— Не пори чушь, — рявкнул Макс, Миха, наоборот, оставался серьезен и даже спокоен.
— Я предупредил.
— Шантаж? — спросил Даня, Миха кивнул и медленно стек обратно на лопатки, прикрыв глаза.
Как ни старался, Даня не смог уйти. Молча удалился к себе в комнату, пнув по дороге Миху и выхватив от Макса за это подзатыльник, хлопнул дверью, проорав: — Только попробуй сюда зайти, и в окно выйду я!
— Макс, — позвал тихо Мишка, хватаясь за его руку и сморщившись от тянущей боли в груди.
— Сердце?
Кивнул, постепенно бледнея.
— Ключи от машины дашь? Я быстро…
— До первого столба?
— Я аккуратно.
— Сам отвезу, — поднимая и провожая на кухню, усадил за стол и силком влил горькую дрянь в рот, не примеряясь к дозам.
— Ты дома посидишь, присмотришь…
— Я не нянька!
— Нет. Но мой друг. Сделай как прошу. Я быстро.
========== Финальная ==========
До нужного адреса доезжаю за двадцать минут. Ехал, как и обещал, по всем правилам. Время — вечер, машин мало, а злости много, даже через край.
— Если ты меня ударишь — тебя посадят! — вопит мне в лицо, стоит только завидеть мою рожу на пороге МОЕГО своего дома.
— Если я тебя ударю — ты не встанешь! — Толкаю ее плечом, хватая за рукав шелкового алого халата, и, затаскивая в квартиру, закрываю дверь. Сына дома нет. У бабушки. Я позвонил — уточнил заранее.
— А теперь рассказывай, — прошу вежливо, присев на пуфик и глядя ей в глаза снизу вверх, — все по порядку. Почему пацан мой ушел. Почему ты, сука, в личную жизнь ко мне лезешь. Чем его запугала. Все рассказывай.
— Кто тебя вообще любить может, урод? — пытается засмеяться, но боится, видит, что лучше не провоцировать, но сучья бабская зависть и ревность берут верх.
— Он любит. И я себя люблю. И сын любит. И друг. Да много кто, проблема в том, что я тебя не люблю, да? Ты из-за этого бесишься? Нормально же разошлись, — развожу руки в стороны и, выдохнув, прикуриваю.
— Не кури здесь!
— На хуй пошла со своими нравоучениями. Рассказывай или выбью правду. Мне плевать, я отмажусь. И твой чепушила не поможет, кстати, где он? — По ее хмурой мине могу предположить, что нет уже его. — Что, узнал, что хата не твоя, а сына, и распоряжаться ей не сможешь? Здорово я придумал, да? — Я усмехаюсь, она, пустив пару слез, уходит на кухню. Ничего не чувствую, как в броне.
Иду следом, стряхивая пепел в пустой стакан на столе.
— Повторить вопрос?
Она молча открывает ноут, пролистывает и показывает переписку мне. Постепенно вчитываясь, я сажусь на стул, забываю про сигарету и обжигаю пальцы. Она, скрестив руки, замирает у окна.
Чем дальше читаю, тем больше теряю прожитых лет. Серьезно. Прикинувшись непонятно кем и втеревшись малому в доверие, стала его прессинговать, что он разрушает семью, что из-за него сын отца не видит, что я всего лишился — причем с ее психологическим образованием это оказалось проще, чем обмануть ребенка. Даня повелся. Повелся, потому что сам в это верил. Доверившись незнакомому человеку, которому, как ему казалось, было виднее! И вся такая она была внимательная, заботливая, понимающая… Становится дурно.
— Зачем? — Удаляя переписку и ее контакт из сети, медленно сталкиваю бук со стола, роняя на пол. Лучше так, чем ее голова об стекло. Воображение рисует алые разводы на стеклянных осколках, и это не вызывает ужаса, скорее спокойствие.
— А с чего ты решил, что можешь быть счастлив, а я нет?
Долго перевариваю этот вопрос. Слишком долго, она устает стоять, видно, что ей просто плевать, на меня особенно. Начинаю смеяться. А ларчик просто открывался. Зависть. Что кто-то может быть счастливее.
— А если бы он с собой покончил? — Простое предположение, а рука сама к телефону тянется, чтобы узнать, все ли хорошо. — А если бы я? — Осознание, что чужой человек так может влиять на психику других и управлять ими — непередаваемо. — Тебе плевать, да?
