Аромат жарящегося мяса витал над лагерем виссенландских стрелков-аркебузьеров. Солдаты жевали свежий, только что испеченный хлеб и сыр, запивая их кружками нордландского эля. Смех и возбужденный гул разговоров окружали каждый костер. Радостно видеть, что бодрость духа, свойственная солдатам Империи, вновь вернулась к ним, подумал Каспар.

За последние пять дней эта сцена повторялась уже несколько раз, когда телеги, управляемые солдатами посольства, доставляли припасы усталым и голодным городским бойцам. Проинспектировав товарные склады Герхарда, Стефан обнаружил настоящий рог изобилия жизненно необходимых продуктов и принялся вместе с опозоренным купцом раздавать их тем, кому они были так нужны. Каспар попросил Софью приглядеть за торговцем, поскольку не хотел, чтобы тот простудился после длительного погружения в ледяные воды Урской. Нет, Герхард не избежит заслуженного наказания так просто.

Они с Анастасией сидели на козлах пустой повозки, петляя среди тысяч людей, разбивших лагеря у стен города, – они возвращались в Кислев, чтобы сделать еще один заезд на склады Матиаса Герхарда. Дневной свет тяжелел, наливаясь багрянцем заката, и Каспар не желал находиться на слишком свежем воздухе дольше, чем это необходимо, поскольку температура в сумерках стремительно падала. Четверо Рыцарей Пантеры скакали рядом с ними, вымпелы на концах их серебряных пик хлопали на суровом вечернем ветру, а улыбки и благословения беженцев кардинально и так освежающе отличались от настороженной враждебности, с которой посол сталкивался в Кислеве до сих пор.

– Это невероятно, Каспар, подумай только, какая разница! – сказала Анастасия, потуже закутываясь в белый плащ, отороченный мехом снежного леопарда. Ее щеки раскраснелись от холода, а глаза блестели.

– Ты права, – улыбнулся Каспар, тоже радуясь перемене поведения солдат, обосновавшихся вокруг Кислева.

– Откуда все эти продукты? – спросила женщина.

– От одной вороватой свиньи из Хохланда по имени Матиас Герхард, – ответил посол. – Он припас все это для себя, его склады просто ломились от всевозможных товаров: оружия, брезента, сапог, мундиров, зерна, солонины, пороха, пуль, алебард, саперного инструмента. Там нашлись даже три пушки из Имперской артиллерийской школы.

– И он не собирался ничем делиться?

– Нет, Анастасия, ни крошкой. Во всяком случае, не бесплатно.

– Я же просила, зови меня Ана. Как все мои друзья.

– Хорошо, – хмыкнул Каспар. – Не могу отказать женщине, ее слово для меня – закон.

– Отлично, – сказала Анастасия с насмешливой суровостью. – Крепко запомни это, Каспар фон Велтен. А что до господина Герхарда, надеюсь, ты позаботишься, чтобы его наказали.

– О да, – заверил Каспар. – Я не начальник снабжения, и, если бы он не был нужен мне для координации материально-технического снабжения операции, я бы бросил его замерзать в реке.

Когда телега, скрипя, покатила вверх по Горе Героев, Анастасия прижалась к нему, и Каспар наслаждался теплом ее такого близкого тела. Он сперва удивился, получив от женщины письмо с предложением помочь ему хоть чем-нибудь с доставкой припасов солдатам и беженцам, но потом вспомнил, что говорила ему Софья о попечительстве Анастасии над различными приютами и домами призрения. Ее доброта к тем, кого обделила судьба, кто оказался менее удачлив в жизни, чем она сама, была известна всему Кислеву, и, по правде сказать, Каспар не жалел, что возобновил свое знакомство с ней. Несмотря на недавнюю стычку с Сашей Кажетаном, он твердо решил снова увидеться с Анастасией, а ее письмо дало ему удобный повод. Два последних дня они провели вместе, развозя продукты, и присутствие женщины послужило отличным тонизирующим лекарством, излечившим посла от нарастающего разочарования.

– Но не волнуйся, как только война закончится, он у меня будет болтаться на виселице на Кёнигплац.

– Что заставляет человека отворачиваться от своей страны и своего народа и совершать подобные вещи? – удивилась Анастасия.

Каспар покачал головой:

– Не знаю, Ана, правда не знаю. И честно говоря, не хочу знать.

– За свои преступления он заслужил самую страшную кару. Я знаю, мы должны быть снисходительны и великодушны, и Шаллья учит нас милосердию, но ведь Герхард мог всех нас обречь на смерть.

Каспар ответил не сразу, он сосредоточенно наблюдал за отрядом всадников, тренирующихся на заснеженной земле чуть дальше, в степи, у подножия холма. Около шестидесяти мужчин на поджарых, длинноногих лошадях кружили между равномерно вбитых в землю столбов, изображающих строй солдат. К концу каждого столба был привязан набитый песком мешок размером с человеческую голову. В данный момент всадники на скаку осыпали условных противников градом стрел с красным оперением.

Стрельбу они производили с фатальной точностью, стрелы глухо втыкались в мешки с песком или с резким стуком вонзались в толстые деревянные столбы. Любой, на кого напали бы эти воины, неизбежно погиб бы под шквалом огня – с каждым залпом «враг» терял десятки «солдат». Все всадники умело обращались с коротким луком-полумесяцем, сделанным из слоистой выдержанной древесины, чьи размеры могли дать неверное представление о силе оружия; лошадьми бойцы правили при помощи коленей. Каспара потрясла степень контроля всадников над их скакунами – весь отряд двигался так слаженно, словно им командовала одна воля.

Во главе конных лучников стоял воин, в мешковатой белой рубахе и алых кавалерийских шароварах, стреляющий с невероятной скоростью и точностью. Его конь повиновался приказам всадника так, словно чуял желания хозяина всей своей кожей и плотью, как будто наездник и его конь были единым целым, вроде тех животных, что водятся, по слухам, в дремучих чащобах, – полулюдей-полулошадей. Длинный чуб летел за ним по ветру, а боец ухал со свирепым весельем, посылая стрелу за стрелой в набитые песком «головы». Два кривых меча прятались до поры в ножнах на его боках, но Каспар и без того легко, узнал бы Сашу Кажетана.

– Он действительно великолепный воин, – заметил посол вслух.