— Чтобы свалить?
— Чтобы отдохнуть, — поясняет рассудительно, держа в трясущихся пальцах дотлевающую сигарету. Курить не курит. Глаза такие же чумовые, воспалённо-красные.
— Я потом нормально ходить не смогу…
— Я донесу. Грузоподъёмность хорошая. К тому же надо же тебя как-то, дурака, учить уму разуму.
— Мало две минуты. Если, конечно, не хочешь практиковать упражнения на бревне, — скольжу рукой по простыни, чуть разглаживая. Сую покрывало между ног, не ему в укор, а для самопознания, хмуро созерцаю сукровичные следы с кровавыми прожилками, — минут пять, Волков. И хватит охуевать, смоля в моём присутствии!
Аметистовые глаза почти такие, как раньше… Но я должен решать что-то. То, что сейчас — это рецидив, продление нашей общей агонии. Мы — слишком разные виды, для которых любые точки соприкосновения, это лотерея, игра с огнём, боль, отложенная на потом, неизбежный конфликт из-за разницы во взглядах, возможно, драки. Испугало меня? Нет! Я его слишком люблю, чтобы ещё раз подвергнуть такому испытанию, как сейчас. Он же сам себя теперь живьем сожрет за содеянное. У него вообще особый пунктик по поводу своих слабостей. Не хочу, чтобы так сходил с ума. Я даже забыл уже про чертов нож и подставу, все это стало не важным, видя на что ему пришлось пойти, практически поддавшись отчаянию, зная что могу убить сразу нас обоих, боясь не за себя, за меня испугался, не брезгуя замараться во лжи, да и просто терять этот мудак не умеет…
Лежу, раскидав руки и ноги, пока холодный вздрагивающий Дан снова не заползает сверху, прижимаясь и отбирая моё тепло. Хрен он будет ждать пять минут! Впрочем, я уже почти восстановился. А если бы был обычным человеком?.. Дан же понимает, что окажись на моем месте другой — он просто убил бы его, не в силах поступить иначе. Каково ему с этим жить?
— Может наеборот? — пытаюсь шутить, но обжигаюсь и режусь о взгляд одновременно.
— Нет! Я слишком долго ждал.
Верю ему, сам ждал, сглатывая воспоминания о вкусе кожи с языка. Я пообвыкся, чтобы сразу принять Волкова, но он почему-то медлит, начиная целовать, нет, безумно нацеловывать, почти цепляя зубами, вжимаясь пахом в пах, дразня и возбуждая до остроты. Сползает по мне и лижет края призывно раскрытого входа. Рычу от истомы и щиплящей боли, но кто меня собирается жалеть?
— Давай… уже… — кусаю губы, как мазохист, эрекцию у которого сбивают излишние нежности, но я-то не такой, мне сама формулировка противна: «законная собственность, донор энергии», — накормлю тебя так, что добавки не потребуется.
— Наивный мальчишка! — меня уже осторожно таранят. Выгибает. Всё таки мало пяти минут после секса с инкубом, но мне снова нужно довести его до умопомрачения, чтобы… Выпускаю облако призывного запаха. Волкова просто надо видеть! Вздрагивает и напрягается на пару секунд, потом впивается в губы и срывается в знакомый заднице темп. Хорошо! Сейчас накатит предоргазменная эйфория, и я смогу снова ненадолго взять верх. Увидеть… очередной ужас в воспоминаниях, (понять, через что ему приходится проходить каждый раз идя на сближение, заведомо обрекать себя и партнера на страдания) заледенеть, а потом… разбить печать. У меня истлеет часть сердца, но по-другому Дантареса не избавить от этой жажды. Он не может каждый раз так умирать, когда соскучится! Сниму запечатление, истратив все силы до еле уловимого импульса нейронов, и стану приятным эпизодом. Одним из многих.
Он даже не понял, когда перестал повторять моё имя на каждой неистовой фрикции. Я качественно глухо стонал, цепко удерживая Волкова телом, а он наслаждался, бесстыдно и безжалостно скачивая меня до капли. Только теперь Дан был свободен. Он одним приличным куском забыл про Салан и стаю, и зеленоглазого волка, и Кирилла Вагнера. И детектор не подловит, и дознаватели-вампирюги. Чист. Был под волчьим мороком, теперь всё прошло. Он больше меня не чувствовал, а значит от меня не зависел. Так ему будет лучше, даже если невыносимо — мне.
Кончили ярко. Наверное, я тоже себя отпустил, готовясь к будущему аду, сейчас высвободил неистового зверя: рычал, кричал, выпрашивал поцелуи с насмешливых губ. Интересно, Слава у монитора, вполглаза наблюдая за нашей оргией, хоть что-нибудь понял? Он ведь приложил немалые усилия, чтобы Мирославе облегчить судебный процесс.
