— Плохо, — говорит тихо и почти невнятно и смотрит при этом на пса, навострившего уши, словно ему объясняя, — страхом пахнет.

— Ой, да всякое бывает, заблудились, испугались…

— Не в том смысле, — хмыкает, пряча усмешку, — а впрочем, всякое бывало.

Мне показывают, куда пойти, куда не ходить, и вообще велят сидеть и не высовываться, на что я, конечно, забиваю и отправляюсь знакомиться с местным контингентом, прихватив с собой пару бутылок подарочного виски, так сказать, для формирования более лёгкой атмосферы общения…

====== Часть 2 ======

Дан

Глухой, настырный шум в ушах перекрывает все звуки. Тело ломит. Внутри всё горит. От неудобного положения затекли конечности, и не сразу удаётся обнаружить себя в пространстве. Глаза открываю с третьей попытки, веки свинцовые, и их никак не удается поднять. Собственный вдох предсмертным хрипом слышится.

С трудом вытягиваю руку из-под спины, её треморит от судорог, послушность конечности возвращается нехотя. Растираю лицо, дыша через раз, лёгкие огнём горят, и ужасно сушит во рту, губы слиплись. Отстранив ладонь в полумраке, рассматриваю пальцы, перепачканные в высохшей крови, почти по локоть, кровь попала на одежду, оставшись крапинновым дождем. Моя?.. Не похоже… Начинает тошнить.

Прислушавшись к себе и сделав несколько неглубоких вдохов для храбрости, сажусь, придерживаясь за подлокотник, рёбра обжигает сразу, а вот и первая причина боли — два точно сломаны, лёгкое не задето, но хорошо поджато, опять срастаться будет несколько дней, чтоб его.

Сознание возвращается урывками. Ночь. Почти полная луна, повисшая на небосводе огромным бело-голубым шаром, здесь она кажется намного больше и ощущается, как нечто живое, влияющее на ход событий. Помню много лиц, парней и девушек, некоторые сами шли на контакт, кто-то держался обособленно, диковато, видя в моём поведении нечто чужеродное. Согласен, хряпнул «осмелина», бывает, нарвался, тоже не привык к подъёбкам и давно могу за себя постоять, но всё это не идёт в сравнение с тем, что мне хорошенько наваляли! И я даже не помню за что!!!

Подтаскиваю к себе ноги, распрямляя спину, каждая клеточка тела отзывается тянущей, мозгодробящей болью. Так, машина моя, обивку поменяю, кости заживут, морда не разбита, а это уже подозрительно, обычно начинают с неё.

Поворачиваю голову, стирая конденсат со стекла и осматриваюсь… пальцы так и замерли на полупрозрачном стекле, снаружи залитом кровью. А вот это уже не хорошо. Многое повидал, но сейчас зрелище вызывало отвращение и некую паническую беспомощность. Подёргав ручку, с матами снимаю блокировку, перегнувшись через сидение. На улицу вываливаюсь, свисая по сидению и, не решаясь выйти, жадно хватаю холодный воздух, держась за дверь.

Участок земли, что совсем недавно был местом гуляний, куда мы перебрались из бара уже к закату и где разжигали костёр, вот этот самый, с ещё тёплыми углями, сейчас был похож на поле боя. Тёмные пятна на земле — готов без эксперта сказать — кровь, не свернувшаяся, с пряным тошнотворным запахом, её столько, что не берусь сейчас предполагать: откуда такое количество… но сучный жизненный опыт сам рисует в воображении картину происходящего.

Прижавшись лицом к холодному стеклу, задираю голову вверх, ловя разгорячённой кожей первые капли начинающегося дождя. С приездом, Дан!

Меня накрывает тень… всего… и не успеваю даже дёрнуться, так не слушается тело, так неожиданно больно и внезапно всё равно за себя. Сознание плывёт. Тошнотворно резко тащит смертью…

