И только младший внук, удобно расположившийся на руках отца, ничего не говорил, а только ещё активнее жевал соску, во все глаза глядя на удивительное переливающееся всеми цветами и играющее огнями чудо, стоящее в глубине комнаты. И туда же смотрели, будто улыбаясь, лица со старинных семейных фотографий.

Воркута не принимала – поднималась буря. Самолет, на котором летел Сергей, посадили в аэропорту Ухты и предложили ждать сутки, предупредив, что буря в Воркуте может продолжаться и неделю, и что, скорее всего, и здесь уже завтра будет нелетная погода. Выбора не было – дальше двигаться можно было только на поезде. Но Сергей, в глубине души, был этому даже рад – он давно мечтал пересечь Полярный круг не формально, сидя в самолете, а самым непосредственным образом, по земле. Казалось, что преодоление этой выдуманной границы позволит шагнуть из обыденности его существования в мир героев его любимых юношеских книг, встать с ними в один ряд.

На вокзале он узнал, что в Воркуту можно будет уехать уже через полтора часа, а потому два часа спустя Сергей в полном одиночестве пил чай в своем купе. Вообще во всём вагоне вместе с ним находилось только четыре пассажира, что, в общем-то, было неудивительно: под Новый год все ехали из Воркуты на материк, а обратно только жертвы своих нелегких обстоятельств, к коим себя причислял и Сергей. Если же кто из аборигенов и ехал по своим местным делам, то эти люди предпочитали плацкартные вагоны. Попутчики Сергея путешествовали каждый сам по себе, как и он – уединившись, и, поэтому, в вагоне была полная тишина, если не считать стука колёс на стыках.

Сергей допил чай, выключил свет и стал смотреть за окно, где иногда возникали из темноты полустанки или вдалеке вдруг показывались то огоньки вахтового поселка, то военного объекта. Снег падал медленно, крупными хлопьями, и не спеша идущий поезд, почти не тревожил его падения. Ход был плавным, вагоны еле заметно раскачивались, и Сергей незаметно для себя задремал.

Когда он проснулся, за окном была кромешная тьма. Когда Сергей только выезжал, уже наступала ночь, хотя ещё не было и двух часов дня – широты то высокие! – но в окрестностях города то и дело попадались какие-то строения, поселки, переезды, рассеянный свет от которых далеко подсвечивал заснеженную пустыню. Сейчас же за окном не было ни единого признака присутствия человека. Не было и встречного железнодорожного пути – дорога здесь была одноколейная. Поэтому по любую сторону от вагона сразу за окном начиналась пустота.

Сергей всмотрелся в темноту за окном. Глаза хорошо адаптировались к темноте, и потому даже слабый свет от некоторых ещё светящихся окон поезда позволял заглянуть вглубь этой пустоты. Снег уже валил во всю – состав приблизился к границе пурги. Поезд набрал ход, и снег за окном начал вытягиваться в диагональ. Он был уже не таким крупным, хлопья превратились в крупу, которая в отсвете окон имела желтоватый оттенок. Как, впрочем, и сама тундра вдоль дороги.

Вдали же она неясным образом уходила в непроглядную черноту, но все-таки Сергей с удивлением заметил, что тундра здесь не такая ровная, как он предполагал: снег образовывал что-то наподобие барханов, которые понемногу становились всё выше. Причем, если внизу росли карликовые деревья, то на самих барханах растительности не было вообще. Сергей долго смотрел в окно, пока не почувствовал, что становится жарко. Видимо прибавили отопление. Он допил ещё один стакан чая и опять незаметно для себя задремал.

Проснулся Сергей от сильной жары. Судя по расписанию, поезд приближался к Полярному кругу – чего Сергей ожидал с нетерпением. Он всмотрелся в окно. Что-то изменилось. Пурга резвилась во всю силу. Поезд сбавил ход, но снежинки летели по всем направлениям – даже снизу вверх. Снег был мелким-мелким и местами образовывал даже маленькие смерчи. Цвет тундры изменялся, она стала желтовато-бурой, вероятно в поезде отключили дневной свет и везде горели ночники с лампами накаливания. Кроме прочего, барханы за окном стали ещё выше, а растительность пропала вовсе. Из окна создавалось впечатление, что поезд едет не по тундре, а по пустыне. Нестерпимая жара полностью довершала картину.

