— Не советую!
— А то я тебя спрашивать буду, — Дан расчесывает на шее метку, пока Славка присматривается к девушкам, долго смотрит, пристально, я с него взглядом на Дана перепрыгиваю, бью парня по пальцам, а то до крови раздерёт. — Это заживёт вообще?
— Да. Со временем, — у инкуба поднимается температура, и увлажняется взгляд, я такое видел, когда он возбуждался, — тебе плохо?
— Мне замечательно, — снова тянет руку, приходится обездвиживать, а заодно, продолжать делать вид, что мы в центре происходящего, а не где-то вдвоём на своей волне. Метку надо было сразу закрепить, но времени не было, а близость, как оказалось, нужна была обоим. Дан кривит губы и закатывает от дискомфорта глаза.
Славка смотрит.
— Метка накладывает некоторые обязательства… я не успел тебя предупредить, — выдавливаю оправдания сквозь зубы, самому неловко, тот еще искоса на меня пялится и впервые за то время, что приехал, выстреливает прямо в глаза. По телу дрожь и влажной стала спина, слабость осела в ногах.
— Ты меня в отношения ввёл?
— Мы это по другому называем, но если тебе так больше нравится…
Славка — смотрит!
— Зачем? — прямой вопрос, от которого в горле всё пересохло, и ответ на поверхности, всё же так очевидно, но вмазать ему захотелось больше чем откровенничать.
— Я не мог поступить иначе.
У него темнеет взгляд, а вокруг густеет аура, которую раньше не видел. По телам собравшихся проходит озноб, особенно чувствую стаю, в них разгорается запретный жар, очередной всплеск инкуба, тот, что он не собирается контролировать… нам ещё перетрахавшихся гостей не хватало.
— Это сильнее меня. И даже тебя! — перевожу дыхание, глуша звук, на нас и так обращают слишком много внимания. Скулы инкуба вспыхивают красным, руки сжимаются в кулаки. — Успокойся, тебе надо остыть, — прошу осторожно, взяв его за плечо, но натыкаюсь на что-то почти живое и ранящее, прошедшее насквозь и за секунду до того, как услышу его голос, осознаю одну простую вещь…
— Тогда какого хуя сам меня бросил, Вик?!
— Волков… — стараюсь разжать пальцы, а руки не слушаются, в кулаки и никак иначе, на морду просится звериный оскал, сущности мало места в человеческом теле, наружу рвётся волк. — Ты мне… — проглатываю мат, всё-таки праздник, хотя в гробовой тишине можно было и громкие мысли прочесть, — ничего не забыл рассказать?..
— Скорость у инкуба меньше оборотня, — чеканит с самой серьёзной рожей, а в глазах черти уже костры разводят. — Мне нужна фора. Слав, подержи… — он пихает меня в грудь прямо в руки своего подельника, и я никогда не видел, чтобы так грациозно сигали через столы…
— Тут нет моей жены, — сообщает мне Славка, а рук не разжимает, наивный. Со всех сторон слышу аплодисменты, выбегает Кира, чуть не плачет, а заодно и на меня предупреждающе косится, на заднем плане, прямо под коркой мозга знакомый голос: «Еб твою мать, убьёт же псих, проклятые деревья, понасажали…», а потом…
Киркин хрипловатый возглас, чтобы Славка меня отпустил звенит над ухом… Поздно: трещит разорванный в двух местах дорогущий костюм, задними лапами немилосердно отталкиваюсь от широченной гномьей груди. Отлетает на добрый метр, но стоит на крепких ногах. Добро, такой нашей девчонке и нужен! Напрасно огрызались молодые волки, вон глазастый какой! Вообще, я мог сильнее за совместную аферу наподдать, но человеческие гости вокруг заметно напряглись. Алый жар накрыл с головой, вязкой патокой влезая в глотку, стекая до земли густой слюной, шлейф запаха того, за кем бегу, забился в жадные широкие ноздри. Словно я уже нагнал, прижал к земле и обтёрся о покрытое испариной изнывающее тело. Он не сможет долго сохранять темп, устанет, упадёт ладонями в высосанную корнями за лето землю. Призывно оглянется, вызывая дикие спазмы в паху, где всё мгновенно встанет колом…
— Вожак, мы без Дана не уедем! — запоздало орёт гном, сдирая испорченный пиджак. — За каждый его волос — башкой отвечаешь! — Кира мужа сзади обнимает и, чувствую, улыбается. И чего это всем вкатывает наблюдать наше грехопадение?