Молчит, задумавшись, а я все понять не могу, как мой опездол мог все это один вынашивать, день за днем перемалывая себя, думая о том, что мне из-за него плохо, и ведь любит, иначе бы забил, а он себя так морально изничтожил, что не выдержал и ушел. Неизвестно к кому, скорее всего, предполагая, что за помощь от него потребуют каких-то отношений… Он меня — из-за меня — бросил.
Дернувшись всем телом и схватив со стола полотенце, бью ее им по лицу наотмашь, удар получается резкий и болезненный, она хватается за щеку и начинает выть.
— Если бы ты не была матерью моего ребенка — я бы тебя убил. До какого-то момента я это терпел, уважая твое право не принимать меня, но момент тот прошел. Готовься к судебным тяжбам, я заберу у тебя сына.
— И кто будет его растить? Пидарас твой?!
— Сам воспитаю.
Домой не возвращаюсь. Не могу. Не хочу никого видеть и слышать. Особенно нотации Максима, и Даню отчего-то тоже видеть не хочу. Пишу Максу смс, что не приеду, и выключаю телефон, заночевав в гостинице. Пью. Курю. Много думаю. Теряю километры нервов и проживаю миг за три, старея сознанием. Не понимаю, как чужое влияние может так затуманить мозг? До сих пор вижу напечатанные строчки: «Ты все делаешь правильно, ему так будет лучше». Лучше мне сейчас?
Приезжаю утром сразу на работу, на остановке у базы забрав Макса, вышвырнувшего меня из-за руля и забравшего ключи. Не разговариваем. Весь день работаю. Ничего не чувствую, нервная система будто выключилась, просто выполняю действия на автомате. Ухожу ровно в шесть, Максим на встрече, новые клиенты — укрепляет бизнес — молодец.
«Я уехал. Это было ошибкой. Прости», — приходит от Данилы, когда еду домой на автобусе, пригревшись у печки.
«Хорошо», — отправляю, не думая, устал, наверно, уговаривать и доказывать. «Я тоже уеду. Только уже не вернусь», — туда же следом.
Домой добираюсь быстро, свет не включаю, не хочется, света фонарей хватает, чтобы найти свои шмотки. Кидаю все в сумку не глядя, проверяя паспорт и карты, наличных денег на первое время хватит, а там не пропаду, меня давно звали в филиал другого города.
— Где эта чертова зарядка? — не ору, спрашиваю сам у себя, и только услышав позади произнесенное тяжелым сбивчивым от бега голосом: «За столом», осознаю и принимаю ту боль, которую блокировал. Тупой, ржавой иглой в сердце, снова и снова, увеличивая дыру и заражая кровь, она отравляет весь организм, и становится плохо, физически плохо, болит все тело, каждую мышцу тянет, и нет сил даже обернуться.
Достаю зарядку, скручиваю и убираю в сумку, аккуратно застегиваю замок, вешая ее себе на плечо.
— А теперь распаковывай все обратно, — требовательно и дерзко, как пацана отчитывает.
Делаю шаг к двери, не поднимая взгляда, и вздрагиваю, когда орет громче:
— Я сказал положил все на место!!! — нервно, с надрывом и истерикой в голосе.
Не получается все бросить и уйти. Я пытаюсь, стучусь в прошлое, к себе прежнему, умоляя убить меня настоящего и вернуть того безразличного и циничного ублюдка, но дверь не открывают — в прошлое дороги нет.
Ставлю сумку, открываю, убираю вещи и зарядку за стол убираю тоже. Сумку под кровать. Ухожу курить на балкон, стянув куртку и свитер, скинув ботинки, крепко затягиваюсь до горечи во рту и медленно выдыхаю.
Даня подходит сзади, садится на колени и обнимает меня за плечи, прижавшись щекой к щеке.
— Испугался? — спрашиваю серьезно, его все еще потряхивает, и крик его отчаянный не перестаю слышать.
— Да, — говорит откровенно, теперь спокойно, но все еще сковано. — Не делай больше так. — Я опускаю голову, прекрасно зная, что если бы сейчас уехал — назад ни к нему, ни в город уже бы не вернулся. — Ты обещал, что что бы не случилось — мы не будем сбегать из города.
— Ты поэтому не уехал?
— Не смог.
— Я не знаю, что тебе говорить. Больше не стану ничего доказывать. И вину перед тобой, за то, что из-за меня пережить пришлось, тоже загладить не смогу.
