принимаю твоего заявления об увольнении, — Сибуя нашёл момент, чтобы сказать Танияме о своём праве последнего слова, и уличил слабость Май перед ним.
Её взгляд… Она смотрела в его лицо зачарованно и неотрывно, и будь у неё силы отказать, сейчас она ни за что не сделала бы такой ошибки.
Покорность Май породила в мужчине ярую страсть. Она, как и при недавнем заточении, приоткрыла рот, изнемогая от общей слабости, чем и воспользовался Нару.
Первые его прикосновения можно назвать жалостливыми, он щадил трепетные чувства Май, её неопытность и неуравновешенную тревогу, нарастающую по обыкновению в такие моменты. Повторный же поцелуй поставил Танияму на порог лихой страсти, где она без долгих сопротивлений скажет: «я всецело твоя».
Губы Май утонули в жаре поцелуев. Спустя первые невинные секунды любви едва ли не платонической, она ощутила нежность первых соприкосновений их языков; дальнейшие страстные порывы, вынуждающие её прильнуть к телу и губам Нару сильнее; его новые изворотливые движения, которыми он щекотал её нёбо, заставляя чуть ли не плакать от счастья, ведь настолько откровенных эмоций он ей не показывал, а она не осмеливалась просить. В её мыслях если и проглядывали моменты откровенные, то выглядели они прерывисто, где она бегло подглядывала за тем, как это будет. Как он будет прикасаться к её губам — а прикасался он с не скрытым желанием и восторгом, из-за чего иногда подглядывал за Май, когда она теряла его поцелуй, получая на самом деле очень нужную передышку. Как их тела встретятся во время поцелуя — а встретились они до неутолимости пылко. Будь у Нару свободна рука, то Май бы ощутила её жар на своём бедре. И как их поцелуй найдёт своё завершение. Вот именно этот момент она представить себе не могла, как и не представляла сейчас, как сможет жить без сладости его поцелуев и томности прикосновений.
