Когда он скрывается за дверью, испытываю чувство дежавю: так бывает, когда в памяти остается, например, знакомый запах, запах принадлежащий определенному человеку, но человека давно нет, а ты чувствуешь мимолетно тот аромат, и тебя всего перетряхивает. Так же и сейчас: меня сначала передернуло, а уже потом я увидел вошедшего…

— Денис! — рявкаю на весь кабинет, пацан проходит вглубь, словно ждал, что мне понадобится. — Выкинь это на хуй отсюда, — прошу, не глядя на молодого мужчину, рассматривающего меня с улыбкой.

— У него сил не хватит, — приятный, хорошо поставленный голос вызывает нервную дрожь, особенно бесят саркастические ноты.

Денис уже делает шаг к нему, видно, не особо придавая значения разнице в возрасте, весе, социальном положении и силе, но двое амбалов за спиной быстро его скручивают, сложив почти пополам.

Достаю ствол из нижнего ящика, снимаю предохранитель и направляю его на гостя, целясь в голову, моля всех богов, которые от меня еще не отвернулись, чтобы мне дали шанс, крошечную возможность спустить курок.

— Я дважды просить не буду. Отпусти пацана и вали отсюда.

Усмехается шире, не испытывая и толики страха. Неопределенно машет рукой, Дениса отпускают и выталкивают в коридор, выходя следом. Мы остаемся один на один. Воздух быстро заканчивается, и бросает в пот.

— Ты все равно не сможешь выстрелить, — легко смеется, его аристократические, очень правильные черты становятся мягче, и я залипаю на его улыбку, тут же себя отдергивая.

— Какого черта ты вылез из своей дыры? — Нет желания с ним разговаривать, от блеска его белоснежного костюма, сидящего идеально на жилистой крепкой фигуре, слепит глаза.

— Соскучился, — подходит ближе, плавно, крадучись, присаживается на угол стола, заглядывая мне в глаза. — Ты, смотрю, тоже…

— Какого черта посторонние на территории?! — рявкает Миха, открывая мою дверь с пинка (никакой субординации у пизденыша). Ненадолго стопорит, оценивая пришедшего, хмыкает, мол, ничего особенного, и строго пялится на меня, а я, наверное, никогда не был так рад его видеть, и что-то он читает по моим глазам, из-за чего начинает звереть.

— Что за чувак? — кивнув на поднявшегося Эрика (чертовы его французские гены). — Или это партнер? — Вопросительно приподняв брови, прикидывает, как строить общение.

— Не партнер.

— Смотря в каком смысле, — вклинивается Эрик, в ответ рассматривая Миху, забывшего, что он мой зам, и щеголяющего в спортивках и футболке.

— Тогда тем более, — игнорируя сказанное. — Вышвырнуть его?

— Не стоит марать руки, — останавливаю Мишку, кивнув ему на диван. Он в несколько больших шагов подлетает к нему, плюхается и снова вскакивает.

— Почему он меня бесит? — спрашивает у меня, а я постепенно погружаюсь в головную боль и легкое уныние.

— Михаил, он бесит не только тебя.

— Тогда… ему пора?

Потасовка завязывается так резко, что не успеваю вклиниться, а когда успеваю, Денис держит Миху, а Эрик меня, заломив лицом в пол. Его руки на моих запястьях жгут даже через манжеты рубашки и слой пиджака. Само присутствие — нервирует. Выбивает из привычной колеи, и я словно возвращаюсь назад в юность, слабея при нем, становясь тем… Нет, теперь я уже другой человек.

— Миха, ствол положи! — успеваю рявкнуть, и он, не достигнув цели, опускает руку. Вот ведь отбитый!

— Отошел от него, — просит спокойно, и я-то уж знаю, чего ему это спокойствие стоит.

— Вижу, поговорить у нас не получается. — Отпускает мою заломленную руку, и она падает на пол, ударяясь, не сразу начинаю ее чувствовать. Лениво сажусь, потирая запястье. — Но придется. — Присев на корточки, мягко улыбается, меня от его улыбки бросает в дрожь, и паника все усиливается. Бесконтрольно. Как включается прописанная программа. Ебучий рефлекс, выработанный годами!!! — Встретимся вечером. У тебя. Надеюсь, ты сможешь вынести небольшой диалог без няньки. — Тянется ко мне, отворачиваюсь, но он успевает мазнуть губами по моим. У Михи выпадает пистолет, с глухим хлопком ударяясь о стол, Денис вообще замирает с нечитаемой гримасой на лице. — До встречи, Maxime, — произносит со своим блядским акцентом, и меня почти выворачивает на ковер — такой болью скрутило живот.