Вик

Этот гость с самого начала показался мне отчаянным и дурным! А как по-другому охарактеризовать человека, который, приехав в незнакомый посёлок, тут же бросается не слушать добрые советы? Леон его по-хорошему предупредил, чтобы сидел в доме и на улицу не высовывал носа. Но было бы сказано: патлатое пепельноволосое чудо в дурацкой одежде и обуви «а-ля собаки драли — надоело», прихватив два пузыря с горячительным, понёс зад навстречу печальным приключениям. Меня придержал наш норма-контроль, опять выплёскивая порции запоздалого угрозовоспитания, а ведь Кромцов просил за чудом присмотреть. Вырвался я от учителей жизни уже к полночи, втянул ноздрями воздух, подобрался. Луна ещё неполная, но уже всем существом ненавистная. Нутро скрутило, словно от голода, но если бы проблема решилась заброшенным в брюхо лакомым куском. Уже подбегая к месту разгула, понял — опоздал, и тут же противный холодок, похрустывая, пополз вдоль позвоночника, да так, что сам нехорошо повёл плечами и дёрнул шеей, готовясь к нападению. Темнота смотрела из леса, манила свежепролитой кровью и щёлкала клыками, но не решалась выйти ко мне, отступая в чащу. Но дело было сделано: два студента из биологического института, вернее, останки двух людей, остывали в ночи.

Осмотрелся: в трёх метрах от места расправы стоял Паджерик, а внутри отслеживалось движение. Подошёл ближе, осторожничая, у перепуганного специалиста могло оказаться оружие помощнее монтировки. Но дверь машины внезапно распахнулась, из салона с глухим стоном свесилось полубессознательное тело. Он не мог совсем не пострадать, но на вскидку — при текущем положении вещей — родился в рубашке. Сильный ушиб и перелом пары рёбер — вариант намного предпочтительнее чем то, что постигло тех… двоих… Кто приглядывал за ними? Мирра и Кирилл точно головы посносят: темнота напряглась, затрещала сухим валежником, делая шаг к манящей добыче. Вскидываю голову: не советую… от слова вообще…

Парень смотрит на меня расфокусированными от боли и слабости глазами: они оттенка неба в жаркий август, не синие… фиолетовые… широко раскрытые. Рот жадно хватает воздух, но продышаться сейчас, когда накрыла паника — нереально. Темноте невмоготу, она переходит в наступление. Сдвигаю безвольное тело на сидение рядом под его жалобный хрип, плюхаюсь за руль, ключ торчит в замке зажигания, брякая кучей прикольных подвесок от черепов до смайликов — взрослый мужик, а хуйнёй страдает.

Скрежет по крылу Паджерика и багажнику доносится всё отчетливее. Тех двоих придётся принести в жертву ночи, спасать останки, значит бросить вызов в меньшинстве с раненым на руках. Гоню туда, где сам ощущаю себя в безопасности, где каждое дерево пропитано моим запахом, и могу встретить реальность лицом к лицу… от неё же и убежать.

Коренастый сруб, похожий на старый гигантский гриб-боровик, встречает меня и моего гостя. Бросаю машину, вытаскивая охнувшего парня и вешая себе на плечо, и через минуту заваливаю дверь в убежище на засов изнутри… запираю на ключ. Сруб сотрясается от атаки темноты, но здесь ей обломится по всем пунктам. Рассматриваю сидящее на полу чудо.

— Ты — бессмертный, что ли? — цежу сквозь зубы.

— Почти, — хрипит на выдохе, руку прижав к рёбрам, внимательно осматривается, встряхнув головой и откинув с лица мокрые от пота пряди волос. — я — по жизни везучий.

— И в чём твоё везение проявляется? — глядя на его потрёпанный вид и болезненную бледность, могу смело признать, он сильно ударился головой.

— Я всё ещё жив. Хотя и не понял, как мне это удалось… Нахожусь в столь прекрасном обществе… знать бы ещё где. И с кем. Ты кто?

— Тебе сказали из дома не высовываться? Сказали. Ты наплевал? Наплевал. Ещё и студентов-дурачков за собой потянул.

— Никого не тянул — сами нарисовались, хрен сотрёшь. Они с местными девочками уже у костра зажигали. Одна такая рыженькая… — чудо скривилось от всполоха боли в потревоженном боку, — другая такая черненькая…

Я чуть сжал горящее горло, которое распирало изнутри ругательство. Спасённый теперь откровенно пилил меня взглядом, но всё же протянул руку.

— Я — Дан. Говори, как тебя назвали?

— Виктор, — смотрю на узкую бледную ладонь, не горя желанием её трогать, но пересиливаю неприязнь и осторожность. Пожимаю прохладные пальцы, дрожи к удивлению не ощущаю, зато чувствую мощнейший щелчок, как удар током, и тут же сцепляемся взглядами. На его лицо выползает странная улыбка.

— Ты меня к себе притащил… зачем?