Глаза ее гноились и слипались от слез и нехватки сна, зрение мутилось от недоедания, губы потрескались от обезвоживания. Упавшая от измождения на грудь голова вяло перекатилась с плеча на плечо при ненавистном скрипе ржавых петель поднимаемого люка.

– Ты тут, матушка? – спросил он и рассмеялся. – Ну конечно, ты тут. Куда ты могла деться?

Она зажмурилась, услышав приближающиеся шаги, и костлявая рука легла женщине на плечо. Софья вдохнула его запах и, хотя она и пыталась быть сильной, сдержать дрожь жуткого страха не смогла. Чужие руки двинулись по ее телу, а потом он прижался к ней.

Убийца застонал и сказал:

– Уже почти все, да?

Софья не могла ответить, кляп душил все слова, которые она, может, и хотела бы произнести. Но потом она поняла, что он говорит вовсе не с ней. Она не слышала, чтобы кто-то еще вошел на чердак, но другой голос, далекий, мелодичный, звучащий словно со дна очень глубокого колодца, ответил маньяку:

– Почти, мой прекрасный принц, почти. Тебе осталось сделать только одно. Одно последнее крошечное дельце, и все будет кончено.

– Все, что угодно, матушка, все, что угодно.

– Я хочу, чтобы ты убил меня, – произнес голос. – Я уже умирала раньше и не принадлежу этому миру. Морр призывает меня к себе, я больше не вернусь сюда.

– Нет! – выкрикнул он. Безумец еще крепче стиснул Софью в объятиях, и она приглушенно охнула от боли, когда убийца грубо развернул кресло так, чтобы женщина оказалась лицом к нему. – Почему ты просишь меня об этом? Я только-только нашел тебя и не хочу потерять. Слышишь, я не желаю потерять тебя снова!

– Поверь мне, мой принц, ты должен, – мягко возразил голос.

Софья с трудом разлепила веки и увидела перед собой тошнотворную маску. Зыбкий свет падал на высохшую кожу, бывшую когда-то чьим-то лицом, расширенные фиолетовые глаза маньяка сияли из-под нее обожанием. Он смотрел на что-то за плечом Софьи, и во тьме его зрачков метались беспокойные отблески, словно порхающие светляки. Глаза женщины саднило, но на краткий миг ей показалось, что она увидела чье-то отражение, бледное, почти ангельское, призраком скользнувшее по поверхности его глаза.

– Я не могу, – провыл он, обвивая ее руками и зарываясь лицом в ее колени.

– Слушай меня! – рявкнул голос, напрочь лишившийся былой мелодичности. – Сделай это! Я требую, чтобы ты это сделал. Убей меня, убей меня сейчас же. Сбрось кандалы своего ничтожного второго «я» и возьми нож, нож, который дала тебе я, и перережь мне глотку, ты, сопливый жалкий сукин сын! Убей меня, разрежь на кусочки и швырни их к ногам фон Велтена!

– Нет… я не стану! Я люблю тебя… – Рыдания душили его.

Софья почувствовала, что ярость того существа, которое говорило с ее мучителем, выросла до ужасающих размеров, и снова зажмурилась. Даже сквозь распухшие веки она ощутила обжигающий свет, заливший чердак, но сияние угасло так же быстро, как и появилось, и женщина поняла, что беседовавший с убийцей призрак исчез. Гнев видения оставил в воздухе потрескивающий, колючий привкус магии, но в женщине после отказа маньяка повиноваться убийственному повелению привидения затрепетала надежда. Оно хотело, чтобы безумец убил Софью, но он отчего-то считал ее своей матушкой, матерью, и не послушался.

– Я не могу убить тебя… – пробормотал он, будто услышав ее мысли. – Пока еще нет, но мне придется поранить тебя. Ох, матушка, я должен.

Софья ощутила, как холодный клинок прижался к коже, и, когда нож отсек большой палец ее левой руки, попыталась закричать.

Публичный дом размещался в неподдающемся описанию строении из перекошенных черных кирпичей и редких, грубо вырубленных каменных блоков, бывших когда-то частью городской стены. Цветные стеклянные витражи в верхних окнах и алый кушак, свисающий с конька крыши, – вот все, что намекало на истинное предназначение здания. Каспар почти чуял запах отчаяния, пропитавший все вокруг.

– Это то место? – спросил он.

– Да, – кивнул Павел. – Здесь ты найдешь Чекатило, хотя зачем это тебе надо, Павел не знает. Он не из тех, с кем стоит торопиться повидаться. Нечего нам тут делать, пойдем-ка лучше отсюда.

– Он может что-то знать о похищении Софьи, – сказал Каспар ледяным голосом.

Павел и Курт Бремен озабоченно переглянулись – ни тому, ни другому не понравился тон посла.

– Посол фон Велтен, – обратился к Каспару Бремен. – Если Чекатило действительно знает что-то о местонахождении Софьи, то мы должны обращаться с ним очень осторожно. Вы не можете позволить себе вступить с ним в конфронтацию.

– Не волнуйся, Курт. Я умею быть дипломатом, если это необходимо, – заверил товарища Каспар, толчком распахнул дверь борделя и шагнул в душную полутьму. Вонь немытых тел и дешевых духов – последним явно не удавалось замаскировать первое, обрушилась на него.

Даже при тусклом свете, сочащемся из пары прикрытых колпачками ламп и чадящего камина, Каспар разглядел, что народу здесь полным-полно. Казалось, надвигающаяся война и смерть пробудили похоть кислевских мужчин и они набились в этот зал, желая промотать последние копейки в объятиях женщин, продающих за деньги свою плоть.

Когда они вошли, к ним повернулось несколько голов, но большинство посетителей были слишком поглощены своими «трудами праведными» или витали в блаженных мечтах, даруемых рок-корнем, чтобы обращать внимание на новых гостей. Густые клубы едкого дыма, пахнущего сладостью и сытостью, точно привезенный из Арабии мускус, висели под потолком, и Каспар невольно вспомнил, как сражался в тех жарких унылых пустынях.

Он миновал несколько пар извивающихся сплетенных тел, игнорируя слишком театральные стоны и крики наслаждения, и направился к двери в конце комнаты, охраняемой двумя стражами с холодными, как сталь их топоров, которые они даже не пытались спрятать под плащами, глазами.

Каспар остановился перед этими людьми, они демонстративно не обращали на него внимания, пока посол не попробовал протиснуться мимо них. Тогда один из охранников выплюнул ему в лицо неразборчивую фразу на кислевском и многозначительно потряс топором.