— Ну ты и мудло, Михаил.
А мне и поспорить не с чем, киваю, он, приподняв мне ногу, осторожно выскальзывает и хмурит виноватую физиономию, видя, как зашибись в этот момент мне.
Сам встать не могу. Спина затекла и колени дрожат, не отпустил еще адреналиновый отходняк, да и оргазм где-то кружит по телу. Даня тянет руку, помогая встать, придерживает за спину и стаскивает на пол. Стоим молча, я разглядываю его лицо, он — мое тело, улыбается. И мне почему-то кажется, что это последний хороший момент в нашей жизни…
========== Часть 2 ==========
Изменения я начинаю видеть буквально сразу. Возвращаясь домой поздно ночью, замечаю, что малой так же сидит у компа, зарывшись в интернет-сеть с головой, и, только заслышав мои шаги, резко закрывает все вкладки…
— Планируешь убийство? — стянув свитер, закидываю его комом на кресло. Подхожу ближе и встаю за Даниной спиной, слишком напряженной для его обычного состояния. Делаю вид, что совсем меня это и не бесит. — И видимо, моё. — Заглянув в девственно чистый экран, убеждаюсь, что я тут явно не вовремя.
— Ты бредишь, — отвечает с неохотой, скидывает мои руки, выбираясь из-за стола, и окончательно глушит систему. — Есть будешь?
И смотрю я в его глаза и не нравится мне, как неуверенно он пытается перевести тему. Спустить все на тормозах? Или начать разборки и устроить скандал? Наверное, все-таки…
— Мих, — почти стонет от боли, пока сжимаю ему рукой загривок, продолжая рассматривать знакомые до каждой линии черты лица. — Да все нормально, не нагнетай.
— Когда ты говоришь, что все «нормально» — я предчувствую глобальный пиздец.
— Все нормально.
— И разгребать его буду потом я.
— Не усложняй, а?
— А все и так сложно…
— Бесишь.
— Вот и поговорили. — Со свистом выдохнув, глотаю горький ком из непереваренных эмоций, но тот упрямо лезет обратно.
— Иди пожалуйся своему Максиму, — бросает, не оборачиваясь. Отходя к окну, открывает форточку, ковыряет шторы, делая вид, что он с головой занят, а я смотрю на него, вскипевшего на пустом месте, и понять не могу: или это я где-то успел накосячить и сам не понял где, или он во что-то вляпался? И лучше уж первое, свои долги я сам разгребу, а вот что творится в его голове — всегда было для меня загадкой. И да, я бы сейчас пошел к Максу, он умеет иногда подобрать правильные слова, ну или на хуй пошлет, вызверившись, чтобы я сам свои личные проблемы решал, но покурить-то в спокойной обстановке с ним можно было… А после Даниных неосторожно брошенных слов я даже пошевелиться боюсь. И вроде Макс остыл, меня не цепляет, даже с Данькой здоровается, и я не лажаю, весь в пацане своем растворился, и все равно ерунда получается. Может, я просто не создан для любви?..
Плетусь к окну, со стойким желанием содрать к чертям собачьим эти шторы, но вместо психоза обнимаю его за живот, укладывая голову на плечо.
— Да-а-а-а-ань? — тяну максимально ласково, как умею, выходит не очень, он все еще злится и отказывается идти на контакт. — У тебя «эти» дни, да?
— Сейчас у тебя эти дни начнутся, из всех разбитых мест, — так же мягко, протяжно.
Трусь носом о его плечо, медленно вдыхаю и так же выдыхаю.
— Скажи, что мне сделать? — Я и правда все сделаю, и от этого понимания делается так легко, что даже он расслабляется, тоже чувствует, что я готов.
— Извини, — вместо просьб и приказов, но куда важнее его откинутая назад голова и долгий, уставший взгляд мне прямо в душу. — Вспылил. Нет настроения.
— Поднять? — Подмигнув ему, спускаю руку вниз, но, не достигнув цели, оказываюсь перехвачен им.
— Не ту шкалу поднимать собрался, лучше расскажи, как прошел день…
— Тебе не кажется, что с малым что-то не так? — обращаюсь к Максу уже утром, застав его на кухне. Вечером Даня со мной так и не разговаривал, ночью рвали кошмары, так что проснулся я сильно не в духе и, наверное, впервые не хотел ехать на работу, хотя и знал, что не смогу забить — дел запланировано много.
