— Может, вам хватит? — спрашивает Денис не оборачиваясь, трет глаза под очками и горбит спину.

— Может, и хватит. Пописать можно хоть?

— Как хотите.

Как я хочу, ты, малой, не выдержишь. Сползаю с кровати, изрядно покачиваясь, плетусь в туалет, матерясь на чем свет стоит, что со стоящим членом писать мука несусветная. Уже мою руки, лопатками чувствуя чужое дыхание, поздно понимаю, что попался. Дверь в совмещенную с туалетом ванную комнату закрывается.

— Я хочу, — требует сейчас, а я слышу тот голос из прошлого, когда он говорил это капризным тоном, в самый неподходящий момент.

Прижимается к спине, снова в захват, теперь уже крепче. Покачиваясь, упираюсь руками в раковину, боясь даже пошевелиться. За спиной слышу, как возится с замком на брюках, спуская их вниз, и стаскивает мои, вот так просто по-сучьи оголив жопу, прижимается к ней членом, имитируя трах, трется между ягодиц, слушая, как сорвано и зло дышу я.

— Не трогай, — прошу, натурально прошу, он смеется, гладя меня внизу живота, дразня головку члена беглыми круговыми движениями, спускаясь ниже.

— Глупый мальчишка, — шепчет на ухо, разворачивает мое лицо к себе и прижимается жадным поцелуем, выворачивая шею так, что становится неприятно, но держит крепко, не вырваться, тем более что алкоголь и стресс сделали свое дело — я почти безвольная кукла в руках обезумевшего кукловода, который еще не наигрался.

Он продолжает мучить мой рот, толкая язык все глубже, пока перепачканными в геле пальцами трахает меня сзади, растягивая тугие мышцы. И пока от тянущей боли и злости на себя скулю я, он дрожит от удовольствия, погружая пальцы все глубже, раздвигая их внутри, подготавливая под себя основательно, и эти пытки кажутся бесконечными. Два. Три пальца, сколько их? Не понимаю, не могу понять, и даже думать выходит с трудом. Эрик отрывается от моего рта, я со всхлипом хватаю воздух, и от его рывка утыкаюсь лицом в раковину.

— Что не кричим? Где мольбы о помощи? — Пристраивается сзади, толкается пробно, совсем чуть-чуть, и, выйдя, снова пробует, теперь уже с давлением и на всю длину члена, пока бедрами не врезается в мои ягодицы с мерзким шлепком. — Боишься, что мальчик услышит? — Стыд оседает на щеках краской, мерзкое чувство неправильности рвет на части, а блядское тело продолжает реагировать на его мерные покачивания, подстраиваясь под толщину и размеры ствола, постепенно получая удовольствие. — Ну же, покричи! — Толкается резче, за волосы отрывая меня от умывальника, в котором я бы хотел утопиться, тянет к себе, с еще более громкими шлепками имея меня. Выпитый алкоголь тупит сознание, мешает двигаться или сопротивляться — не стоило так нажираться. — Тебе же нравится кричать! — Сам сбивается, в голосе звучит возбуждение, оно сексуально мешается с резкими выдохами и распаляет еще сильнее, хотя казалось бы — куда еще, и так всего запредельно много, чтобы выдержать, глаза щиплет соль, и это ему тоже нравится. Слизывает у меня с щеки слезу, прикусывая за подбородок, и засовывает два пальца мне в рот, чтобы я смочил их слюной, чтобы легче было надрачивать мне же.

Он все никак не успокаивается, мне уже почти плохо — не только от секса, в котором меня морально имеют грубее, чем физически, а от происходящего в целом, от него такого, и от пацана, что, скорее всего, слышит эту возню.

Передергивает. Сила возвращается толчками, словно он сам ее мне и возвращает с каждой фрикцией. Дергаюсь, но заламывает обратно, согнув раком над умывальником, и одной рукой вжимается в бедро, другой задирает мою вывернутую руку кверху. Быстрее дергается, натягивая до упора, пока с хрипом и задушенным стоном не кончает, вытащив из меня член и облив семенем бедра. Сам усмехается, его смех мне мурашками по коже, как россыпь стекла, что въедается в кожу — до боли. Рукой к члену, чтобы помочь кончить, а я, блядь, уже! Пока он сливал мне на жопу, сам, сука, кончил без рук от его стонов, от того, кто на мне, от ТАКОГО секса!!! Кого из нас двоих сейчас я ненавидел больше — вопрос спорный, но вмазал — ему.