Сергей, вышел из купе в тёмный коридор, и прошёл в туалет в начало вагона. Комната проводника была заперта, поэтому просить выключить отопление было не у кого. Сергей умылся, но вода из крана текла на удивление тёплая, и свежести не добавила. Поразмышляв несколько секунд, Сергей дернул ручку вниз и открыл окно. Воздушный удар был такой силы, что холод даже не почувствовался – ветер как будто оцарапал лицо, а на зубах заскрипел то ли песок, то ли снежная крошка. Сергей испуганно закрыл окно, быстро вернулся в купе и начал пристально всматриваться в темноту.

Поезд шел совсем медленно. Буря стихала, и видимость постепенно улучшалась, хотя и не давала увидеть картину звездного неба. Поднявшаяся неполная Луна, позволила лучше рассмотреть бескрайнюю пустыню. Барханы постепенно отодвинулись вдаль, и на передний план вернулась желто-бурая тундра с отдельными растениями. Но это были не скрюченные карликовые березы и арктическая ива, а заросли относительно высоких, будто иссохших кустов, и изредка отдельно стоящие огромные деревья.

Между этими растениями в темноте периодически угадывались фигуры каких-то крупных животных – высокие, с длинными шеями, они стояли по две-три особи. Где-то на границе видимости, растворяясь в черной перспективе, неспешно двигались большие стада то ли лошадей, то ли коров. Рядом с одним из больших деревьев Сергей вдруг увидел контуры двух огромных зверей, неспешно передвигавших свои ноги-столбы. А в какой-то момент свет от окон поезда как будто выхватил из темноты огромную кошку, но это длилось долю секунды, так что нельзя было сказать наверняка не показалось ли это.

Сергей уже не замечал жары, он сосредоточил всё свое внимание на том, чтобы не пропустить долгожданный момент, о котором он так давно мечтал. Невидимая линия была где-то совсем рядом, он чувствовал это. Он знал, что стоит ее пересечь – и всё поменяется, и он сам станет другим. Он вглядывался в темноту за окном, выискивая там признаки преображения, а поезд, тем временем, пересёк Экватор и, набирая ход, помчался к Воркуте.

Николай проснулся чуть позже обычного, и это было хорошо, потому что из-за укоротившегося почти до минимума светового дня ему по утрам было сложно смотреть программы. Но в этот раз за окном уже было достаточно светло. Поэтому он сначала сделал короткую зарядку, принял душ, и только заварив себе крепкий чёрный чай, отправился узнавать новости.

Рождественские морозы за ночь сделали свое дело, так что стекла всех окон замёрзли полностью. Всего дом Николая имел три окна по фасаду на первом этаже и два на мансарде. Ещё два окна выходили назад – из туалетной комнаты и кладовки. Но там Николай никогда ничего не смотрел. В кладовке окно было матовым – а от новостей CNN без перевода Николай быстро утомлялся – английским он владел недостаточно хорошо. Туалетная же комната показывала исключительно НТВ – окно обледеневало толстыми грязноватыми натёками, а Николай принципиально не смотрел чернуху. Летняя терраса была остеклена вообще вся – мелкими оконцами как витражами, но спутниковые каналы он не любил: качество большинства программ оставляло желать лучшего.

Как обычно, Николай начал с Первого канала и подошел к самому большому окну – оно было в зале. Здесь лёд на стеклах всегда был грубоватым и прямолинейным – никакого украшательства, только скупая информация. Тут не надо было сильно напрягаться и вглядываться в разводы – все было очевидно, достаточно бросить быстрый взгляд на окно. При желании можно было, конечно, рассмотреть какие-то зачатки красоты в трудно угадываемых узорах, но зачем? Потратив пять минут, и узнав официальную позицию правительства по основным вопросам, Николай перешел в спальню смотреть, что скажет «Россия».