…Перед моими глазами Дантарес. В его руках улыбающийся большеглазый парень в белом халате. Молодой и чем-то неуловимо похожий на меня…
Дозу бы сейчас… жгучую… выжигающую нутро. Чтобы не видеть.
С последним толчком кончаю насухую с воем, изогнувшись, почти выпустил хвост и уши, но натолкнулся на прохладный взгляд, больше заинтересованный, чем влюбленный.
— Привет, волчара! Вот я докатился, — довольная лыба тешит распухшие от моих поцелуев губы, — но ты роскошно отдавался. Дай поглажу! — тянется рукой к моей голове, рычу недобро. — Всегда хотел иметь собаку. Можно я тебя себе заберу?
В обороте я побил собственный рекорд, а в дверях чуть гнома не снёс. И мимо едва не плачущей Кирки проскочил пулей, та то уж точно поняла, что я своими руками себе пол сердца вырвал. И сам едва не… Жалко, что не в родной тайге. Больно… Нестерпимо… И теперь уже до самого исхода.
====== Часть 16 ======
Вик
У меня плавятся нервы. Дёрганый и злой. Даже Мирра чуть в стороне стоит и никого ко мне не подпускает. Разномастные оборотни в Центре встревожены, рычат, словно одно моё присутствие автоматически метит всю территорию. Кира на правах личного врача, и потому что ни хрена меня не боится, подошла и вогнала в ляжку подавитель. Сообщив, что для вожака гон тоже никто не отменял. И он, скорее всего, совпадёт с материным. Охренеть, как радостно! Кто видел старших оборотней в этом состоянии… уже не испугается ничего. Неистовая нежность, замешанная на крови, яростные укусы и вопли, пол лесополосы в глубоких отметинах когтей. Кора лоскутами устилает землю, ломаных веток столько, словно налетал ураган, пол озера вылакано из-за сушняка в перерывах между соитиями, от оленя, кстати, тоже на бегу отъедается. Гон около пяти суток — удирают на время даже кроты.
Но… есть одно «но»…
Я Мирославу не захочу.
Передо мной вырастает Дан. В коридоре. Сильная наглая сволочь. Незнакомая и необходимая одновременно. Еле держу себя в руках, чтобы не схватить губы, затыкая рот, и не слышать, сука, как он пытается узнать мои контакты. Я даже не знаю, что чувствую в момент съёма… Но точно: злости и обиды нет. Осознал про нож только сейчас. Как тот жираф! Гордость и честь глаза застит, словно воском заливает. Пока сам однажды, наплевав на себя, не поступаешь так же. Теряя и зная, что с тобой будет, когда сделаешь шаг, принимая за двоих единоличное решение. Дан, не помнящий меня, светится изнутри, сытый и сильный, с вальяжной грацией кота, вжимает в стену и вот-вот прощупает секс-радаром, как терплю, трамбуя ярость поглубже в горло. Но не выдерживаю, когда пытается коснуться руки, обнажённого участка кожи на запястье, срываюсь на рычание. Зараза, похоже, в восхищении от моей реакции, только не цокает, а когда, вырвавшись и невежливо послав, я торопливо ухожу, смотрит на задницу. Ей и чую.
Не подпускаю к себе никого, потому что в присутствии Дантреса химия меня не берёт, её кровь в воду превращает под воздействием своей температуры. Приговор затягивается в связи с запросом в Австрийский офис: предложено для реабилитации, а по-русски — от греха подальше — отправить Кира на историческую родину на полгода. У меня дикое желание рвануть во все тяжкие сейчас, чтобы и с собаками не нашли. Такое чувство, что все пялятся на меня, обеспокоенно или встревоженно — один хрен, сижу дико вздрюченный. Накусал губу изнутри так, что уже кровь сочится каплями. Кто сказал, что мне больно? Это ничто по сравнению с тем, как я ломаюсь сейчас. Хребет себе ломаю. Отключить человека? А волк, по-вашему, не чувствует? У зверя ощущение потери иногда острее в разы. Кира сзади обнимает, а гномка её из бороды и штанов выпрыгивает. Вот нет во мне Дановского куража, а то бы сейчас показал, кто в доме хозяин. Все бы женщины с толикой звериного уже рядом бы сидели в полуоборрроте. Видимо, раскатисто рычу вслух, судья смотрит с укором, мол, видите себя прилично, как будто я колонну обоссал. Опускаю глаза в пол, позволяю себя тискать женскому телу. Возбудился бы в другой раз: но я — другой. Во-первых, не моя, во-вторых… в сторону Дана не веду даже ухом.
