Поднимаясь на шестой этаж, остужаю мысли. Ремень сумки неприятно давит на плечо. Скидываю его, подхватывая за маленькую ручку, и долго стою перед дверью, рассматривая темный металл с вязью разнообразных узоров.

Сердце стучит слишком сильно, грохотом отдаваясь в ушах. Пальцы вспотели от напряжения, нервы шалят, и собственная неуверенность уничтожает по крупицам веру в правильность этой затеи.

Жму на звонок слишком нервно, с психу удерживая палец на кнопке дольше, чем того следовало. Щелчок двери совпадает с ударом сердца, и тут же под плавное открытие двери оно так же плавно скатывается вниз.

Я не узнал бы его на улице. Не узнал бы в толпе и даже если бы он подошел ко мне вплотную. От прежнего красивого, действительно красивого, обладающего истинно мужественной внешностью человека остался один скелет, обглоданный болью, и большие темно-серые, сейчас сонные от неожиданного пробуждения или от таблеток, в которых ищет спасение, глаза.

— Привет… — выговариваю со второго раза и зачем-то протягиваю ему руку.

Он долго на нее смотрит, я злюсь, просто зверею нечеловечески, и близок тот миг, когда я плюну на все и свалю отсюда к чертовой матери. И всего за секунду «до» он, проигнорировав рукопожатие, тянет ко мне свои длинные холодные руки и заключает в объятья.

Выдох застревает в горле.

По телу крупная дрожь, и, словно яд, чем-то теплым потянуло по венам, постепенно обжигая все внутренности, отравляя их.

Сумка выпадает из рук и бьется о бетонный пол, разнося по подъезду гулкое эхо.

— Это лишнее, — голос позорно сорвался, дрожит так же, как и подкосившиеся колени. Хватка крепнет с каждым разом, и чем крепче сжимает руки он, тем больнее становится мне. — Адриан, — зову — не слышит, спустив руки со спины на пояс, подхватывает и отрывает от земли. Он выше меня, сейчас похудевший, но за счет размаха плеч все равно кажется крупнее на порядок, и я на фоне его мощи почему-то чувствую себя беззащитным. — Адриан! — уже громче, вцепившись ему руками в бока и сдавив проступившие ребра. — Пусти, мне больно!

Мгновенно его руки слабеют, но вместо того, чтобы отпустить, затаскивает меня в квартиру, оставляя в покое, забирает сумку и, не глядя в глаза, уходит по коридору в комнату, откуда виднеется свет.

Так и стою. Вдыхая прохладу из выстуженной ранней весной форточки, и никак не могу уловить того запоминающегося запаха. Присев на обувницу, растираю лицо ладонями. Во что же ты втянул меня, братец, со своей такой ненормальной дружбой, которая передалась по наследству мне?..

Мягкий ковер, что стелется до двери его комнаты, приятно согревает замерзшие ноги. Но когда захожу внутрь, стужа вновь возвращается в тело.

Адриан стоит посреди просторного зала над моей сумкой и глазами полными ужаса, сжав руки в кулаки, пялится на ноут брата, что виднеется в боковом незакрытом кармане.

— Ди? — зову тихонько, боясь не только спугнуть его, но и за себя - вид у парня по-настоящему пугающий, ненормальный, болезненный, припадочный! — Ди?! — погромче, делая пару осторожных шагов и тряся его за рукав водолазки. Эта его привычка вечно кутаться - Арти говорил, он все время мерзнет, ведь даже летом ходит с длинными рукавами и штанах.

— Включал его?.. — Не узнаю его голоса, сейчас дрожащего и хриплого, кажется, что повреждены связки. На меня не смотрит, все так же в одну точку.

— Нет. Разблокировать не смог. — Тяну его к себе - уж лучше пускай обнимается, чем ведет себя как псих, но теперь эффект в корне противоположный. Глянув мне в глаза и словно обжегшись, отталкивает в сторону, выдергивает ноут, путаясь в лямках сумки, и, пока я падаю на диван и подрываюсь обратно, замахивается, чтобы выкинуть его прямо в закрытое окно! И он бы это сделал, если бы во мне не взыграла кровь, если бы страх лишиться чего-то дорогого не победил. Подскочив к нему из-за спины и вырвав бук, откидываю на диван, делаю хороший замах, но в последний момент расправляю пальцы и вместо сломанного носа достается пощечина.

