— Я не могу больше слушать, — согнувшись пополам, заорал в голос. — Не-хо-чу!

— Придется, — сжав мои волосы на затылке до боли и потянув, заставил выпрямиться и прижал к себе. Впервые за последние дни мне захотелось ударить его по-настоящему. — Ища выход, мы решили попробовать выплеснуть его агрессию, испытывая на мне всё то, что его заводило. Болевой порог у меня был выше, чем даже у него, к тому же он знал о моих симпатиях, может быть, поэтому все получилось — он чувствовал тебя во мне.

— Поэтому и трахал? Вместо…

— Нет. Секс был нужен нам обоим. Он был между нами. Ему — остыть, мне — чтобы не сойти с ума. Он ни за что не хотел причинять тебе боль и любил тебя как брата, только так, но внутри он был по-другому устроен, понимаешь? Это не делало его плохим человеком, просто он был другим.

— Что было на оставшихся видео? Что ты не дал мне досмотреть?

— Там был я, — признался сквозь зубы. — И прежде чем ты начнешь ненавидеть еще и меня, хочу сказать, что не ищу себе оправданий.

— Там… со мной… на меня… Я не могу это сформулировать.

— Я дрочил на тебя, ты прав. Видео служили обоюдным нашим компроматом, так мы решили оба.

— Когда ты оставался у нас на ночь…

— Это уже неважно. Русь, прости меня. Прости нас обоих. Мы не хотели причинить тебе боль.

— Ты даже сейчас его защищаешь, — усмехнувшись, опускаю руки, до этого упираясь ими ему в грудь и отталкивая. Он сразу тянет меня ближе, обнимая своими длинными ледяными руками, и от порыва чувств приподнимает над полом. — Наверно, ему повезло найти тебя. Я бы его не понял. Никто бы не понял.

— Ломали бы близкого человека? Родные? За то, что не такой, как вы? — распаляется с пол-оборота, видно, эту тему они поднимали не единожды. Возможно, Артур хотел во всем признаться нам. Возможно, он старался быть обычным, как все, и даже заводил романы… Для нас? Обманывая сам себя? И среди всего многообразия друзей и подруг, родных и знакомых, которых у него были сотни, только Ди его понимал. Из тысяч людей — он один! Немыслимо…

Углубившись в размышления, потерял момент, когда Ди стало накрывать по новой. Как ночью, на том проклятом скрипучем диване. И как в тот раз, меня сковало: не мог двинуться с места, и даже мысли замерли. Только его руки по плечам и спине, стаскивающие с бедер джинсы. Мягкий хрипловатый голос, вымаливающий прощения и оставляющий каждым словом ожоги на сердце.

Я слабо сопротивлялся, пока он раздевал меня, быстро целуя, притесняя к стиральной машинке, разворачивая к ней лицом и укладывая на брошенные там мокрые полотенца грудью.

Размазывая гель по ягодицам, влажными пальцами скользил между ног и ввинчивал их внутрь, слишком торопливо. От неприятных новых ощущений приходилось вставать на цыпочки — до ломоты в икроножных мышцах, но не помогало ровным счетом ничего. Мозг плавился, тело горело и бешено колотилось сердце под горлом.

Стянув спортивки на бедра, Ди пододвинулся вплотную, ладонью огладив мои лопатки, словно успокаивая перевозбужденного гонкой жеребца.

От неудобной позы сводило спину; его член, трущийся у меня между ног, сводил с ума, и бросало в краску от стыда. Руки Ди на моем возбужденном члене быстро распаляли, хотя ласка и казалась слишком торопливой, но подкупала. Он сдвинул мои ноги, прижав их друг к другу, толкнулся между бедер, имитируя трах, давая надежду, что сможет ограничиться этим. Но судорожное, сбитое дыхание, резкие выдохи ртом и глухие стоны над ухом вынуждали признать — я попал.

— Не могу больше, — прошелестел едва слышно мне на ухо, отпустив мой член и пальцами обеих рук схватив за ягодицы, сильно сжал, разведя широко в сторону, и, не давая мне времени опомниться, головкой уперся в кольцо торопливо растянутых мышц, проталкиваясь внутрь.

