- Бей, – приказывает в своей излюбленной скотской манере, а я руку роняю и сил в себе совсем не чувствую, даже на полноценный вдох. У него по щекам прямыми дорожками одна за другой катятся крупные слезы. Взгляд жесткий, губы сложены в полуулыбке, и даже кадык нервно не дергается, как обычно, но они текут – выдавленные из него эмоции, которые он никому не показывает. И так мне паршиво стало, что довел его до этого, пусть и неосознанно, пусть и не со зла, а просто полюбив сильнее, чем себя самого. За все его переживания, за то, что вынужден был быть рядом, оставался со мной даже после того, как раскрыл ему правду... за то, что приходилось меня любить в ответ, да так, что я верил в это, забываясь с ним ночами в постели, когда выдавался такой шанс.
- Прости, – сделав осторожный шаг, стираю с его скул слезы, пальцы колет, словно провел по стекловате. – Я больше не буду, – обещаю, как маленький, капли начинают бежать быстрее, я на шаг отступаю, боясь сделать еще хуже, боясь вызвать ненависть, боясь потерять его окончательно, хотя и так теряю. – Я отстану, – сам комом давлюсь, в глазах щиплет, но кто-то же должен быть сильным, внутри все замораживает, и эмоции, как старые настенные часы, у которых сели батарейки, замирают. – Не буду мешать, – во рту горечь и сушит страшно, – только не плачь...
Его всхлип, мое упавшее в пятки сердце, и адреналин, запустивший его по новой.
Стас выскакивает за дверь с грацией гепарда, почти незаметно. Или это у меня все перед глазами плывет и напирают стены?
Сквозь зубы перетерпев вспышку резкой головной боли, кидаюсь следом. Между пролетами, где сам недавно убивался от безысходности, хватаю его за шкварник, тяну на себя, грубо заваливая, и падаю на пол, ударяясь поясницей и локтем о ступени.
- Пусти! – шипит и щетинится, как кот, вырывается из рук, да куда там, я его столько времени коснуться не мог, а тут он весь на мне, со мной, в моих руках, и чтобы я отпустил?!
Сердце борется с разумом, пока, извернувшись и взяв его за горло, пережимаю несильно, только чтобы не заорал и притих, и без раздумий прижимаюсь к его соленым губам.
- Псих! – продолжает протест, кривится, даже пытается сплюнуть... Меня понесло, наверно, а может, я хотел попрощаться, целуя его снова и снова, глаза, губы, плечи руки, прижав собой к полу, как ненормальный шептал что-то, умоляя, и возможно, и проклял, кто знает. Мы рвали не только одежду, но и души друг друга, трясло и лихорадило, руки горели, и не получалось смотреть прямо в глаза, все это мешалось с диким возбуждением, почти нечеловеческим желанием обладать, и когда он ответил... ответил на поцелуй, вместо стона всхлипнув от истерики, обнял, намертво прижав к себе, и сам потянулся за лаской... у меня весь мир перевернулся и рухнул к ебаной матери в тартарары.
Я срывал с него одежду, рвал свою и плевать хотел, что нас могут увидеть, вся наша жизнь и так по пизде пошла, так почему не сделать еще хуже? Я целовал его обнаженное дрожащее тело, вспоминая все изгибы и впадинки, позволяя себе больше, проникал в него сначала языком, затем пальцами, млея оттого, какой он узкий и непорочный, как терпит боль и просит большего, как царапает мне спину, тянет выше, скулит и сейчас кажется совсем беззащитным, а мне словно того и надо, чтобы пометить, заклеймить, оставить свой след, поэтому, разложив его на ступенях осторожно, замедлив дыхание, толкаюсь в него, стиснув зубы и сходя с ума от мысли, что могу сделать ему больно. Стас привыкает ко мне, запрокинув голову, скулит, и уже неясно отчего: от меня, от кайфа или от злости, снова поддавшись на мои провокации. Толкаюсь в него плавно, размеренно, доходя почти до основания и глубже, прогибая его в пояснице, тяну к себе, задушив поцелуем и забрав последнее дыхание, сдирая колени и обливаясь потом, трахаю его как в последний раз, до звона в яйцах и судорог внизу живота, сцепив зубы на его шее и сам не сдержав слез, беру его член в ладонь, скользя по нему онемевшими пальцами, размазывая выступившую смазку, а после и сперму, которая толчками выплескивается мне на пальцы. Пережав свой член и с неохотой покинув соблазнительное тело Стаса, под фейерверк, что вспыхнул на прикрытых веках, под дикую слабость и одновременно вскипевший адреналин, от силы которого не устоять на коленях, ноги разъезжаются, и ты словно начинаешь парить... кончаю прямо на пол, упав Стасу на грудь и простонав его имя.