====== Часть 3 ======

Как вырубился — не помню. Только ледяной душ, ухмыляющееся лицо Эрика с разбитыми губами, его хватка на моей шее, когда, выходя из ванной, он потянул на себя и заставил поцеловать, и пропасть, сплошная черная дыра. Проснулся утром. Денис спал на краю кровати, забавно уткнувшись в подушку. Все так же – одетый. Во сне его ресницы обеспокоенно подергивались, а губы были сжаты в плотную линию. Скорее всего, снится дурной сон. Не придумав ничего лучше (у Михи нахватался, не иначе), дыхнул на него… Сначала его лицо перекосило, потом распахнулись глаза, показавшиеся мне совсем юными, а потом уже услышал голос:

— Ты сдох, что ли?.. — Тишина, молчание, снова закрыл глаза, зарываясь в подушку. Я даже привстал. — Ой… — уже реальнее. — Извините, Максим Андреевич.

Довольно скалюсь, не у одного меня утро скверное, этот тоже как от кошмара в себя приходит, но думы о случившемся все равно возвращаются, забивая пустую с утра голову тяжелыми мыслями. Ноет жопа.

Сажусь. Растирая глаза и лицо, прохожусь рукой по трехдневной щетине и, скатившись с кровати, падаю в стойку, начиная отжиматься, иначе просто не проснусь. Пока не чувствую колющую боль и жжение в мышцах, не успокаиваюсь, только тогда останавливаюсь и поднимаюсь.

Быстрый душ, сонная физиономия Эрика, маячившая в коридоре. На его попытку меня обнять выставляю фак, мужчина хмурит брови и недовольно кривит лицо. Ни хуя не угадал. Трезвый я не такой доступный… как проститутка.

Кофе с утра не лезет, давлюсь сигаретами, отвечая «кроликам», что на работе меня не будет, потом еще с десяток СМС, что я не болен, не при смерти, и даже вру, что не забухал.

— Мне на работу, — Денис цепляет меня за рукав в коридоре, пацан помятый, так и не проснувшийся. Слыша шаги, тащу его к себе, поворачивая спиной и обнимая за живот. Слишком худой, ребра одни.

— Зачем? — спрашиваю шепотом, делая как можно более расслабленной позу, но пацан так напряжен, что становится даже неловко.

— Работу работать. — Изображать легкость у него не получается, от слова совсем.

— У тебя час, чтобы влить Михе в уши, как ты сегодня занят, съездить взять вещи и вернуться обратно через магазин, с тебя ужин.

— Может, ваш выебонок сгоняет? — Я чуть в голос не заржал от смысла его слов и от интонации, совсем пацанской, словно не он говорил, а совсем другой человек.

— Сам, — развернув за подбородок, чмокаю в губы, парень забавно округляет глаза и поднимает руку кверху. — Попробуешь губы вытереть — устрою прилюдную порку. Хочешь веничком по жопке? — Мотает головой слишком отчаянно. Краснеет. — Тогда час пошел, — шлепаю его по заднице, он делает пару шагов по инерции, останавливается, считает до трех и быстро выскакивает за дверь.

— Так себе шоу, — тянет от двери Эрик, с улыбкой наблюдая, как я смотрю на стену, размышляя, нормально ли доедет пацан. С какого я вообще о нем думаю?

— Не нравится — сдай билет и вали.

— Не могу. Я уже говорил.

— И надолго твой визит? — ухожу в кабинет, разваливаясь на диване и врубая плазму. Рабочего настроя нет совершенно. Отключаю трубку. Потом включаю. Если Миха не дозвонится – приедет, а я пока не могу смотреть ему в глаза, хоть и скучаю.

— Отец сказал позвонит, — садится рядом, развернувшись, укладывается на диван, головой ко мне на колени. Отдергиваю руки.

— Все так серьезно? — Не хочу лезть в его жизнь. Никак. За последние годы я изредка видел его фотки в журналах или в интернете, что-то присылал отец, но специально стать частью его жизни уже не хотел.

— А ты волнуешься? — смотрит на меня снизу вверх, приходится опустить голову.

— Нет. Рассуждаю, во что мне это выльется.

— Ты врун, — смеется беззаботно и тянется пальцами, обводя подбородок и рот. — Совсем не изменился, — говорит себе, привстает и льнет к губам, оставляя влажный след до того, как отворачиваюсь.

— Зато ты изменился.

— К лучшему? — падает обратно. Он так легко вливается в мое личное пространство, словно всегда был его частью, что такую вынужденную близость переношу без стресса.