— Ты настаиваешь? — Перестав разглядывать идеально заправленную за его спиной кровать и обратив внимание, как он повернулся на офисном стуле ко мне и в ответ так же рассматривает меня, киваю ему, разворачиваясь и уходя набирать воду. И нет отвращения, что с молодым, здоровым — физически — мужчиной вожусь как с ребенком: наверное, на подсознательном уровне я настолько привык к нему, привык ассоциировать его с Арти, что не могу оставаться в стороне. Рад ли я, что меня послали сюда?.. Да. Я скучал.
В ванную Ди заходит с опаской, я отгоняю от себя мысли, сколько раз он думал здесь о способе покончить с собой и сколько раз претворял его в жизнь. Стараюсь выглядеть непринужденным, но руки дрожат, когда забираю, почти силой отдирая, от его груди полотенце и тянусь к нему, помогая раздеться.
Сначала водолазка, потом джинсы и белье, а потом я просто сползаю на колени, зажмурив глаза, и, опустив низко голову, тяжело дышу ртом, только верхней частью легких, боясь, что если вдохну полной грудью — меня просто разорвет.
Я никогда не задумывался, почему он вечно укутанный ходит — эта его очередная блажь, придурь, такая же странная, как и он сам. Я вообще не задумывался о нем, только когда он оказывался в поле моего видения, перебивая собой даже дух Артура, что в принципе казалось невозможным. Брат смеялся, говорил, что ему это нравится, так какое нам дело? Я кивал, соглашаясь, а вот сейчас, видя его исписанное шрамами вдоль и поперек тело, меня сковало ужасом, и я буквально чувствовал каждый из них. Собственное тело горело в тех местах, где ранен был он, и это добило окончательно, потому что представить сложно, что за чудовище может причинить такой вред.
От шеи, по позвонкам и ниже, продольные, рубцовые шрамы, на пояснице они становятся тоньше, переплетя две тонкие линии кривым крестом. На задней стороне бедра — короткие мелкие отметины, словно ожоги, хотя, может, это они и есть?.. Немыслимо.
Сжав посильнее пальцы на коленях, поднимаюсь на ноги, взяв Ди за плечо, поворачиваю не сопротивляющегося к себе, убеждаясь — грудь исполосована тоже, только меньше, всего три, но глубокие и более темные, чем те, которые уже удалось увидеть.
— Кто?.. — одними губами, голос не слушается. — Кто это сделал?
Вместо ответа он треплет меня по волосам и забирается в ванну. Спохватываюсь следом, проверяя температуру воды, и только убедившись, что, как обычно, вместо настроенной теплой не хлынул кипяток, позволяю ему сесть, спрятавшись по грудь в облаке пены.
— Чего я не знаю? — Надо говорить, надо слушать, но он молчит, опуская руки в воду. — Артур знал об этом? — Кивает, я сажусь рядом, опуская мочалку в воду и поливая его плечи. — Он хотел помочь? — Задумывается слишком долго, потом кивает, и мне становится легче. Он всегда хотел помочь. Не мог оставаться в стороне. — Хочешь об этом поговори… — Склоняется ниже, обдавая мое лицо горячим дыханием, и стирает поцелуем остатки моего вопроса, выжигая его даже из памяти. Снова закрывает мне глаза мокрой рукой, судорожно вздохнув, прижимается увереннее, и вот теперь я чувствую и тепло, и желание, и его дрожь, передающуюся мне. Особенно четко — начинаю вместе с ним сходить с ума.
— Не делай больше так, — прошу строго, отвернувшись от него. — А то ударю.
Словно провоцируя меня на жестокость, обнимает за шею, целует снова, и я чисто на инстинктах бью его по щеке, вскользь, в последний момент потеряв всю злость в вспыхнувшем и потухшем сразу адреналине.
— Мне надо покурить, — не говорю, прошу отпустить меня хотя бы на две минуты из этого ада.
— Кури здесь, — сползает вниз по лопатки, запрокинув на борт голову и закрыв глаза.
Приходится. Но вместо передышки давлюсь дымом, разглядывая голые колени Ди, острые ключицы и ямочку между ними, и только сейчас доходит…
— Почему с тобой это произошло?
— Так было нужно, — уходит от ответа.