Восторг щенячий! Во-первых, свалил с чужой свадьбы! Во-вторых, скоро догоню моего инкуба и доходчиво начну объяснять, как нехорошо врать влюблённому волку. Влюблённому… Из-под лап летят палки-ветки и комья земли, веером — листья, если влетаю в заботливо собранную ветром шелестящую кучку. В воздухе уже звенит предупреждающий о приближении зимы холод, он приятно обжигает пылающие лёгкие, а из пасти валит пар. Никогда ещё мне так не хотелось догнать!
Через орешник перемахиваю на твёрдую троечку, ибо свои «ядра» невыносимо потянули к земле. И вот он, родной, пытается подняться, цепляясь за дерево. Два марафона по лесу подряд не каждому нечу легко даются. Вывод один: тренировался где-то от меня убегать, заранее беспокоясь о жопной каре.
Слышу, как ногти последний раз цепляют дубеющую кору, и Дан оборачивается ко мне.
Поднимаюсь с лап, уже стряхивая линяющую к зиме шерсть с поджарого горячего тела. Знаю, инкуб сейчас начнёт замерзать без куртки, обнимаю сзади, укутывая в себя, зализываю солёную от пота шею, дурея от запаха.
— У тебя запасные штаны-то есть? — влипает задницей в мой пах и губы подставляет для поцелуя, читает меня на раз, свивая не первый, и не последний моток верёвки.
— Аж три пары! — глухо рычу в ухо, обнимаю до хруста. — Только сейчас они мне не понадобятся.
— И в берлогу не побежим? — вальяжно расстегивает себе ремень, ме-е-еедленно тянет собачку на ширинке вниз, взяв мою ладонь запускает себе под одежду. Провокация настолько пошлая, бессовестная, что не могу на нее не вестись, сжимая горячую плоть через белье.
— Побежим, но после… Кто-то побежит, а кто-то затраханный… поедет.
Дан запрокидывает голову и почти не дышит, пока ожесточённо целуемся, вылизывая кровоточащие рты. Цепляется пальцами в бока, слишком нервно, чтобы скрыть волнение, и слишком откровенно давая понять: боль разлуки умудрились разделить на два поровну.
Дан
— Если ты сейчас не окажешься во мне — я сдохну в муках, — грублю, протестом притормозив его порыв замедлиться, пиджак давно валяется на полу, а джинсы так по-блядски съехали на бёдрах, член стоит колом, уперевшись головкой Вику в ладонь, сам в полубреду, хотя и пытался приглушить инстинкты.
— Это твоя особенность, пора бы привыкнуть, — прячет улыбку у меня на плече, разворачивая к себе спиной, грудью вжимает в старый, порядком изношенный ствол дерева, не могу разобрать даже что за сорт, все цвета в спектре смешались в одно размытое неясное пятно.
— Не беси, — прошу по-хорошему, дотянувшись до его паха и ощутимо сжав. — Как я тебя хочу… — натуральный скулёж, смутно слышимый в поднимающемся ветре и Виковом тяжёлом дыхании. — Вик… — прошу, выстонав от тяжести, упавшей на спину, обтираюсь, как могу, как позволяет, раскатываю по влажному члену кожицу, собирая её снова под головкой, и чуть сжимаю. — Ты же всё равно не сможешь долго продержаться… — помогая ладонью, направляю в себя головку, чувствуя давление и жар, который не просто греет, выжигает до пепла, чтобы потом возродить вновь, и руки на груди сжались с такой силой, что дыхание комом в лёгких застряло, и из горла не стон — крик с оборванным выдохом. Именно в этот момент ощутив, как член, толкнувшись сильнее, начинает продвигаться глубже, растягивая саднящие неразработанные мышцы, почувствовал, как Вик за спиной напрягся, его дыхание замерло, а сердце, что глохло в груди, стало биться чаще.
— Что?! — рычать начинаем оба, он на свои мысли, а я на него. Задирает голову, резко втягивает воздух в ноздри и, уже обернувшись, но всё ещё сжимая его внутри себя, вижу, как плавно перетекает мой волчара в боевую полутрансформацию. — Я тебя убью, — ставлю перед фактом, он осторожно выскальзывает, пустота, образовавшаяся внутри, будит чудовище, что обычно рядом с ним дремлет!
— Чужие, — оскал становится злее, опаснее, в глазах животная ярость, таким я его, пожалуй, не видел и, если бы сам не был взбешен, то может даже испугался бы.