Дыхание ни к черту, задыхаюсь до першения в горле и кашля. Стас пытается свести колени, ноги не слушаются, а я, как маньяк, что растерзал жертву, мну его бедра, все еще не насытившись им, и сейчас наступит ломка, адреналиновый отходняк, потому что он уйдет, а я так и останусь между прошлым и будущим, как и сказал Андрей, листом в черновике, исписанным наполовину, которому нет места ни в настоящем, ни в прошлом.
Стас несколько раз глубоко вдыхает, сталкивает меня и тянется за вещами. Помогаю ему одеться, он недовольно кривится, видя ушиб у меня на пояснице и кровавые борозды на спине, как всегда, принимает на свой счет. Молча курит, пока одеваюсь сам, натягивая джинсы, болтающиеся на бедрах. Уставившись в окно, в мятых шмотках и так и не надетой, зажатой в пальцах белой майке, выдыхает порывисто и мнет в руках фильтр. Кажется таким простым, без мишуры и прочей дряни, что вешает на себя пачками, без лживой улыбки и блеска в глазах, просто ОН, уставший и взрослеющий у меня на глазах почти мужчина.
Обнимаю его со спины, физически не могу быть рядом и не касаться его, кусаю себя за губу, чтобы не начать говорить, чтобы не выдать, как тяжело с ним прощаться, просто укладываю голову на его плечо и дышу им, пока могу. Не мешает даже дым. Не мешает его пагубная привычка, да что уж там, не мешает даже наше родство. Люблю его таким и ничего не могу с этими чувствами поделать. Ненавижу их и мечтаю возненавидеть его, но пока только щемящая болезненная нежность и ядовитая грусть, разъедающая все внутренности.
- Я люблю тебя, – тушит в урне окурок, делая замечание между делом, я смысла его слов понять не могу, и доходит не сразу – сначала внутри что-то взрывается, потом лопается и теплом растекается по грудной клетке. – Хоть ты и придурок.
Дернув плечом, отталкивает меня, круто разворачивается и замирает неожиданно, словно увидев призрака. Следую по заданному им направлению, встречаясь с побледневшим и кусающим разбитые губы Валей, застывшим на пролет выше над нами, и самого бросает в холод от его вида. В полумраке освещения он кажется каким-то неживым, эфемерным, еще и в этом темном костюме.
- Ты ТАК решил? – спрашивает у Стаса, а смотреть продолжает на меня, взглядом липко скользя по голому торсу и ниже, не могу не скривиться, и его это веселит, хотя боль, что он испытывает, почти ощутимая.
- Прости, – полушепотом отвечает Стас, и я ничего, кроме как закрыть его собой, не могу предпринять.
- Вали отсюда, – прошу по-хорошему, он улыбается шире, от этого становится только холоднее, Стас вообще прилип к моей спине и вцепился пальцами в кожу до боли. – Ясно вроде дали понять.
- Я бы не был так уверен. Если я позову – он, – кивок на брата, – пойдет со мной. Добровольно, – интонация играет с низких на высокие, он то улыбается, то пристально смотрит мне в глаза, и я всерьез задумываюсь, а не наркоман ли он и все ли у него в порядке с головой.
- Стас? – вытянув брата за руку перед собой, задаю вопрос, тот кивает, соглашаясь, и делает шаг назад. Меня начинает потряхивать. – Объяснишь? – Теперь “нет” и еще один шаг. Хватаю его за плечо и тащу обратно, он упирается и опускает глаза, как нашкодивший ребенок. Напряжение нарастает.
- Отпусти его, Ярослав. Это в твоих же интересах, – просит мягко, но настойчиво, отступая к лифту и нажимая кнопку вызова, лифт сразу приветливо открывает двери.
- В моих интересах, чтобы тебя на катафалке прокатили по льготной цене, все остальное не твое собачье дело! – рявкаю, как пограничная овчарка на неприятеля. – Уебывай, – наступая на него, плавно поднимаясь по лестнице и таща за собой такого же бледного, как и сам Валька, Стаса. – Дважды просить не буду.