— Кому нужно? — Обжигаюсь о фильтр и топлю его в унитазе. — Ди, я не знаю, как ты отреагируешь на мой вопрос, но…
— Наши с Артуром взаимоотношения тебя не касаются, — впервые за наше общение отвечает дерзко, даже садится ровнее, словно расслабленная в нем пружина вновь закручивается.
— Вот и Он говорил так же. А я всегда думал, будто он дружил с тобой, чтобы ты защищал его от хулиганов. Он же не мог без приключений, а у тебя рожа протокольная, и ты всегда был сильнее, ты же его физически сильнее, и так, ну, по духу… — начинаю тараторить, Ди темнеет лицом, но я уже не могу заткнуться. — Как он допустил это? Чтобы так, — пальцами провожу по толстому короткому шраму на плече, чувствуя неровности его краев.
— Он ничего не мог поделать, — останавливает мою руку, тащит к себе, я проезжаюсь коленями по кафелю; врезавшись в его грудь, промокаю насквозь и не успеваю сделать вдох, он жмется к моим губам, целует снова, так же нагло, словно имеет право, словно забыв, кто перед ним — ненавистный мальчишка, вечно путающийся у них с братом под ногами. И в то же время вместе с его теплом, с этим жаром, что идет от воды и от него самого, с влажным мягким звуком углубленного поцелуя я на своем месте вижу вовсе не себя, и это отталкивает с такой силой, что желудок сводит от боли, словно туда раскаленных углей насыпали, и начинает тошнить. Отстраняюсь, стряхивая с лица и рук воду, а с глаз пелену.
Больше он не разговаривает со мной, позволяет вымыть себя, послушно поднимая руки и выгибая спину под мочалкой, дает даже побрить его одноразовым станком, других все равно нет. Посвежевший, он кажется моложе, более нормальным, даже в глазах появляется тот знакомый, хоть сейчас и едва тлеющий огонек, с которым он взирает на этот мир. Как-то совсем по-особенному, не так, как привык я. С огнем в душе. И я бы хотел видеть его прежним — язвящим, нахальным, резким, а не обезличенным, как сейчас.
Каждую минуту проводить в напряжении — в тягость. Я не могу отвлечься в соцсетях — он всегда рядом; не могу посмотреть фильм, потому что ни черта не вижу — одно размытое пятно и шум фоном; не могу говорить с ним — он каждый раз нарывается на драку, хотя вроде бы ничего не делает, только то, чего прошу не делать я. Усталость размазывает по дивану, стоит только добраться до него. Вырубив свет и погасив ящик, утыкаюсь лицом к стене, поджав колени к груди и зарывшись носом в одеяло. Неспокойно. Я знаю, что он у себя в комнате, обещал, что ляжет спать, но страх за него не отпускает.
Словно почувствовав мои мысли, приходит сам. Почти неслышно, только атмосфера меняется, и я вместе с ней скидываю панцирь, теряя защиту. Ложится за мной, я даже смирился, пусть станет лезть с объятьями — ему это, видимо, нужно, но к тому, что произошло, я был не готов точно…
========== Часть 4 ==========
Руками поверх одеяла, от груди по боку и бедрам, ощутимо сжимая пальцами их даже через ткань. Простреливает насквозь словно током, в то же время хлынувший адреналин блокирует страх и что-то еще, что не дает возможности скинуть его руку.
Губами по шее, целуя в загривок, не осторожничая и не нежничая, как с девственницей, скорее действуя по заданному сценарию, который проживал не раз. С кем-то…
Выдох. Нервный.
Стянув одеяло, открывает бедра, по воспаленной коже уже увереннее, поднимаясь от икры по колену к паху, рукой спускаясь ниже, между, задевая член, и, приподняв ногу, сжимает его рукой. Не давая передохнуть, лезет в трусы; намертво вцепляюсь в край подушки, бестолково хлопая глазами, и даже обернуться не могу! Парализовало. Страхом, стыдом, пороком — не вырваться.
Притирается ближе, стаскивает с себя плавки, упираясь горячим влажным членом мне в зад, тычется между ягодиц, трется, сильнее надавливая, продолжая шарить у меня в трусах, и я с ужасом осознаю, что возбуждаюсь от его извращенной ласки, от того, как крепко руки держат член, как уверенно надрачивают и, сбавляя напор, оттягивают удовольствие.