— Редиска, иди погуляй, — просит Мишка, выбираясь из-за стола. Обойдя меня, подталкивает парня на выход вслед за Эриком, закрывая за ними обоими дверь. Закуривает прямо в кабинете, присев рядом, тянет фильтр мне, давая прикурить из своих рук, и долго молчит, разглядывая меня, словно видит впервые.

— Макс, — от звука его голоса вздрагиваю, предчувствуя, что вопросов не избежать, — я тебя давно знаю. Наверное, даже слишком. — Укладывается на пол и меня к себе, голову притянув к плечу. — И видел и пьяным, и в бешенстве, даже кончающим. — Невольно усмехаюсь, он мягко целует меня в висок, а сам как камень, слишком напряженный, и мне не нравится, что он из-за меня переживает. — Но чтобы ты чего-то боялся… — долго молчит, закрываю глаза и потихоньку начинаю отходить, перебивая его дезодорантом запах оставшегося витать в кабинете парфюма того мудака. — Не стану делать вид, что ничего не видел, даже если тебе этого хочется, понял?

— Не сейчас, ладно? — прошу, отрываясь от него, и сажусь, тут же вставая и приводя себя в порядок.

— Я не хочу, чтобы вы общались! — Напоминает мне капризного ребенка, которому сказали, что у него будет братик. — Он смотрит на тебя, как… — не может подобрать слов, психует, мне становится еще гаже, когда ассоциации у него в ряд выстраиваются. — Как я на Данила… Это ревность?

— Возможно, — пожимаю плечами, возвращаясь за стол и складывая бумаги аккуратнее. Желание их вышвырнуть в окно слишком сильное, чтобы продолжать этим заниматься. Откидываюсь на спинку кресла. — Мих, давай я сам сначала разберусь, что ему надо, а потом уже ты, идет?

— Не надо с ним разговаривать.

— Боюсь, что надо. Наши семьи давно дружат — как по жизни, так и в бизнесе, и если он приехал через столько лет, значит, что-то случилось. Не люблю узнавать все последним.

Он долго смотрит в пустоту, докуривая остатки сигареты, встает, выкидывает окурок в окно, все слишком медленно для его привычного ритма.

— Мих, не грузись. Я разберусь и в ближайшее время выпровожу его, — звучит как оправдание, и друг понимает это раньше.

— Ты так говоришь, будто хочешь убедить в этом не меня, а себя.

— Я хочу, чтобы так было.

— А хочешь ли? — усмехается и уходит, возвращаясь к привычным делам.

Не хочу упоминать прошлое. Настолько сильно оно зарыто в подсознании, что начни копать — придется вскрывать слои настоящего по-живому, а мне этого не нужно. Теперь я другой человек. И он — тоже. Нет ничего, что могло бы нас связывать… Уткнувшись лбом в скрещенные на столе ладони, тихо вою, переводя дыхание слишком долго, чтобы все мной сказанное могло показаться правдой.

— Объяснишь, что значит: «Вот урод, я его закопаю, не для него мы ягодку растили…»? — смотрит на меня своими глазищами, руки упер в бока, еще и в классической белой рубахе и брюках, и я не могу не заржать, очень уж моего папашу напоминает. — Чего ржешь? Ты урод или ягодка?

Меня накрывает второй волной, Данька хмурится.

— Видимо, я — ягодка, только не уверен, что вырастила меня парочка педиков, причем младше меня на десятку.

— В чем проблема?

— Ну… полноценная семья это всегда лучше…

— С тобой что за проблема? И почему Миха такой вздрюченный? С психу пошел машины разгружать.

— Он по своей блядской привычке любит совать нос, куда не следовало, и потом грузится из-за пустяков… Что ты делаешь?

— Переименовываю тебя в телефоне, — старательно тыкает по кнопкам, гаденько усмехаясь. Не поленившись, отрываю зад от стула и иду к нему, заглядывая в экран.

«Ягодка»…

Это даже хуже, чем если бы он меня просто послал.

— Полегчало? — спрашиваю серьезно, а морда у него довольная, аж тошнит.

— Почти. Теперь еще пойму, кто такой мудак и что с ним делать, и совсем попустит.