— Ты это только сейчас заметил? — искренне удивляется и крутит пальцем у виска.
— А если не стебать? — предлагаю учтиво, проходя вглубь и пристраивая жопу на разделочном столе.
Разводит руками и булькает кофе. Нет, все-таки Макс сильно изменился, одомашнился, что ли, стал мягче.
— Он всегда сам себе на уме.
— Ты видишь его чаще, может, есть что-то, чего я не успеваю уловить?
— Я сильно и не разглядывал. У нас не очень с общением, — все-таки язвит, но не со зла, скорее — привычка их общения.
— Мне кажется, я упускаю что-то важное, — задумавшись, перебираю сотни вариантов в уме и не нахожу причин для его отчуждения.
— Ты не задумывался, — осторожно подбирает слова, разворачиваясь ко мне, — что ему могло все это попросту надоесть?
— Что именно? — повышаю голос, злюсь.
— Все, — так же спокойно. — Чужой город, бедный быт, одиночество, — и после долгого молчания, пока я, сглотнув, пытался унять бешеное сердцебиение под самым горлом, — ты надоел?..
— Думаешь, его волнуют бабки? — игнорирую окончание фразы полностью.
— Мих, — рывком тянется ко мне, подойдя ближе, рассматривает мои руки и то, как волоски на них встали дыбом, а вся кожа покрылась мурашками, — ты давай успокаивайся, нельзя принимать все так близко к сердцу.
— По-другому не получается, я пробовал.
— В этом твоя проблема — ты слишком от него зависим, и если он сейчас соберет чемоданы и упиздит в закат, то ты морально себя так изъебешь, что потом собрать уже не сможешь.
Крепко задумавшись, даже задерживаю дыхание. Вспоминаю, как он жался ко мне ночью, как прошлым днем мы сходили с ума на кухне, а потом и остаток дня тоже, и не верю, что Макс хоть в чем-то прав.
— Дело не во мне. В чем-то или…
— Ком-то? — помогает мне и нихуя не помогает в целом!
Пока я подбираю цензурные слова, чтобы парировать его вопрос, к нам присоединяется Данила и, судя по его сонной моське, он не слышал, о чем мы тут разговаривали.
— Ты меня любишь? — спрашиваю в лоб, не тем тоном, которым хотел, скорее, наехав, требовательно, с него всю сонливость как рукой снимает.
— Ну… да, — замялся неуверенно, скорее всего, его смутило присутствие третьих лиц, но в целом ответ меня устроил.
Переглянувшись с Максом, шлю ему ментальный подзатыльник, что смуту навел, и оставляю их одних. Уже расходясь на улице каждый к своей машине, прошу, чтобы он присмотрел за ним.
— Пошел вон, — бросает мне с порога, даже не дав толком зайти в кабинет. Знает, что с живого я с него не слезу. Достал. И я это чувствую. Вижу его негатив по отношению к себе, а еще беспокойство, которое он тщательно старается скрыть, но каждый раз, глядя мне в глаза, замыкается в себе и замолкает.
— Максим, — встав напротив его стола, смотрю сверху вниз, он машинально поднимается и теперь сам смотрит на меня свысока. — Пожалуйста, — эти просящие ноты самого бесят, а если прибавить к этому моё положение и весь этот период попрошайничества, готов биться головой об стол или вырвать себе язык, но просить приходится, и от этого тошнит.
— Я сказал нет, — упирается, как баран, руками шерудит бумаги на столе, не всматриваясь в листы, а я с психу скидываю их на пол, и сжег бы — такое чувство, что сам пылаю.
— Не будь сукой, мне нужен этот заказ.
— Я так тебе денег дам, только отвали.
— Да не надо мне ничего давать! Я работу прошу, а не милостыню! Или тебе лучше, чтобы кто попало поехал?
— На кого попало мне плевать! — начинает орать под стать мне, косится на дверь, убедившись, что она закрыта. Тон становится более агрессивным: — Кого попало закроют — это его проблемы. Ты о своем Даниле подумай, если сядешь — он вряд ли обрадуется.
— Я не первый раз за рулем, доеду. Тут тысяча километров, два локтя по карте, утром уже дома буду!
— В КПЗ ты будешь, дебил!!! Тачка не пустая поедет…
