Наблюдая за разворачивающейся перед ним картиной, Каспар раздраженно покачал головой. Тридцать солдат, облаченных в синие с красным мундиры Альтдорфа, брели к нему пошатываясь; все они запыхались и едва переводили дыхание.

Несмотря на морозец, их красные лица блестели от пота – солдаты завершали пятый круг пробежки вокруг городских стен Кислева. Рыцари Пантеры финишировали почти час назад и стояли по стойке смирно рядом с лошадьми Каспара и Павла, не выказывая ни малейших признаков усталости, – они даже не взмокли.

– Не слишком впечатляющее зрелище, – безо всякой на то нужды заметил Павел.

– Действительно, – проговорил Каспар низким голосом, – эти солдаты и полдня в строю не продержатся. Одна схватка – и они уже корм для воронья.

Павел кивнул и глубоко затянулся зловонной цигаркой, выпустив в небо голубоватое облако дыма.

– Не то что раньше, а?

Каспар позволил себе натянутую улыбку:

– Нет, Павел, не то, что раньше. Люди, с которыми мы сражались бок о бок, были десяти футов ростом и могли одним взмахом алебарды скосить пол вражеского войска! А эти жалкие субъекты и алебарду-то поднимут с трудом, а уж о том, чтобы нанести ею удар, я вообще молчу.

– Ага, – хохотнул Павел, делая внушительный глоток из огромной кожаной фляги. – Я часто размышлял, что же стало с теми людьми. Ты видел хоть кого-нибудь из них?

– Какое-то время я переписывался с Таннхаусом, но потом услышал, что его убили, – он присоединился к отряду наемников, действующему в Арабии.

Павел хлебнул еще.

– Жалко. Таннхаус мне нравился, он и сражался как дьявол, и пить умел славно.

– Проклятый пятидесятилетний дурак! – фыркнул Каспар. – Он же чертовски хорошо знал, что лучше в его возрасте не охотиться за славой. Война – игра молодых, Павел. Она не для таких, как мы.

– Клянусь Ульриком, ты сегодня в скверном настроении, имперец! – пробормотал Павел, протягивая Каспару флягу. – На, выпей.

Не отрывая взгляда от вымотанных солдат, Каспар взял предложенную фляжку и сделал солидный глоток, слишком поздно поняв, что во фляге налит квас, причем чуть ли не вдвое крепче вчерашнего. Огненная жидкость обожгла желудок, к глазам подступили слезы, и посол закашлялся.

– Проклятие, Павел! – выругался Каспар. – Какого черта ты делаешь? Еще нет и полудня!

– Ну и что? В Кислеве хорошо напиваться с утра. Тогда остаток дня уже не покажется таким гадким.

Нахмурившись, Каспар утер рот тыльной стороной ладони и сказал:

– Может, хотя бы ради меня ты попытаешься оставаться трезвым, а?

Павел пожал плечами и забрал свою флягу, но ничего не ответил – солдаты посольства наконец-то дохромали до них и повалились на землю в полном изнеможении. Каспар чувствовал, как его и без того дурное настроение ухудшается с каждой секундой. То, что его предшественник позволил гарнизону докатиться до столь позорного состояния, казалось невероятным, и, будь у Каспара выбор, он бы немедленно отослал их всех до единого обратно в Империю.

Однако с учетом нынешних обстоятельств такой вариант отпадал. Курт Бремен заверил его, что за неделю с момента прибытия в Кислев поднатаскает солдат и приведет в приемлемый вид. Великолепный в своих сияющих, начищенных до блеска доспехах, в шкуре пантеры, элегантно переброшенной через плечо, Бремен разъезжал на коне среди пытающихся отдышаться стражников; лицо его было подобно грозовой туче. И действительно – гром грянул незамедлительно.

– И вы называете себя солдатами?! – взревел он. – Я знавал горничных, у которых выносливости и то побольше будет! Час на бастионах, и вы взмолитесь, чтобы враги вспороли вам животы!

Каспар заметил, что солдатам, если, конечно, они не делали вид, стыдно. Возможно, среди них остались те, кто еще достоин формы Империи.

– Мои рыцари совершили эту маленькую прогулку в полном вооружении, но ни у кого из них лицо не покраснело, как задница тайлинца.

– Мы не тренировались около года, – объяснил чей-то слабый голос.

– Оно и видно, – фыркнул Бремен. – Но с этого момента лентяйничать вам никто не позволит. Я возьмусь за вас лично, и, клянусь, скоро вы все возненавидите меня так, как никого и никогда ненавидели в своей жизни.

– Уже, – буркнул другой голос.

Бремен улыбнулся, но в выражении его лица не было ничего утешительного.

– Хорошо, – прорычал он. – Тогда начнем. Я вас сломаю, втопчу в грязь, заставлю вопить от боли, вы станете просить меня прикончить вас, чтобы больше не мучиться, но я этого не сделаю. Я вас расплющу, а потом, черт возьми, вылеплю лучших солдат, какими только командовал император.

Внимание Каспара переключилось на городские стены – с крепостного вала, нависшего над холмом, лился звонкий смех. Группы солдат-кислевитов слонялись по стене и толпились вокруг дымящихся жаровен, хохоча и показывая пальцами на солдат Империи.

Каспар не простил бы себе, если бы позволил насмешкам продолжаться. Он пришпорил своего мерина и легким галопом проскакал мимо Бремена, остановившись перед лежащими на земле солдатами.

Посол размотал повязанный вокруг шеи шарф и заговорил – слова и дыхание вырывались изо рта вместе с клубами пара.

– Видите этих людей на стенах? – начал он. Каспар не повышал тона, но все солдаты услышали в его голосе выработанную годами привычку командовать. Он повел рукой, как бы очерчивая стену, и продолжил: – Эти кислевиты – воины! Они живут на земле, над которой висит постоянная угроза нашествия существ из ваших самых худших кошмаров. Они должны быть готовы в любой момент сражаться и побеждать. А сейчас они смеются над вами! И они правы, потому что все вы жалкие, никчемные куски дерьма, на которые я не стал бы мочиться, даже если бы вы горели! Вы – худшие солдаты из всех, что были у меня в подчинении, Сигмар свидетель, это меня не смущает.

Слова Каспара были встречены сердитыми взглядами, но он еще не закончил.

– Вы такие, как я сказал, и даже хуже того, – продолжил посол, – но вы такие сейчас. То, какими вы будете, – это нечто совершенно другое. Вы – солдаты императора Карла-Франца, и вы – мои люди, а вместе мы станем тем, чем можно гордиться. Посол Тугенхейм позволил вам запамятовать, что вы – солдаты Империи. Но теперь он отстранен, и за вас отвечаю я. И я не допущу, чтобы вы это забыли!