Горит рука, у него алым заливает лицо, глаза лихорадочно блестят, а губы, пересохшие, приоткрыты, и он даже не пытается заговорить.

— Псих! — рявкаю во всю глотку, он вздрагивает, опускает глаза и за каким-то хером складывает руки за спиной, будто я его арестовывать собрался. — Точно псих, — уже себе, подхватывая бук и пряча в сумку. Ди так и стоит неподвижно, пока я пакую вещи и вместе с ними выскакиваю в коридор.

Я почти ушел. Почти освободился. Почти вырвался из этого замкнутого круга, долбанной карусели, которая не останавливается, а только дразнит выходом в паре метров от земли. Но успел обернуться.

Ди молча стоял у косяка, спрятав руки в карманы, и смотрел на меня так… будто прощался. Человек, эмоций которого я не знаю, сейчас прощался со мной, потому что был в отчаянии! Потому что ему действительно было так паршиво, что хотелось сдохнуть, и своим визитом я все усугубил.

Он не улыбался, не пытался заговорить, а молча смотрел, спрятав подбородок в вороте растянутой водолазки.

— Еще раз тронешь мои вещи, — чем ему пригрозить — не знал, но угроза должна была быть весомой, — и я уйду.

Он молча кивнул и ушел обратно в комнату. Я, вернувшись, убрал за диван сумку и больше часа сидел на кухне, запивая горьким чаем и травя сигаретами сегодняшний день. Помогало слабо.

Он стоял за мной. Я чувствовал. Стоял словно обезумевший, потерявший душу холодный ангел с неживыми, нечеловечески красивыми, но мертвыми глазами, наблюдая, как я делаю глоток за глотком и тяну в себя дым. Это напрягало похлеще металла по стеклу, похлеще зубной боли, но выгнать его язык не поворачивался.

— Я не Артур, — зачем-то высказал вслух то, что было в мыслях с того самого разговора с его родителями сегодня.

— Я знаю, — подойдя со спины, опускает руки мне на плечи, я вздрагиваю, роняю кружку, что держал в руках, и обливаюсь с ног до головы.

Кипяток ранит пальцы, горячие струи текут к одежде. Ди оттаскивает меня назад рывком, стул с грохотом летит на пол, и вместо того чтобы взять тряпку, руками сметает кипяток на пол. И не морщится. Даже не кривится от боли, а должен бы, потому что это реально больно!

Бью его по рукам, забыв, что самому тяжко. Хватаю с батареи мягкое полотенце и закутываю его кисти, собирая с кожи обжигающие капли.

— Мазохист, что ли? — шиплю сквозь зубы, орать почему-то не получается, а очень хочется. Он отрицательно качает головой, вытягивает свои руки из плена ткани и уходит, опять бросив меня в растрепанных чувствах.

Этот день не хочет заканчиваться. Я так мечтаю заснуть, но сна ни в одном глазу. Все время кошусь на люстру, гадая: на этой хотел вздернуться Ди или была отведена другая комната…

Уже позже приезжают его родители, Ди сразу приходит ко мне, в тот зал, где я и обосновался, забивается в угол дивана, постепенно переползая ближе, и к тому моменту, когда эта шумная парочка пакуется и отъезжает, лежит вплотную, нагло глядя в мой смарт, как я веду переписку с однокурсниками. Благо сейчас практика и мне на работу только послезавтра. Но эта близость слишком напрягает, чтобы я мог сосредоточиться на диалоге.

— А у тебя своего телефона нет? — Не выдержав, поворачиваюсь к нему, он сразу опускает глаза, обнимает меня за живот и утыкается лицом в мое плечо…

Я с ним вообще разговаривать не буду - он себя неадекватно ведет!!!

— Ди? — прошу, не требую, почти что вежливо. — Адриан? — Упертый, нахальный, свихнувшийся баран. — Чтоб тебя! — Вырубив телефон, отворачиваюсь к телику, Ди крепче сжимает тиски и всем телом припадает сзади. Слишком интимно, чувствую, что начинаю потеть от волнения.

Это… оно… не поддается характеристике, я списываю все на его стресс, считаю, что ему так легче бороться с одиночеством, и на брате он вечно висел, но какая-то часть меня знает: не моей он ищет поддержки, а все еще пытается найти во мне Артура, которого там никогда и не было. Это ранит. Не острием под ребра, а скорее рукоятью, каждым ударом калеча плоть и постепенно ломая и дробя кости — невыносимо.