Мне показалось, что внутри все охвачено огнем, тело принимало его с неохотой. Застонав от неприятных ощущений и открыв рот от прострелившей боли, когда он проник в меня полностью, обронил несколько капель слез, постарался сжать его, надеясь — это уймет зуд, но все получилось с точностью до наоборот: Ди, определенно, понравилось, он стал плавно двигаться, сжав мои бедра и ставя на носочки, прогнул в пояснице и нарастил темп, при этом успевая целовать мне плечи, словно прося прощения за каждый толчок, который он не может пережить молча, постанывая мне в уже мокрую от пота футболку на лопатках.

Его хватило ненадолго: разогнавшись до предела возможности, он резко вошел до упора, задрожал и стал кончать глубоко внутри меня. Что я испытывал в тот момент? Я хотел сдохнуть со стыда и в то же время повторить все еще раз. Несмотря на стресс, член продолжал пребывать в приподнятом настроении, открытая демонстрация поведения Ди возбуждала куда сильнее, чем сотни просмотренных порнороликов, а стоило только вернуться на грешную землю и вспомнить, кто меня трахает, — колени подкосились.

Отстранившись и с неприятным хлюпаньем вынув раскрасневшийся болт, Ди круто развернул меня, упал на колени, практически хватая ртом член, и принялся его с остервенением сосать, пошло причмокивая и пачкая слюной губы, одновременно сзади засунув в меня два пальца, толкаясь ими глубже, в свою же сперму. Потерявшись в ощущениях и с трудом поймав его затуманенный и совершенно счастливый взгляд, я бурно кончил, и мне показалось, даже потерял сознание, потому что когда очнулся, Ди стоял вплотную, обнимая и придерживая, сказав одно короткое, но слишком наполненное смыслом «Прости».

За что он извинялся? За брата, за свое вранье, за правду, которую пришлось открыть, или за свои чувства, а может, за то, что позвал меня и перевернул весь мой мир? Сложно было ответить — за что, но я прощал ему все, сам не знаю почему, прощал без остатка и не тая злости, вот так, стоя голыми посреди ванной с полным раздраем в душе — простил, лишь бы он остался.

***

— Где мои трусы, гаденыш? — наезжаю сходу на Ди, и плевать хотел на его безвинное выражение лица, глаза-то смеются. — Ди, не смешно, я задолбался их искать.

— Куда забросил, там и ищи, — подмигивает мне. Я, тяжело выдохнув, подхожу к нему. Отвесив знатный подзатыльник, достаю из кармана его спортивок свое белье и отвешиваю еще один подзатыльник. Чесс слово — паразит.

— Еще раз, и съеду обратно в общагу, — угрожаю серьезно, он хмурит брови и отворачивается к плите, ковыряя вилкой почти сгоревший омлет.

Я, наверно, никогда не смогу привыкнуть к его приступам нежности, которые порой больше душат, чем доставляют удовольствие, к экстремальному сексу, к его пошлым шуткам и привычке лапать меня за все выдающиеся места. И плевать ему, что на учебу опаздываю, может стянуть брюки прямо в коридоре, забравшись в трусы, и мять ягодицы, пока от злости не взвою. Он может не спать ночами — просыпаясь, вижу, как он на меня смотрит, виновато улыбаясь, мол, прости, ничего не могу с собой поделать, и каждый раз боится проснуться и не найти меня рядом. А я если бы и захотел — не смог бы его бросить. Не потому, что вину за брата буду нести до конца дней, а потому, что ни на кого не смогу больше смотреть так же, как на него. И он это знает. Поэтому и ведет себя как мудак, раздражая мою нервную систему.

— Я с тобой, — говорит спустя минуту, помогая мне надеть плавки, и сам же хватает за зад, будто проверяет — все ли на месте.

— Чего? — не вкуриваю; повиснув на его широких плечах, постепенно расслабляюсь, и уже как наркотика не хватает его губ и влажности языка у себя во рту.

— Ты же в общагу собрался. Так я с тобой.

— Да? — задаю вопрос с иронией, он кивает, трется о меня щетиной и дышит так часто — снова заводится, хоть совсем к нему не подходи. — Кто бы сомневался, что услышу именно это. — Хлопнув его по рукам, выскальзываю — время поджимает. — Раз уж со мной собрался — мусор захвати…